Этой ночью, быть может, себе на беду,
Я проснусь под сияньем мятежной звезды,
Я из дома пойду к вековому пруду,
Чтоб услышать дыхание черной воды.
Тяжело оно, горько, дыханье воды,
Налита она болью ушедших веков…
Как в ночи под сияньем мятежной звезды
И шуршит, и шумит, и волнуется кровь!
Этим холодом поздним дышала душа
Над прудом, полным черной влюбленной водой,
Чтоб потом – прорасти стебельком камыша
Над страданьем своим, над тоской, над бедой.
А большой небосвод – все молчит и молчит,
Словно сверженный царь, словно изгнанный раб,
Но заплачет кулик, и мой слух задрожит,
Словно по тишине вдруг расходится рябь…
И толкует о чем-то пугливый камыш,
И вздыхает, вздыхает над чем-то вода…
Из краев, где от века – безбрежная тишь,
Нет свободных путей никому, никуда…
…Этой ночью, быть может, себе на беду,
Я проснусь под сияньем мятежной звезды,
Я из дома пойду к вековому пруду,
Чтоб услышать дыхание черной воды.
ТЕМНАЯ ВОДА
Темна вода во облаках.
Псалтирь
Еще сжимали руку руки,
Но в небе плакала звезда
И всхлипывала о разлуке
Ночная темная вода.
Мы расставались на неделю,
А оказалось – навсегда.
Легла меж нами без предела
Ночная темная вода.
Закрылась в будущее дверца.
Мы ждали встречи у пруда
И знать не знали, что под сердцем—
Ночная темная вода.
О том, что жгло, пытало даже,
И в сердце не найдешь следа.
Все знает, но вовек не скажет
Кровь, словно темная вода.
Дни мчатся призрачно и пошло,
Из ниоткуда в никуда…
В грядущем, в настоящем, в прошлом —
Ночная темная вода.
«Как души, озираясь с непривычки…»
Как души, озираясь с непривычки,
Спускаются в Аид к родным теням,
Я ехал на холодной электричке
По темным подмосковным деревням.
Летел состав от Курского вокзала,
Смурно смотрела рыхлая земля,
Сырая тьма безрадостно глотала
Смущенные цветением поля.
Соэлектричники, ленивые, как стражи,
Зевали, глядя в темное окно:
Заборы, крыши, прочие пейзажи —
Привычное вагонное кино.
Кружилась голова, кружились лица —
Плыло вокруг пространство огнево…
Я, затаив дыхание, молился,
Открыв глаза, не видел ничего.
Московии надорванное сердце
Дышало в обескровленной ночи,
То набухало, то сжималось смертно,
Роптало, как забытый хлеб в печи.
Мне горло жгли прельстительные речи,
В крови текла крутая соль обид…
Но я любил и чаял третьей встречи,
Которую сам Бог благословит.
…Я повидал разбойную столицу —
Отравленного воздуха глотнуть,
Ей, окаянной, в землю поклониться,
И лоб разбить, и выстрадать свой путь.
И все до боли было мне знакомо —
Беспомощно чернела даль вдали,