Пацан

Сначала я забрался на чердак, пыльный и окутанный по углам паутиной. Там валялись старые газеты. Некоторые из них от времени потеряли первозданный вид, и соответственно текст на них был теперь не читаем, а в некоторых случаях отсутствовал вовсе, стершись.

Еще раз повторюсь, что читать я любил, всё, кроме отцовских книг. Просидев на чердаке без дела и надышавшись пылью, я решил побаловаться ружьем. Оно лежало в металлическом ящике в комнате отца. Дужка у замка всегда была не продета в паз. Замок просто был наброшен, что бы дверца не болталась. Я вынул замок и вытащил гладкоствольное ружье, тяжелое, словно гиря. В шкафчике лежала коробка красных патронов с серебряным основанием. Их я трогать не стал, они, я знал, были по счету.

Я вскинул ружье, целившись сперва просто в стену. Пальцы руки я держал на спусковом крючке. Сделал вид, что стреляю. Даже представил, как в стене появляется дыра от выстрела и улыбнулся. Потом я направился к окну, перебегая от стены к стене, как бы прячась за укрытиями, как это делают парни в вестернах, когда начинается заварушка с последующей пальбой куда не попадя.

Я выглянул вместе с ружьем на улицу из окна и целился сперва в амбар, затем в сарай. Сделал еще несколько выдуманных выстрелов, смешно их озвучив. Но вскоре опустил стальное ружье, покрытие которого ослепляюще блестело от лучей солнца. На улице возник пёс, тот самый, про которого рассказывал отец. Пес сидел между сараем и домом, так близко, что если бы я вышел из дома, скорее всего налетел бы на него. Тёмный окрас и маленькое белое пятно сбоку. Он навострил уши и смотрел на меня черными глазами – бусинами. Потом тихо гавкнул, как бы говоря " Все, ты поймал меня, сдаюсь".

– Кыш, – крикнул я сверху, хотя мне не хотелось того, что бы он ушел.

Мне было интересно. Было интересно, чего он постоянно сюда приходит. На мои слова он никак не отреагировал, только зевнул во всю пасть не сводя глаз с окна второго этажа.

– Отец если придёт, то застрелит тебя, так и знай, – сказал я собаке. Та словно поняв человеческую речь, заскулила. Или мне почудилось?

Я взял ружьё с собой и спустился вниз. Патроны трогать не стал. Я был уверен, что собака не представляет никакой опасности. Она просто раздражает отца, он ведь здесь хозяин, без его ведома соваться сюда запрещено даже животным.

Пёс сидел все там же. Вновь зевнул при виде выходящего из дома меня. Принюхался. Я аккуратно присел рядом, положил оружие. Животное не сводило с меня чёрных глаз, а хвост его отбивал чечётку по земле, поворачиваясь то направо, то налево.

– Не бойся, малыш, – протянул ему ладонь я. Тот слегка отпрянул, а потом подставил мордочку, что бы его погладили, что я в итоге и сделал. Шерсть была мягкой, словно перина.

– Хороший мальчик, – сказал я своему новому другу.

Пёс прижался к земле, не переставая вилять хвостом. Он казался голодным и когда я спросил, хочет ли он есть, пёс гавкнул в ответ с согласием. Ну или мне так показалось – по собачьи я мало что понимал.

Я взял ружьё и направился в дом, пёс последовал следом. На пороге я остановился, поднимаясь на дощатое крыльцо, которое всё планировал заново перекрыть отец, так как доски разбухли во время сезона дождей и потеряли первозданный вид.

– Тебе в дом нельзя, – изобразил руками собаке жест запрета я, удерживая ружье под мышкой. – Жди тут, сейчас я что нибудь принесу поесть, дружок.

Собака словно опять поняла и послушно вернулась туда, где сидела, когда я первый раз вышел из дома.

Умный питомец, не иначе. Если отец вернётся раньше и увидит меня с ним – запрёт вновь в этом гребанном чулане. И изобьет. А этого я не хотел больше всего на свете. Мне просто не хватало кого – то, с кем я могу побыть. Кого – то помимо отца. И встреча с этой собакой развеяла мою обыденную жизнь с работой на поле, бесконечной рубкой дров и придирками отца по поводу и без.

Может мне просто не хватало друга и я чувствовал себя одиноким и никому не нужным в свои пятнадцать?

Я думал тогда, что моя жизнь дерьмо. Пустая, беспросветная каторга. Тогда я и думать не мог, что вскоре все покатится в такую пропасть, которую я бы назвал не иначе, как ад.

Все началось, конечно, с этого пса, будь он проклят.

Судьба преподносит нам порой такие сюрпризы, что, словно какая – то черная тень, возможно тень дьявола или кого – то ещё, из мест забвения, нависает над тобой, будто грозовая туча. И ты осознаешь, понимаешь, что иного пути нет, как бы ты не старался – свернуть с этой тропы уже не получится. Время жить и одновременно время умирать. Может не телом, но душой точно.

Да, скоро случится что – то плохое.

Ты чувствуешь, как оно приближается по рельсам судьбы?

Я вернулся с булкой хлеба. Зря я взял её целиком, а не отломил часть, но об этом чуть позже.

– Держи, – бросил я хлеб псу, оторвав от булки кусок, который умещался примерно в ладонь.

Тот радостно подскочил и вцепился в еду зубами. Себе я тоже оторвал кусочек, который тут же частично последовал мне в рот. Отец ненавидел, когда я отдирал от булки части. – Хлеб, – говорил с упреком он,– святая еда, которая спасла нас и наших солдат на войне от голода, его нужно резать, вбей себе это в свою пустую голову. Ты должен уважительно относится к этой булке. Возможно, она и тебе спасет жизнь.

Я же не слушался. Не маленький уже. Ту часть, которая осталась отцу, я потом обрежу ровно ножом, на всякий, что бы не угодить в дальнейшем в чулан или не схлопотать затрещину.

Собака проглотила кусок и направилась ко мне, глядя на зажатую булку в руке. Тут я вспомнил, что забыл ружьё в доме. Мне ничего не угрожало, просто нужно не забыть убрать его на место, дабы избежать допроса – «что да почему».

Я глянул на пса. Тот в наглую тянулся за оставшимся куском у меня руке. Я убрал руку. Нужно оставить хлеба отцу, иначе "тюрьмы" мне не избежать.

Пёс вдруг зарычал и оскалился. Глаза его налились злобой и он, такое сложилось чувство, приготовился к прыжку. Я остолбенел.

Это потому что я не отдал ему всю булку?!

Пёс залаял, как безумный. Белые клыки засверкали в розовой пасти, оттуда же брызнула слюна.

– Тише, тише, – попятился я.

Хлеб выпал из рук и пёс вцепился в него, откусывая большие куски. Он, то и дело поднимал морду и злобно смотрел на меня. Я сделал шаг назад и споткнулся о ступеньку крыльца. Собака рванулась ко мне. Я едва успел закрыть лицо рукой. Челюсть пса сомкнулась на моей кисти, ниже локтя. Я заорал, боль пронзила руку и разлетелась болезненной вспышкой по всему телу. Пес драл мне руку, а я со страху превратился в безжизненный мешок. Что – то теплое потекло по ладони. Кровь. Наконец я пришел в себя и попытался скинуть бешенную псину. Шлепнул её по морде дважды. Бестолку.

Зубы попали на кость и я почувствовал ужасный скрежет где – то в голове, словно наживую мне вырывали зуб тисками для печи.

Тут вдруг что – то громыхнуло. Я оглох. Кто – то стрелял, стрелял так близко, что звук выстрела лишил меня на какое-то время слуха. Собака обмякла и свалилась на бок с открытым ртом, из которого сочилась кровь. Моя кровь. В туловище собаки я увидел огромное отверстие, там же, отсутствовала шерсть.

Я отдёрнул раненую руку и прижал к себе. Поднял глаза. Гул сердца отдавал в виски и мир начал плыть, отдаляться, будто я смотрел в подзорную трубу, только эффект был совершенно противоположный. Предо мной стоял отец, в руках он держал своё ружье, направленное в мою сторону. На лице его вырисовывалась злость, на шее пульсировала вена.

– Почему ты никогда меня не слушаешь?! Я тебе что сказал, пацан? Не корми этого чертового пса!

Отцовский запах перегара слегка опередил последующий его удар, добравшись до моего носа первым. Я упал лицом наземь и потерял сознание. Мне показалось, что я умер в тот день. И опять, оказалось, я ошибся.