Миниатюры

Лето нынче, какое-то странное. Жаркое, но с сильными и частыми дождями. Наверно так и положено настоящему лету.

Только вот принесло оно и природе и человеку, какое-то иссушение. Природе иссушение в смысле воды, хотя дожди шли довольно исправно, а человеку иссушение всех мозгов и всех внутренностей.

В саду у нас всё иссохлось, потому что опять всё лето были проблемы с водопроводом, и мы таскали воду из чужого колодца, поскольку своего нет (спасибо соседям), а сами всё время пили воду и, причём, литрами. Так требовал организм.

А что творилось с мозгами, вообще непонятно. На работе, что на моей, что на работе жены, эта работа шла совершенно наперекосяк. У нас все станки переломались, а вот сил чинить их не было, поскольку, как мы решили, просто это лето принесло иссушение наших мозгов. Ни одной светлой мысли, что у меня, что у моих коллег не было. Так простояло половина станков всё лето неисправным.

А у жены на работе программы ни у кого не писались. Все зашли в тупик с этими программами и продвижение не было никакого.

Но самое интересное заключалось не в этом, а в том, что как только лето кончилось и наступил сентябрь так иссушение в природе и в организмах людей пропало.

И в саду все расцвело, словно весна, а, следовательно, урожай хороший мы сняли, и иссушение мозгов и всего организма тоже прошло. У нас все станки заработали, раз иссушение мозгов прошло, и светлые мысли появились, а у жены на работе вдруг все программы стали писаться. Причём у всех и причём одновременно.

В общем, всё стало, как положено. Жалко только, что в сентябре, всё же осень. Вот такое странное лето было и чем- то объяснить никто не знает.

7. А в армии кормёшка гораздо лучше…

Со мной в палате лежал молодой человек – студент МГУ. Что-то у него было с желудком. И каждый раз обед и ужин ему приносили из дома, чтобы он не дай бог ел эту больничную еду, которая, как сами понимаете, не ахти какая. Обед ему приносила бабушка, а ужин – мама или отец. Все мы удивлялись этому, считая это барством.

И вот как-то разговор зашёл про желудочные заболевания, и оказалось, что у студента что-то типа язвы.

– Я, – сказал он, – на эту больничную еду глядеть не могу, у меня от одного её вида желудок болеть начинает. Вот и приходится бабушке да маме приносить мне еду из дома. Но самое страшное для меня было понятие, что в армии плохо кормят, так все говорили, а у нас кафедра военная с летними сборами за городом.

Так вот что я скажу, дорогие собратья по палате, брехня всё это. Кормёшка в армии, если сравнить её с больничной едой, то это как ресторан, официантов только не хватает. Она, конечно, не очень разнообразная, но для меня и моего желудка была в самый раз. За месяц сборов у меня ни разу не дала знать о себе моя язва. Как вы здесь едите – для меня вопрос. От этой еды меня выворачивает наружу. Вот и приходится моим родным приносить мне каждый день еду, иначе язва моя начнёт бунтовать да ещё как. Я знаю, что вы это считаете барством, но иначе я не могу, желудок не позволяет.

Вот тут нам всем стала ясна причина «барства» молодого парня, студента и мы его, естественно, поняли, не стали к нему относится как к барину. То есть всё объяснялось просто, а мы этого не знали. Мы студента пожалели и пожелали ему скорейшего выздоровления от его язвы желудка. А то, что в армии кормят неплохо, это я узнал впервые.

8. Четыре часа под капельницей

Кто-нибудь, когда-нибудь лежал под капельницей четыре часа? Нет, есть такие люди, которые лежали, не я, как говорится, первый, но под капельницей четыре часа я лежал первый раз. И вот что я понял.

Под капельницей, причём и на короткое время, ни в коем случае засыпать нельзя. Я один раз уснул, повернулся во сне, иголка вену проткнула и всё «живительное» лекарство потекло мимо. А это, как нестранно, довольно больно.

Перед капельницей на длительное время надо обязательно сходить в туалет, как по маленькому, так и по большому. Не дай бог, лёжа на игле, вам захочется в туалет. По маленькому ещё ладно, «утка» есть, а если по большому? тогда совсем хана. Один мужик как-то раз захотел, так весь измаялся, пока эта дурацкая капельница кончится. Мужик, что рядом с ним лежал, так тот плевал на иголку, вскакивал и писал в «утку», потому что лёжа в эту самую «утку» сходить ещё проблема.

А посему ни в коем случае перед капельницей нельзя кушать или пить слабительное, если у тебя запор, по той причине, что слабительное может подействовать в самый неподходящий момент.

Под капельницей лучше всего читать или болтать с кем-нибудь по телефону, так время быстрее бежит. Я пробовал под капельницей посочинять стихи, но ничего окромя рифмы «больница – темница» в голову не лезет.

Под конец, когда капельница скоро кончится, мой совет чуть ускорить падение капель. Это нетрудно и все знают как, кто лежал под энтой штукой. И сразу поднимается настроение, что скоро эта матота кончится, и ты будешь свободным человеком. Вот такие мои ощущения, когда лежишь под капельницей четыре и больше часов.

А вообще-то лежать под капельницей четыре часа не так уж и страшно, это поначалу думаешь, что как ты выдержишь столько времени в горизонтальном положении с полным мочевым пузырём и полной прямой кишкой. Так что, дорогие мои читатели кто попал в больницу не бойтесь длительных капельниц, ничего такого уж сверх страшного в них нет.

9. «Танец маленьких лебедей»

Вот казалось, чего проще из комнаты попасть на балкон. Открыл дверь и входи. Ну, это у обычных людей. Ну а поскольку мы садоводы, к нам на балкон, где есть свободное место, можно попасть, только исполнив «танец маленьких лебедей».

А дело в том, что половина балкона у нас заставлена ящиками с яблоками и помидорами. А куда их ещё класть. В яму нельзя, они там моментально сгниют, вот и приходится ящики с этими дарами природы, предварительно укутав в теплые вещи, ставить на наш балкон.

Но на балконе кроме всего прочего мы ещё и бельё сушим, а зимой промораживаем для свежести. Поэтому часть балкона, так задумано женой, всё же остаётся, свободной. Однако попасть в это пространство, как я уже сказал надо по узкому проходу свободному от ящиков и стеной, причём две ноги сразу в этом проходе не умещаются, вот и прыгаешь на одной ноге, держа в руке какую-нибудь простыню или рубашку. Такими маленькими скачками. Ну точно «танец маленьких лебедей». И вот этот танец мне приходится выполнять два раза в неделю: в субботу, когда у нас общая стирка и в воскресенье, когда мы стираем постельное бельё, простыни, пододеяльники, ну и так далее.

У жены ножка маленькая и она по этому проходу свободно проходит, не то что я со своим сорок пятым. Однако жена постельное бельё повесить не может, ибо она маленького роста и свернуть простынь и прочее ей трудно. Вот и приходится мне исполнять «танец маленьких лебедей». И сдаётся мне, что этот танец и по зиме мне надо будет плясать, так как много у нас уродилось этих яблок и помидор и их надо как-то сохранять!

10. Почерк

У разных людей, как сами понимаете, почерк разный. Одни пишут крупно и всё понятно, другие мелко и не всегда разберёшь, что человек хотел тут написать.

Вот у меня, например, такой почерк, что я сам его не понимаю. Напишу стих, а потом его расшифровываю, что же я тут написал.

Вот однажды я записывал номер сотового телефона одной знакомой девушки. Прошло некоторое время, и мне надо было этой девушке позвонить. И вот смотрю я на этот номер телефона, а там в середине закорючка, вроде ноль, но сверху какая-то загигулинка и всё это немного на шестёрку смахивает. Ноль ни ноль, шесть ни шесть, не знаю. Ну я тогда решил, позвоню по двум номерам, в одном будет ноль, в другом будет шесть.

Звоню, и на обоих номерах мне отвечают, что я не туда попал, у нас, дескать, таких нет. После этого сижу я и не знаю, что мне делать. А позвонить мне очень надо.

И тут я вспомнил, что телефон-то я записывал с компьютера по электронной почте. Я быстро открыл эту почту, хорошо у компьютера память есть, и нашёл то письмо, где телефон был. И что бы вы думали, там был ни ноль, ни шесть, а цифра восемь.

Ну я про себя выругался, набрал правильный номер и обсудил с девушкой все мои проблемы.

Так что видите, какой у меня почерк. Но я не расстраиваюсь, говорят, что Лев Толстой писал тоже так, что сам свой почерк не понимал. Вот я и подумал, что раз великие такие почерка имеют, то уж нам простым смертным это вполне дозволено. А что касается Льва Толстого, то говорят, жена его прекрасно почерк мужа понимала. Моя вот мой почерк тоже не понимает, как и я, ну и ладно, буду дальше расшифровывать свои стихи.

11. «Горячая» женщина.

Есть женщины, которых я отношу к разряду «горячих», причём не в смысле любви, хотя тут «горячие» тоже встречаются, а в смысле их одежды. Они могут в тридцатиградусный мороз ходить без шапок, без шарфов с расстегнутыми шубами. Причём если вы думаете, что их немного, то вы ошибаетесь, их предостаточно.

Моя жена Надя к таким женщинам не относится. Она в мороз одевается, как можно теплей, а именно: шапка, теплый свитер и тёплая шуба, которую она купила себе после долгих колебаний (уж больно дорогая), ну и, естественно, теплый шарф. Однако всё равно я отношу её к разряду «горячих» женщин.

Просто понимаете она очень любит, когда в квартире свежий воздух. Я тоже это люблю, но в меньшей степени, чем она.

А дело всё в том, что я с дрожью в ногах и руках ожидаю её прихода домой с работы. Потому что, мне заявляется, что воздух в квартире очень тяжёлый и надо проветрить квартиру. И сразу отрываются все форточки и окна. В результате через пять минут, а это всё происходит, как правило, зимой, в квартире наступает холодрыга, которую свет не видывал. Причём на температуру на улице мы не смотрим. Хоть минус 5 хоть минус 30. Главное – свежий воздух.

Но я нашёл способ спасаться от этой «горячей» моей любимой жены. Я примерно знаю, когда Надежда приходит с работы домой, и к этому времени напяливаю на себя тёплую одежду и залезаю под одеяло. Надежда приходит, окна открывает, а мне тепло под одеялом. Так я выжидаю минут пять-семь, затем вылезаю из-под одеяла и начинаю закрывать форточки и окна. Как говорится: и волки сыты, и овцы целы. После этого я целую свою «горячую» женщину, разоблачаюсь от свитеров и штанов и иду выполнять всякую домашнюю работу.

12. Очки

Уж сколько про очки написано, и не сосчитать. Надвинул очки на лоб, а потом полдня ищешь, куда же ты очки задевал, пока в зеркало не глянешь.

Вот и у меня примерно такая же история произошла.

У меня двое очков: для близи и для дали. И по форме они совершенно одинаковые. И чтобы не путаться, очки для дали я в футляре всегда держу, а очки для близи так, где попало. А тут как-то вышло, что очки для дали я из футляра вынул, попользовался ими, а обратно в футляр положить то и забыл.

И вот сажусь я писать очередной рассказ, беру очки и к своему удивлению в них очень плохо вижу написанный текст.

– Чёрт возьми, – думаю, – неужели мои глаза так подсели, что я уже в этих очках ничего не вижу.

А сниму очки, вроде даже и лучше вижу. Тут я совсем расстроился.

– Хана, – думаю, – моим глазам, надо срочно в очковую аптеку идти и новые очки заказывать.

Позвонил я в аптеку, а там такая очередь, что только на конец января (а дело было в конце ноября) меня записать могут. Тогда я и вовсе расстроился. Вновь очки одеваю и вновь в них очень плохо вблизи вижу. Снимаю, лучше вижу. Ладно, думаю, пусть на конец января, но в таких очках писать невозможно.