Поэма

Среда или, если угодно, рамки, в которых я добровольно находился казались мне необходимым условием на пути к восстановлению моей репутации. "Работа на результат, падение, и снова работа – пожалуй, в этом и есть смысл жизни", – казалось мне тогда. Быть может, со стороны я походил на птицу, родившуюся в неволе. Вот мне открыли форточку и не запрещают выпорхнуть на волю, но я стою на миниатюрном парапете, заглядываю в большие глаза неведомого мира и не решаюсь покинуть клетку, ставшую мне домом. И пусть такая птица, вернувшись к своей кормушке, поилке и качелям, пожалуй, впредь станет избегать своего любимого зеркальца: кто-то чужой, новый нет-нет да станет выглядывать из него с укоризной, – я не задумывался над этим.

Эмма отвернулась, и мы продолжили танцевать. Все мои мысли разом потухли, а на сердце помимо всех прочих чувств зажжённой серой вспыхнула досада. Вскоре мы так же успешно завершили второй круг вальса, вновь обойдя паркет студии по периметру, и снова моя партнёрша одарила меня пленительным взглядом:

– Как здорово! – воскликнула она, улыбаясь.

– У тебя прекрасно получается! – сказал я с неподдельным восхищением, как тут же осёкся и немного смутился.

Да, было решительно невозможно обращаться на "вы" к таким глазам, к такому взгляду, я чувствовал, что это могло жестоко ранить сердце девушки; но тот факт, что слова вырвались сами собой, сбивал меня с толку. Ещё милей улыбнулась Эмма, ещё лучше стала она танцевать.

V

Следующие несколько дней замечательная ученица не появлялась в моей школе. Попытки не придавать этому большого значения нелегко давались мне. Если днём так или иначе, проводя время за сменяющими друг друга тренировками, мысли об Эмме редко озаряли горизонт сознания лучом маяка, то под вечер словно убаюкавшись трелью закатных огней и сумраком, следовавшим на их зов, они постепенно зажигались и вспыхивали, соревнуясь количеством со звёздами. Если бы Эмма прямо заявила о том, что больше не намеренна заниматься со мной танцами, я воспринял бы это спокойно и вполне обычно, но её неожиданное исчезновение лишило меня покоя. Несколько раз мои ноги упрямо проносили меня рядом с отелем пропавшей ученицы, казалось кто-то заколдовал все мои маршруты. Наконец, на седьмой день своего отсутствия Эмма снова заглянула ко мне. Так как часы занятий, выделенные для неё, я по привычке не занимал, она застала меня одного.

Моя ученица поведала о том, что ненадолго уезжала из города, а неожиданность и спешка не позволили ей уведомить меня:

– Я бы хотела продолжить заниматься, – немного виновата добавила она и, улыбнувшись, сверкнула глазами, – если это возможно.

– Приходите в любой день в это же время, кажется, оно не так удобно другим ученикам.

– Вы же совсем не знаете! – вдруг, воскликнула моя ученица, – теперь у меня есть действительно стоящий повод приходить к вам!

– Золото на чемпионате мира?

– Нет, – рассмеялась Эмма, – бал Парижанок…

– Замечательно! – обрадовался я. – Вы выбрали прекрасное мероприятие с хорошими традициями и превосходной организацией!

Когда первый взаимный восторг прошёл, я поинтересовался:

– Но до него же около недели? – Всколыхнув пружинки волос, Эмма кивнула. – Что ж, не пропускайте тренировки, и вы затмите любую дебютантку!

– Вы тоже планируете пойти?

Вообще-то мои друзья приглашали меня на этот бал, как обычно там собиралось почти всё наше небольшое общество. Но тот факт, что каких-то три года назад я ставил в "Интерконтинентале" танец дебютантов, а теперь был, казалось, совершенно забыт организаторами, отталкивал меня от участия.

– Скорее нет, – ответил я, – предстоят трудные соревнования, нужно тренировать учеников.

– Полно вам! Что-то не заметно, что вы тут сутки напролёт занимаетесь, – усмехнулась Эмма, выразительно пробежав взглядом по пустому паркету.

– Вы уже раздобыли приглашения? – полюбопытствовал я, не придавая значения её замечанию.

– Нет, мы собираемся сделать это сегодня.

– Мы? – небрежно бросил я.

– Да, мы с подругами.

– Нет, вы пойдёте на этот бал со мной.

На какое-то время мы с Эммой замерли и, не отрываясь, глядели глаза в глаза. Холодность игрока овладела мной, игрока, идущего va banque.

– Хорошо, – наконец произнесла Эмма серьёзно.

– О приглашениях я позабочусь, а вы не забывайте про занятия!

Стайка тренировок птицами пронеслась сквозь дни, постепенно приближая нас к заветному балу. И если на занятиях танцами уже не было так много удивлений и открытий, то Радость и Восторг по-прежнему кружили на паркете. После тренировок я неизменно провожал Эмму; сначала это было сделано под предлогом посмотреть на отель, в котором она жила, затем вошло в традицию. По дороге мы обычно непринуждённо болтали на самые разнообразные темы – моя ученица была легка не только в танце, но и в общении.

Однажды Эмма пришла на занятие более сияющая и улыбчивая, чем когда-либо:

– Я наконец-то нашла себе платье! – счастливо заявила она с порога.

– Моего любимого кричаще-жёлтого цвета!?

Гостья рассмеялась. После возвращения из неожиданной поездки (как я успел выяснить, она была у побережья), моя ученица вернулась исцелованная солнцем, а говоря проще – загорелая. Таким образом из её гардероба на время пропали бледно-розовый и некоторые яркие тона; глубокий синий и зелёный, чёрный, мой любимый красный и другие цвета попеременно стали подчёркивать притягательность смуглой кожи.

– Нет-нет, не расспрашивайте меня, – увиливала Эмма, улыбаясь.

– Скажите хотя бы, какого оно цвета, – взмолилось моё любопытство. Сделав пару шагов от собеседницы, я быстро подошёл к высокому шкафу, занимавшему место от угла с ширмой до лестницы. – Надо же мне знать какой из нарядов выбрать, – с призывом обернулся я к Эмме, держа в руках два фрака, – красный или зелёный?

Взрыв звонкого хохота разукрасил студию, приятно раня слух осколками.

– Боже! Где вы их откопали?

Фраки были молча спрятаны на место.

– Вы уходите от ответа! – с наигранной серьёзностью заявил я, возвращаясь к собеседнице.

– Вы же мне не ответили! – заметила Эмма, направляясь за ширму, – ничего я вам не скажу!

VI

Для того, чтобы отвезти Эмму на бал, я решил одолжить автомобиль у приятеля. Когда передо мной возникала подобная необходимость, первым на ум приходил Паскаль Корне. С этим молодым философом, как его иногда величали, мы были знакомы со школьной скамьи: у каждого из нас была своя страсть, которая обоих делала изгоями в стенах института жизни. Увлечением Паскаля были голуби, и едва заканчивались уроки, он так же быстро стремился к своим голубятням, как я спешил на паркет. Сейчас он жил в пригороде Парижа, зарабатывая на жизнь теми же птицами: дрессировал их, сдавал в аренду на различные мероприятия, продавал в цирки, зоопарки, а также частные вольеры. Иногда, когда с деньгами приходилось туго, он поручал мне или кому другому присматривать за пернатыми, а сам на три-шесть месяцев подавался в моряки. Что удивительно, почти весь его bagage [фр. – багаж] в подобных путешествиях составляли одна-две клетки с голубями, которых с заданной периодичностью он отправлял домой, приложив короткое письмо о своих скитаниях. Мне лишь раз пришлось присматривать за его живым богатством, это было совсем нетрудно. Одни вольеры на период путешествия держались открытыми, и часть сизокрылых сами искали себе хлеб; другие были оборудованы автоматическими кормушками. Небольшой ручеёк, протекавший у дома Паскаля был в своё время приглашён гостеприимным хозяином полюбоваться великолепными птицами, – таким образом сформировался небольшой рукав, обеспечивающий пернатых чистой водой. Вся моя работа по уходу сводилась к тому, что раз в неделю я чистил вольеры, проверял кормушки, анализировал внешний вид птиц в попытке определить их самочувствие, а также читал письма, доставленные вернувшимися почтальонами.

Несмотря на то, что Паскаль часто использовал свой автомобиль, я мог в любое время просто и прямо попросить его об одолжении, и он всегда так же просто и весело отвечал: "бери!". После чего зачастую мы оба принимались мыть машину внутри и снаружи, вытаскивать из неё различный хлам и накидки на сиденья, которые защищали обивки кресел при транспортировке птиц.

– Паскаль, – бывало подшучивал я над ним в такие моменты, – когда же ты, наконец, перестанешь возить в ней птиц и начнёшь катать птичек?

Он добродушно смеялся и продолжал сноровисто помогать мне, эта шутка ему очень нравилась.

Впрочем, немного пораздумав, я решил, что для предстоящего мероприятия несколько простоватая, проехавшая путь из Moderne в Vintage, пусть и овеянная ореолом романтики, машина Паскаля будет не лучшим выбором. Пришлось договориться с другим знакомым о представительном автомобиле.

Таким образом в день бала, дожидаясь Эммы в роскошном фойе её отеля, обличённый в свежий fraс, я ощущал радость достойного и чувствовал, как под руку меня благоговейно держит невидимая спутница – уверенность. Довольно скоро моя пара появилась. И, если ждать Эмму было завораживающе-приятно, то каково же было видеть её в бальном наряде! Тёмно-коричневое платье в пол удивительно мягко подчёркивало смуглую кожу, великолепно сочеталось с каштаном волос и находило отклик в глазах. Околдованный чудесным видением, я совершенно забылся, однако знакомый голос вскоре на время разбудил моё сознание:

– Вижу моё платье вам понравилось, – рассмеялась Эмма, дивясь моему превращению в истукана.

– Оно восхитительно! – с трудом выговорил я.

Подобные ощущения были совершенно новы для меня, и само прикосновение с чему-то неведомому, и глубина тех бездн, в которые то и дело нерадивым альпинистом срывалось моё сознание, пугали и в то же время восхищали. Казалось, что моё естество поочерёдно то возносится всё выше и выше, стремясь за облака, то низвергается обратно, едва становилось возможным дотронуться до самих звёзд.