Высокий, словно в «Демоне», закат —
Не огненной, а каменной расцветки.
Здесь тихо, словно в море глубоко,
Лишь тишина волнуется, как воды,
И весело, и жутко, и легко
Бродить в зелёных сумерках свободы.
Береза дирижирует дождём.
Я слушаю его концерт – глазами.
Зелёный сумрак светится, и в нём
На чёрном пьедестале Врубель замер.
Сжимают холст худые кисти рук.
Глаза глядят куда-то вверх, над нами.
И в небо камнем улетает звук.
И небеса расходятся кругами.
Дрожит фонтана каменная митра.
Струя дождя, в фонтан вплетись скорей!
Здесь зелень, синь и серость на палитре —
Как сумрак неродившихся морей.
И, сколько б раз творец не умирал,
Он будет здесь – все осени и вёсны.
…Плывёт фрегат. И бледен адмирал.
И ветви сада движутся, как вёсла.
И в иероглиф вычурный сплелись,
Бушуя, ветви огненной расцветки.
Тоскует Демон. Но пустынна высь.
Пан держит флейту. Только песни редки.
Пророк глядит глазами пустоты,
И вновь сквозит в зрачках у Азраила
Безжалостность последней доброты,
Забывшей всё, что было… было… было…
И гений, умерев сто лет назад,
Незримо в парке, среди веток, замер —
И смотрит в кристаллический закат
Слепыми изумрудными глазами,
И осень рассыпается с небес
Кристаллами замедленного света,
В космическом хранилище чудес
Накопленного за большое лето,
И кажется, что мир наш не исчез…
Расшифровывая снег
Марине Улыбышевой
Шумит тревожно книжная листва.
Седая туча ликом схожа с Богом.
Зелёный накануне Покрова,
Просторный луг чуть шепчет о высоком
Слова, что пропадают в мураве,
Непонятые, как пустые бредни.
И в белом храме Спаса-на-траве
Космическая служится обедня.
Как этот луг, мы другу и врагу,
Свою печаль щепоткой веры сдобрив,
Прощаем всё – словесную пургу
И холод, непонятный, как апокриф.
В глазах у неродившихся небес
Стоят творцы, преданья и пророки…
И, словно кони, взмыленные строки
Взлетают небесам наперерез.
Поэты, словно травы, зелены.
Шепча свои зелёные молитвы,
Мы скрылись бы от вьюги, как от битвы,
Под сердцем засыпающей страны.
Мы скрылись бы во сне, как в синеве,
От обжигающе холодной яви…
Но мы изобретать себя не вправе.
Нас пишет небо – снегом на траве.
Пришелец из приснившихся веков,
Я прочитал бы луг, как сборник басен,
Но алфавит травы ещё неясен,
И литеры не знают смысла слов.
И я, апокрифичный человек,
Ища во всем закона, меры, цели,
Сверяю с книгой литеры метели,
Угрюмо расшифровываю снег.
Пейзаж такой обычный
Дорога серая, сибирская.
Две хаты. Снег. Вороны чёрные.
Да вьюга – злая, богатырская…
Моя Россия беспризорная.
Над домом – дымом небо ранено.
Земля лопатами искрошена.
А у избы сверкает гранями
Бутылочный осколок прошлого.
И, как обрубки жизней прожитых,
Окурки в снег измятый брошены.
Покрыто свежею порошею