Проклятый

– Шутки твои ни в какие ворота, – показал ему кулак я, а потом превратил его в кулак и средний палец. Бобби подошел ближе, лениво волоча за собой велосипед. Переднее колесо почти превратилось в восьмерку, но все равно крутилось как ни в чем не бывало.

– Ну, так ты готов?

– Да, – сухо сказал я. Потому что я не был готов. Желание сбежать отсюда росло с каждой минутой.

– Я слышал, что старуха убила свою дочь. А потом и мелкого, пацана.

– О, да. Продавец комиксов сказал, что девчонку нашли обезглавленную. Много кто чего рассказывает.

– Кстати, знаешь же, что голову так и не нашли? Говорят, тот, кто нашел труп старухи, видел ее сидящим в доме рядом с маленьким гробиком. Она умерла, облокотившись на него. Он был пуст, а тельце мальчика так и не обнаружили. Удобный момент я выбрал для рассказов? – расплылся в улыбке друг.

Меня передернуло. Я думал, что это все выдумки, хотя может и так, но видимо многих подробностей я не знал. А слухам верить, что верить в существование Санта Клауса.

– Давай ты не будешь меня пугать, а то сам туда полезешь, – я толкнул Боба в плечо. – Достал уже.

– Ладно, – почесал за ухом друг. – Мы так и будем болтать тут до вечера? Или все-таки возьмем ноги в руки и пройдем хотя бы дальше забора?

Я кивнул, положил велосипед на бок, Бобби повторил за мной. Протиснулись в проход из зелени, и дом предстал пред нами во всей красе. По правде, то, что я увидел, не имело ничего общего с понятием красоты. Дом напоминал громадную голову скелета из какого-то приснившегося кошмара, где глазами были окна, а ртом являлась входная дверь. Переносицей служил навес между первым и вторым этажом. В пустом дворе раскачивалось сидение от старых качелей, болтаясь на остатке цепи, краем бороздя по земле. Нижняя распорка у конструкции была так перекошена, что того и гляди завалится на бок в любой момент. Старый сад давно завял, хотя вокруг дома растения – сорняки чувствовали себя достаточно уверенно. Скелеты некогда плодовых деревьев торчали будто столбы из выжженной земли. Поодаль расположился потрескавшийся по окружности фонтан. Сверху него на нас уставился ангел, статуя которого осыпалась со временем и почти потеряла прошлые очертания. Внутри, в зеленой воде, плавали какие-то непонятные черные мешки. Будто утопленники, которых вытолкнул воздух со дна.

Подходить к фонтану я бы не хотел, одного вида издалека хватило, чтобы живот опять недовольно заурчал.

Слева был сарай, дверь которого болталась взад-вперед на одной единственной петле от малейшего ветерка. Внутри виднелась садовая утварь, видимо до того старая, что за все время отсутствия жильцов в доме ее никто так и не утащил. Бобби вприпрыжку оказался у входной двери в дом, а потом дернул ее на себя. Та со скрипом поддалась. Но распахнув ее, мы увидели лишь заколоченный изнутри проход. Неведомо кто закрыл его от любопытного взора широкими плахами с той стороны.

– Ну, значит только через крышу, – ухмыльнулся друг, возвращая дверь в исходное положение.

– Подсадишь?

– Конечно! Только давай сперва осмотримся, может лестница у старых жильцов где-нибудь завалялась!

Я с охотой согласился. Мы заглянули в сарай. Ничего подходящего не найдя, завернули за дом, обойдя крыльцо. Окна на первом этаже были разбиты, а изнутри заколочены, как и входная дверь. На втором этаже окна с этой стороны были первозданного вида. За домом был маленький сад. Был, потому что все, что когда-то здесь цвело, превратилось в сухие палки. По земле разбросаны ведра, несколько лопат, чуть дальше в кучке отсыревших поленьев в чурбане торчал топор. Ничего живого. Словно тот, кто когда-то здесь работал, просто исчез, побросав садовые принадлежности. Я наступил ногой на какой-то старый побег на земле. Тот издал хлипающий звук, лопнул прямо под ботинком, как хлопушка.

– Фу, – вскрикнул я, прыгая на одной ноге. – Что это за гадость?!

Бобби заржал, посмотрев на меня. А мне было не до смеха.

Я стряхнул овощ или фрукт неизвестного происхождения с подошвы. Он был черный, сморщенный, будто пролежал здесь сто лет.

Бобби подкатил бочку от дальнего угла дома, ржавую, с налипшей грязью. Из которой уже проросла мелкая трава по всей поверхности.

– Давай сюда! – махнул он мне рукой, вмиг забравшись на нее.

Я подошел, забрался на бочку, потом встал на предоставленные мне руки Бобби, сомкнутые в замок. Наступил чистой ногой и оттолкнулся, вытянувшись вверх. Пальцами сравнялся с карнизом, чуть ниже окна. Подтянулся, зацепился за подоконник, ногами встал на карниз. Окно было темным. Посередине отверстие, от которого тянулся по окружности узор из трещин. Снял кепку, держась за карниз, натянул на кулак и аккуратно толкнул стекло внутрь. Повторил это, пока проем не стал безопасным. Сердце бешено стучало в груди. Вниз я старался не смотреть.

– Ну что там? – раздался голос под ногами. Бобби отошел в сторону, дабы я по случайности не спрыгнул ему на голову.

– Все хорошо, я полез. Будь тут! – ответил я и протиснулся в оконную раму. Я провалился в темноту, и едва устоял. Ногами нащупал что-то мягкое, это была кровать. Оттряхнул кепку и натянул обратно на голову. Хоть глаз выколи.

– Толстяк! – раздалось в тишине. Голос Бобби доходил сюда, будто из другого мира. Мира светлого, не накрытого толстым одеялом мглы, которая окутала меня со всех сторон. Я протиснулся обратно в окно, стараясь не угодить руками в осколки. Выглянул на задний двор. Бобби вытанцовывал в засохшем саду. Ему там хорошо, пронеслось у меня в голове. Зря я на это подписался.

– Фонарь давай!

– Блин, я щас! Он в сумке на велике остался, – и Боб скрылся из виду.

Стоя на кровати, я огляделся. В свете, проходившем сюда с улицы, виднелась только пыльная простыня, да одна рваная занавеска, вторая почему-то отсутствовала. На кровати лежал камень – видимо им когда-то и нанесли ущерб окну. Вернулся Бобби, размахивая фонариком в руке. Со второй попытки он забросил его в мои объятия, и я едва не свалился от полученной подачи.

– Я пошел, – я махнул ему рукой и скрылся внутри дома. Щелкнул переключателем на рукояти фонаря и сноп света озарил комнату. Забегали причудливые тени. Я чуть не взвизгнул, когда луч упал на зеркало, а в отражении была моя физиономия.

– Господи.

Я спустился с кровати, освещая себе путь под ногами. Воздух был затхлый. Пыль поднялась к верху и витала, словно снежинки, в луче света. Старый большой комод справа, пианино, какие-то чемоданы на полу, сверху вещи. Я будто вторгся в чужую жизнь. Будто вор, искавший, чем бы поживиться. Но жизни в доме давно не было. Чувствовалась мертвая пустота, которой здесь все было пропитано. Из темноты выплыла еще одна кровать, задранный ковер под ногами, будто специально сбуровленный, чтобы посторонний, оказавшись здесь, споткнулся и растянулся во весь рост на полу. Щелкнул на стене выключателем, когда заметил его на стене, но электричества, как бы я не надеялся, здесь не было.

– Ты там живой? – донеслось с улицы. Честно говоря, мне не хотелось орать в ответ, находясь здесь. Не хотелось нарушать тишину, которая обитала здесь годами. Я вновь забрался на кровать и ответил ему, что все хорошо. Потом опять направился изучать дом. Комната кончилась, и дальше протянулся длинный коридор. Стук в груди отдавал в виски. Я аккуратно переставлял ноги и двигался вперед. Вдоль стены висели картины. Девочка спит рядом с огромным волком. Дальше двое на лодке гребут в шторм. Еще дальше – толпа стоит вокруг человека, распластавшегося неестественно на земле, он на картине выглядел так же, как выпавший из окна самоубийца. Все изображены в старинных одеяниях, париках, фраках. Я на секунду зажмурился. Когда открыл глаза, с ужасом понял, что вся толпа с холста пялится на меня. Даже тот человек, растянувшийся на земле. Нет! Я закрыл глаза со страху. Открыв, понял, что мне все это мерещиться. Направился дальше, едва придя в себя. Вцепившись руками в фонарик, миновал небольшую картинную галерею, и оказался на винтовой лестнице. Над ней неподвижно замерла люстра времен эпохи возрождения. Прямо – старая вешалка и коридор, заканчивающийся дубовой дверью. Стеклянная ручка отражала свет фонарика, и от этого по стенам вокруг мелькали тени. Глянул вниз, куда уходили ступени. Фонарь выхватил из тьмы большой стол, громадные напольные часы, стрелки которых замерли в одном положении навсегда. Мусор на полу, какое-то белье, газеты, хаотично разбросанные неизвестно кем и когда. Что-то бесформенное расстелилось на полу, а сверху было прикрыто целлофаном. Труп, пронеслось в отдаленной части мозга. Но трупом оказался свернутый ковер. Я каким-то чудом набрался смелости глянуть под целлофан. Облегченно вздохнув, направился дальше. Фонарик выудил из темноты рядом стоящие стулья, один из них завалился набок, словно местный пьяница. Около – какие-то чемоданы, набитые доверху барахлом. На столе древняя печатная машинка, стеклянные кувшины, перевернутые зачем-то дном кверху. Посуда на столе, пыльная как чулан у нас дома. Свечи с подтекшим по краям воском. Камин в дальнем углу, черный, как сажа. Полная разруха. Скрипнула где-то наверху половица, и я вздрогнул, вслушиваясь в тишину. Да, домишко словно из фильма ужасов. Я поравнялся с дубовой дверью и повернул ручку. Та осталась у меня в руках. Я смутился, и аккуратно положил ее на пол. Отверстие, образовавшееся в двери от сломанной ручки, будто излучало тусклый свет. Я присел и навел фонарь в дыру. Ничего не увидел. Прислонился глазом к прорези от ручки. По ту строну какие-то картонные коробки. Но сердце ушло в пятки, когда я посмотрел чуть левее. Керосиновая лампа стояла на полу, а рядом, с той стороны, на скважину от ручки глядел маленький ребенок. Лысый и со стеклянными глазами. Я вмиг отстранился в ужасе. Кукла! На меня с той стороны смотрела кукла. Лампа горела рядом с ней! Здесь кто-то еще живет?! Дверь с той стороны начала отворяться, издавая скрип, похожий на вопль из недр преисподней. Я уже бежал со всех ног. Фонарь вылетел у меня из рук и укатился вниз по винтовой лестнице. Свет позади медленно заполнял коридор и нарастал. Скрип въедался мне в мозг до того момента, пока я достаточно не отдалился, заскочив обратно в комнату с пианино. Мне это снится? Глаза почти привыкли к темноте, когда я выглянул в коридор, смотря на появившийся проем, из которой лился свет. Из-за приоткрытой двери на уровне ног появилась рука, затем еще одна. С той стороны комнаты с дубовой дверью что-то выползало в коридор. Нечто. Оно двигалось ко мне. Длинные руки тянулись в мою сторону. И я заорал. Завопил как резанный поросенок. Еще бы мгновение и я, без доли сомнения, с разбегу вылетел бы в окно, откуда забрался, и плевать, что это был не первый этаж. Но тут на лестнице возник Бобби, и в его руках зажегся фонарь, тот, который я выронил.

– Чего орешь, толстяк, – сказал он спокойным голосом. – Бездомного испугался?

– Я.…э- э-э…, – мне показалось, что я потерял дар речи.

– Мужик, вали отсюда, – Бобби пнул пьяницу в рваной одежде. Тот растянулся и лежал на полу, пытаясь встать. Мое воображение эту сцену превратило в кошмар. Это был просто какой-то бездомный алкаш. Запитое бородатое лицо и шапка набекрень. В руке бутылка спиртного. В комнате, откуда он появился, лежал драный матрас.

Бобби опять повторил бездомному, что бы тот проваливал. Бездомный облокотился на поручни лестницы, что-то промычал и обиженно побрел вниз, едва передвигая ноги. Он бормотал себе что-то под нос, но я так ни слова не разобрал. Я стоял как статуя. Чувство страха все еще не покидало мое тело. Ноги стали тяжелыми, неподъёмными.

– Там внизу дыра, он там и пролез сюда, алкаш чертов. Ты белый, будто покойника увидел. Ау! Крейсер вызывает толстяка, прием!

– Завязывай, – пришел в себя я, – он меня напугал до чертиков.

– Нашел че-нить? Тут столько всего, там внизу есть чем поживиться, видел, да?

– Ты говоришь, как вор.

– Не, у меня все есть. Ну, кроме свежих выпусков комиксов. Не думаю, что старуха их читала. Да и девчонка. Девчонки по другим глянцевым журналам тащатся, помадки там, туши всякие.

– Спасибо, что пришел, Бобби. Мне, по-честному скажу, этот дом не нравится. Здесь аура такая, так и веет смертью.

– Аура? Бомжей она, смотрю, вообще не колышет, – засмеялся друг. – Идем.

Он взял керосиновую лампу из комнаты, сказал, что заберет ее домой как трофей. Мне вручил фонарик. Потом пнул куклу в комнате так, что она вылетела из помещения и спикировала вниз туда, где заканчивалась лестница.

– Картины жуть, – сказал я, когда свет выхватил стену справа. Бобби даже не обернулся, он вприпрыжку сбегал по лестнице, шумно топая. На одной из картин я заметил краем глаза, что пропало изображение самоубийцы, распластавшегося на земле. Он словно выбрался из картины. Или его там изначально и не было вовсе?

– Идиот, – тихо выкрикнул я вслед другу, наблюдая, что он чудит.

– Не дрейфь, старик! – отозвался он и пропал внизу. Я спустился к длинному как баржа столу. Едва не налетел на стул. Светил фонариком в спину другу. Тот уже, оказавшись внизу, пытался жонглировать тарелками, но только поднял в воздух клубы пыли. Да еще и тарелки шмякнулись от его дурачеств.

– Толстяк, смотри, это ты! – нарисовал он пальцем по слою пыли на столе перекошенную мордочку.

– Ты Пикассо, мой друг, – лениво ответил я, – думаешь, бездомный ушел?

– Конечно! К тебе домой, – заржал Бобби.