Мир на ладони

Прошла целая вечность с тех давних событий.

Воспоминания разбередили душу, чувство восторженной новизны, которое он испытывал минуту назад, показалось теперь глупым и опасным симптомом долгого благополучия.

Внезапно реставрированная память заставила его по другому взглянуть на назревающее событие. Сквозь хмарь межмирья прорывалось не развлечение, не избавление от скуки, а реальная угроза. Не зря ведь он в далеком прошлом прилагал усилия, отвоевывая миры соседей, возвращая их исконным владельцам: таким образом он создал дополнительную преграду на пути любой недружественной силы.

Однако внезапность событий говорила о том, что соседи не успели ничего предпринять, иначе они бы предупредили Антона о надвигающейся угрозе.

Он вновь прикрыл глаза, сосредоточившись на клубящейся серой мгле.

Пространство межмирья уже не сопротивлялось, оно было прорвано неистовым напором силы, – сквозь клубящееся облако прочерчивались смутные тени, не похожие ни на что из когда-либо виденного Шевцовым.

На цитадель надвигались не существа, а какие-то непонятные формы, присущие скорее механизмам, чем представителям известных рас.

«Машины. Вне сомнения, – это были машины, но разве может какой-либо механизм действовать по своей воле?!»

Абсурд. Любым механизмом должно управлять разумное существо, но мысленный взор Шевцова, проникая через броню, не ощущал присутствия внутри механизмов известных ему жизненных форм.

Неприятный холодок коснулся рассудка, непроизвольная дрожь скользнула по телу, возвращая память о таком чувстве, как страх.

– Нижние укрепления? – Не выдержав, осведомился он.

– На связи.

– Вы видите противника?

– Да.

– Почему не открываете огонь?

– Мы ждали команды…

– К фрайгу… – Древнее слово непроизвольно вплелось в мысленную речь. – Всем батареям – беглый огонь!

Твой мир – суть ты сам.

Древняя истина. Шевцов не мог ответить сколько прошло времени с тех пор, как строились эти стены, возводились и оснащались фортификационные сооружения, но видно смутные, вырвавшиеся из плена воспоминания не лгали, – хозяина мира нужно довести до определенной степени осознанного желания, чтобы сотворенное им обрело ту или иную мощь и предназначение.

Сколько же должно пройти спокойных, размеренных веков существования, чтобы память о тех событиях истерлась, потускнела, практически исчезла, болезненно возвращаясь лишь сейчас с первыми залпами энергетических орудий, полыхнувшим с передовых бастионов Цитадели?

Серую хмарь межмирья, прорвавшуюся вслед за пришельцами в проделанную ими брешь, внезапно озарили десятки ослепительных вспышек, – казалось, что сама реальность содрогнулась, закручиваясь в тугие смерчи попаданий, бледный свет разлился над просторами, озарив клубящиеся у самой земли серые облака и движущиеся на их фоне механизмы.

Их были сотни. Неисчислимое сонмище абсолютно одинаковых машин, сохраняя строй, волна за волной появлялись из серой мглы; похоже их совершенно не волновала судьба попавших под ураганный огонь собратьев: длинные, тупоносые, скользящие над поверхностью земли исчадия чьей-то злой воли равнодушно обтекали препятствия, с удручающей целеустремленностью двигаясь к стенам передовых укреплений.

Еще минута, и на равнине, среди пологих возвышенностей, уже горело десятка три чадных костров; из пламени, объявшего пораженные механизмы, с ритмичными хлопками выстреливались непонятные капсулы. Полутораметровые цилиндры с закругленными торцами, пролетая по короткой баллистической траектории, вонзались в податливую почву либо, ударившись бортом, откатывались в сторону от встретившего их препятствия, и оставались неподвижно лежать, постепенно накапливаясь в распадках меж холмами.

Ураганный огонь по надвигающейся массе механизмов не стихал ни на секунду, но, не смотря на потери, те продолжали свое движение, – передовые группы атакующих уже достигли основания стен, и избежавшие попаданий машины вдруг начали трансформироваться, выпуская длинные прочные суставчатые манипуляторы. Еще мгновенье и они с лязгом вонзились в материал стены; первый из механизмов, закрепившись, начал подтягиваться, поднимаясь вверх, его сноровистые манипуляторы работали попарно, поднимая тяжелую машину по вертикальной стене.

Когда механизмы достигли орудийной площадки одного из нижних укреплений Шевцов вдруг остро, интуитивно почувствовал: на этот раз ему не удастся отбить атаку внезапных пришельцев. Неприступная цитадель неизбежно падет под монотонным натиском равнодушных к потерям врагов, – их было слишком много…

Добравшиеся до площадки нижних укреплений механизмы тем временем претерпели очередную трансформацию, – теперь их манипуляторы удлинились, а между ними возникло напряженное сияние энергетического поля.

Антон не успел даже предположить, что последует дальше. Все свершилось на его глазах: одна из машин резко выдвинула четыре телескопических захвата в сторону защитника цитадели, и красноватое сияние окутало воина-инсекта, спеленав того прочнейшими энергетическими узами.

Шевцов не услышал ни вскрика несчастного, ни каких-либо иных звуков, – орудия вышележащих укреплений в этот момент перезаряжались, черпая энергию из ткани самого мира, и вокруг наступила короткая тишина, в которой разыгралась немая, но наглядная сцена – манипуляторы механизма, пленившие инсекта, начали укорачиваться, потом внезапно изогнулись, подавая пленника к открывшемуся в борту машины отверстию.

Еще секунда и инсект исчез внутри, а жадные до добычи манипуляторы вновь начали удлиняться, выискивая на просторной площадке очередную жертву.

Антон понял, – нужно бежать.

Сонмище врагов неодолимо. Они вызывали стойкое ощущение мертвой, бездушной силы, победить которую обычными средствами невозможно: какой толк в том, что будет разрушено еще десять или двадцать машин? Остальные (а их были сотни) продолжат свой непонятный разрушительный путь.

Все происходило достаточно быстро, но, уловив суть происходящего, Антон более не колебался. Быть распыленным в собственном мире, или того хуже – попасть в чрево одной из машин ему вовсе не хотелось, поэтому дальнейшими действиями Шевцова руководил не страх, а здравый смысл. Всегда есть резон остаться в живых перед лицом непонятной, неодолимой силы, чтобы иметь возможность разобраться в причине произошедшего.

Ответом на промелькнувшие в рассудке мысли, послужил четкий недвусмысленный приказ:

– Прорываемся! Всем следовать за мной! Уходим в межмирье, только там мы сможем спастись!

Его призыв был услышан, – не прошло и минуты, как на площадке рядом с Антоном стало тесно: каждый из обитателей Цитадели стремился в роковой момент встать ближе к хозяину мира, который обладал властью над энергетикой данности.

Когда на площадке стало совсем тесно Шевцов крикнул:

– Держитесь друг за друга! Всем задержать дыхание.

Воздух над укреплением начал сгущаться, мутнеть, теряя обычную прозрачность, по периметру зримо обозначившейся сферы потекли искажения; еще секунда и огромный пузырь защитного поля оторвался от площадки верхнего укрепления, ударился о стену, мягко отскочил от нее и начал удаляться от Цитадели, снижаясь по пологой траектории в тыл прорвавшимся исчадиям.

В первый момент казалось что на огромный шар, похожий на сгусток помутневшего воздуха, никто не обратит внимания, но прошло всего несколько секунд и большинство машин, до этого целеустремленно карабкавшиеся на стены, вдруг начали разворачиваться, некоторые в результате такого опасного маневра срывались вниз, однако большинство исхитрилось удержаться на отвесных стенах, и вслед беглецам полыхнул энергетический залп, выдержать который не смогла бы ни одна защитная оболочка.

Призрачная сфера успела преодолеть две трети намеченного Антоном пути, снижаясь и одновременно двигаясь в сторону пробитой между мирами бреши, когда первые разряды чужеродной энергии настигли ее, заставив слабое мерцание неистово вспыхнуть, превращая мутный шар в пылающий болид, внутри которого, как в ловушке оказалось заперто около полусотни защитников Цитадели.

Антон ощутил резкий жар и одновременно горло сжал спазм удушья.

Он боролся изо всех сил, стараясь поддержать целостность защитного кокона, от его неистовых усилий содрогнулась сама реальность, теперь пагубные искажения приняли глобальный характер: даже прочные, кажущиеся незыблемым стены укреплений вдруг начали пластично деформироваться, от них к пылающему шару тянулись зримые энергетические потоки, которые, вливаясь в защиту, гасили неистовое пламя… на миг реальность приняла совершенно жуткий, неправдоподобный вид: волны деформаций захвалили не только постройки, – исказилась земля и небо, а шар, казалось, завис на одном месте, привязанный к множеству опор толстыми, похожими на туго сплетенные канаты, мутными потоками энергетических выбросов.

Такими запомнил роковые мгновенья Шевцов. Как они виделись остальным он не знал – мир рушился на его глазах, произошло самое страшное, что могло случиться, – его неистовое желание было воспринято окружающим пространством, и теперь все вокруг оказалось подчинено лишь одному порыву, – удержать защитный кокон от полного разрушения, любой ценой.

Только сейчас он осознал истинную мощь пришлых – даже всей энергии подвластного ему пространства не хватило, чтобы полностью погасить огонь, отразить направленные потоки чужеродного излучения… несколькими секундами позже защитный кокон распался на высоте десяти метров над поверхностью видоизменившейся тверди, которая потеряла свои свойства, став похожей на податливое коварное болото.

Защитники Цитадели, окружавшие Шевцова, падали в энергетическую топь, мгновенно растворяясь в ней, и только он сам, удерживая последними усилиями воли ближайших воинов от рокового падения, продолжал скользить в сторону бреши, не касаясь разрушающейся поверхности, пока серая хмарь межмирья не всколыхнулась вокруг, породив ощущение леденящего пронзительного холода.

Все… Здесь заканчивалась его власть над пространством.

Он в полном изнеможении рухнул на что-то упругое, понимая, что отныне сам превратился в изгоя…

* * *

У каждого мира свои законы. Это утверждение с одинаковой справедливостью можно соотнести как с моральными нормами, царящими в определенном обществе, так и с поведением силы, формирующим ту или иную данность, которая есть отражение воли единственного существа (реже – группы существ) правящего реальностью.

Антон не помнил случая, чтобы закономерность, ставшая для него аксиомой, подвергалась сомнению.