Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Вход в лабиринт

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
5 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Зато не овощ…

– Комбинация, конечно, интересная… – промолвил я задумчиво, и в самом деле захваченный внезапностью и изыском предложенного жизненного обмена, но еще ничего для себя не решивший.

– Есть один скользкий момент, – неожиданно серьезным и вдумчивым голосом произнес Юра. – Мои прошлые связи. Я их отрежу. Скажу, переехал служить в другой город, и на том потеряюсь. Остаются лишь дружки-менты. Но практически все они рассосались в гражданской массе. А устойчивых отношений у меня ни с кем не было. Тут на нас играет время разброда. При советской власти, трудясь в стабильном коллективе, я бы незамедлительно оброс кучей сослуживцев во всех конторах и, сев в министерское кресло, целый месяц бы выслушивал поздравления. А сейчас? Всучат личное дело, как спасательный круг на палубе тонущего корабля, и – привет! Кстати, кадровик наш тоже о пенсии рапорток начертал, что весьма кстати.

– Я – и в ментовке! – продолжал недоумевать я. – Лжедмитрий-четветый! Попадья в доме терпимости!

– Расширишь свой кругозор, – вздернув картинно бровь, отозвался Юра, в очередной раз наливая водку по рюмкам. – И снова тебе повторю: покантуешься там пару месяцев и – на свободу. Чего ты переживаешь, в самом деле?.. Да и не единственный это прецедент в своем роде. Вспомни хоть пресловутого Леньку Пантелеева. Ведь служил же он в ЧК… Вообще замечено, что уголовники, попадавшие в органы, работали там очень эффективно. Вот только как информировать твою родительницу?..

– Какой я еще уголовник?.. – насупился я.

– В настоящий момент – самый натуральный, – урезонил меня Юра.

Ах, да…

– С маман надо работать по факту, – сказал я, все больше и больше проникаясь сомнительной идеей. – Предварительный шум ни к чему. Да, вот еще. Встретил я в Штатах одного парня. Набедовался тут донельзя и рвался туда что есть мочи. Ну и дорвался. И сказал он мне так: представь, ты заблудился в тайге, голодал, измерз и вдруг оказался в тепле и уюте, но там, где ты оказался, – это морг. В нем ты в качестве, например, санитара, а не покойника, но в какой-то момент тайга видится милее…

– И тебя понял, и того парня, – сказал Юра. – Лентяи вы и миросозерцатели. Никакой внутренней и внешней динамики. Отсюда интеллигентские штучки. Время на раздумья у тебя до утра. Приеду рано. Возьму фотоаппарат с черно-белой пленкой и мундир. Встанешь к стенке, сделаем фото к моему бывшему, надеюсь, личному делу. К обеду фото будет готово. После обеда поедешь в кадры. А вечером я проставляюсь солидно и обстоятельно на твоей новой квартире.

– Э-э, я еще ничего не решил!

– Ты уже решил все, дружок. Я – хороший опер, я все просек. Жаль, что Родина реально теряет в моем лице квалифицированного бойца.

– А что приобретет Америка?

– Живой, подвижный ум, – сказал Юра. – А вот куда он будет приложен – пока загадка.

– А если тебя, то есть меня, все-таки объявят в международный розыск?

Юра покровительственно покривился:

– Повторяю… На сегодняшний день статейкой ты не вышел для этакой чести. Вот если бы твой Брюхосливов или Сливобрюхов коньки откинул… Тогда бы – привет! А вот на розыск федеральный можешь рассчитывать, как на мою дружбу. Ну, на посошок, и – до скорого!

Уснул я на удивление быстро и спал отдохновенно и всласть, а на утренний телефонный звонок товарища и на его контрольный настороженный вопрос: дескать, вклеивать ли в дело мое фото, или я передумал? – буркнул почти механически:

– Ну, давай… Приезжай на фотосессию…

А в середине рабочего дня, получив на проходной министерства пропуск, я шагнул на зарешеченную территорию страшного милицейского учреждения, неся под мышкой запечатанное в бурую казенную бумагу подметное личное дело.

В голове витала и свистела оглушительная пустота. Но никакого страха я не испытывал. Правда, встретившего меня в кадрах подполковника едва не назвал «гражданином начальником», но мысль об оплошности вовремя опередила оплошное слово.

– Сегодня тяжелый день, – сказал подполковник. – Указания насчет вас получены, но к работе приступите послезавтра, ваш непосредственный начальник в командировке. Пока обойдетесь пропуском, с ксивой торопиться не будем: представление на майора уже распечатано, но, когда погоны вручат, тогда разом все и обтяпаем. Потерпим?

«Всю жизнь терпел», – хотелось брякнуть мне, но сподобился я лишь на короткий кивок, слегка удрученный его определением служебного удостоверения как «ксивы», причем произнесенным безыскусно и делово, как само собой разумеющееся. Видимо, уголовный жаргон в милицейской среде прижился не вчера и на благодатной почве.

Через час я был у нотариуса, где выписал какому-то Юркиному дельцу доверенности на продажу своей квартиры и машины, после чего последовал на новое место своего обитания.

Реинкарнация при жизни. Старт с середины чужой дистанции. Прыжок на встречную крышу другого поезда. А всех эмоций – одна бесконечная усталость… Хватило бы завтра сил вещички перевезти.

Глава 2

Как в бреду пролетел первый месяц моего пребывания на государственной службе.

Министерство, казавшееся мне из своего обывательского мирка зловещей и всеведущей организацией, на деле оказалось той же конторой, что и всякая: сейфы, столы и клерки, единственное – каждый имел в домашнем или в служебном шкафу униформу с погонами. Но практически ничем от иного чиновного люда местные обитатели не отличались. Большой писчебумажный механизм. Были в нем, естественно, оперативные структуры, но функции надзора, назначений и указаний преобладали над непосредственной милицейской работой. Работа шла в подразделениях низовых, а здесь квасилась, как сельдь в бочке, бюрократическая служивая масса. И что странно, производила она впечатление толпы сугубо гражданских изнеженных обывателей, и любой патрульный сержант казался мне куда более убедительным и грозным в своем милицейском статусе, чем десяток здешних паркетных полковников.

В секретариате заместителя министра мне были выделены стол и стул, канцелярские причиндалы и служебный телефон. Секретариат состоял из нескольких кабинетов, смежных с просторной приемной генерал-полковника, где в ожидании рандеву томились генералы рангом помельче, познавая, возможно, глубину долготерпения тех, кого они сами мурыжили в своих предбанниках.

Мое же личное общение с высоким руководителем свелось к сдержанному кивку, которым он меня удостоил по пути в хоромы своего кабинета.

Далее началась работа. Заключалась она в приеме поступающих бумаг, их обработке, разносе документов с резолюциями по кабинетам начальников управлений, телефонных согласованиях различного рода проволочек и нестыковок. Через неделю моего хождения в должность я с недоумением начал понимать, что с моими обязанностями без особенного труда могла справиться более-менее толковая восьмиклассница, научи ее двум заветным формулировкам в общении с начальством: «Слушаюсь» и «Разрешите идти». Более того: окажись на моем месте какой-нибудь слабо говорящий по-русски шпион, и он бы продержался в подобного рода коллективе.

Я и в самом деле чувствовал себя шпионом в глубоком тылу врага. И боялся слова лишнего ляпнуть, хотя перед вступлением на скользкий путь Юра прочел мне не одну лекцию о милицейских структурах, их работе и пару раз устроил мне дотошную экзаменовку. Однако я понимал, что проколоться можно на мелочи, а потому и в курилке с сослуживцами предпочитал в отношении своего прошлого, а вернее прошлого моего дружка, давать ответы односложные и неопределенные. Но суть их сводилась к тому, что здесь, в министерских кущах, я остро скучаю по былой живой работе «на земле», о которой и ведать не ведал. Мне с пониманием сочувствовали. Я держал язык за зубами, ежечасно впитывая кучу различной информации, и ни к какой самодеятельности не стремился. Рассуждать о чем-то, опираясь на свои знания о милиции, почерпнутые из газет, кино и детективов, а также из опыта своих личных задержаний и отсидок в «обезьянниках», я справедливо опасался. Увы, с милицией мне приходилось сталкиваться по другую сторону приложения ее усердий. И эти мои знания о той, другой, стороне также не стоило афишировать.

Мне очень хорошо и явственно помнилось, как в пионерском лагере один из старших парней обучил меня десятку приемчиков из якобы джиу-джитсу: заломам кисти, локтевых суставов, пальцев и голени. И в школьной беззлобной возне на переменках я этими приемчиками успешно и элегантно пользовался. А когда пришел в секцию самбо и попал в пару к третьеразряднику, то в свободном тренировочном поединке решил продемонстрировать усвоенное искусство схватки в полной уверенности его неотразимости и эффективности.

Я едва успел протянуть руку к запястью противника, как был сражен точной подсечкой и, едва поднялся на ноги, улетел кувырком от переднего подхвата. Затем бросок через бедро, через голову… Я шмякался на ковер, как куль с песком, не понимая, каким образом меняю свое, казалось бы, устойчивое положение в пространстве. А когда попался на стандартный болевой прием, забыл про всякое изысканное доморощенное джиу-джитсу. Я, дилетант, нахватавшийся вершков, столкнулся с выверенной стройной системой, созданной кропотливыми вдумчивыми профессионалами, и основой системы являлось использование малейшего промаха противника, чтобы мгновенно и точно повергнуть его наземь.

Утром я еле поднялся с кровати. Болели все мышцы и кости. Померил температуру. Тридцать восемь. А вечером пошел на тренировку. И снова был жестоко бит. Но изучил несколько захватов и технику передней подножки.

Через полгода я снова работал в паре со своим первым противником. И три раза подряд с треском приложил его на настил.

– Ничего себе, – изумился он, в очередной раз вставая на ноги. – Поработал ты над собой. При таких темпах через год в чемпионы выйдешь…

Не вышел. Начал покуривать, сбил дыхание, забросил спорт. Однако приобретенные навыки неоднократно пригодились в жизни. И главное, одна из истин уяснилась прочно: вступая в новую систему, изучи ее, дабы не полететь вверх тормашками от первого ее тычка. А в нашем ведомстве при всей его тягомотной рутине таилось, как я подозревал, множество скрытых капканов. А посему выбранная мной роль покладистого молчаливого скромняги виделась мне самой приемлемой для выживания и дальнейшего внедрения в среду обитания. Кроме того, все свободное служебное время я посвящал тупому и упорному изучению внутренней документации, правовых актов, аналитических записок, попадавшихся мне на глаза, а также приказов, регламентирующих оперативно-розыскную деятельность.

Моя юридическая подкованность несколько раз подвигла меня тактично подправить некоторые формулировки начальства и сослуживцев, что самым положительным образом сказалось на отношении ко мне в коллективе, ложно, вероятно, принявшим мою эрудицию самоучки за вдумчивый профессионализм.

Мысли о скором увольнении сменились убежденностью в необходимости выдержать некоторое время: мне казалось, что подача рапорта вызовет черт знает какие, но подозрения, а чем подозрения могут закончиться, тоже неясно. А потом – куда идти?

Дивиденды от полиграфической лавочки закончились, Изик выплатил мне круглую сумму отступных и с радостью со мной расстался. Партнер-бездельник, добровольно отлучивший себя от громадья его планов и будущих сверхдоходов, являл для него подарок судьбы. Теперь он был полновластным хозяином, откупившимся от захребетника. Найти второго такого Изика и заново строить бизнес представляло задачу весьма непростую. А в сегодняшней ситуации, как я с удивлением постигал, стоило ли куда и рыпаться? Хоть небольшая, но зарплата; удостоверение – индульгенция от тех же гаишников и уличных ментов-потрошителей; работа – не бей лежачего; куча смазливых девчонок из своего же ведомства – знакомства с ними, правда, я заводить из осторожности разоблачения на бытовом уровне не спешил; наконец – здоровый образ жизни: ранний подъем, обливание тазиком холодной воды и никаких вечерних злоупотреблений. Я посвежел лицом и пьянел от трезвости мыслей и ясности мироощущения. Кроме того, я чувствовал, как во мне просыпается какой-то нездоровый интерес к милицейской стезе, и на работу шел, как начинающий актер на спектакль с первой собственной ролью. И играть ее надлежало прилежно и точно, набираясь мастерства в скромных импровизациях и на аплодисменты не рассчитывая.

Как и в каждом коллективе, в нашем секретарском кружке вились интриги, витали сплетни, дружили против кого-то и враждовали из-за доступа к начальственным телам. Меня, считавшегося родственником вице-премьера и первым кандидатом в фавориты всемогущего шефа, поначалу приняли с откровенным недружелюбием, но вскоре оно сменилось недоуменной лояльностью.

Искушенная в аппаратных играх челядь замминистра, выкручивавшая свои интересы в поделенных между собою сферах, в момент сожрала бы любого, покусившегося на вотчину их компетентности, я чувствовал это шкурой, без пояснений. Эти моложавые или же откровенно пожилые полковники обладали звериной хваткой, и от них исходила явная угроза, как от львов, охраняющих завоеванную территорию. Несмотря на разницу в возрасте, все они были схожи родственностью своих натур и характеров: подтянуты, бесстрастны, обстоятельны и значительны, как, впрочем, все опытные лакеи. Юмор здесь считался плохим тоном. Краем уха, проходя мимо курилки на лестнице, я услышал историю о своем предшественнике, кто на вопрос бухгалтерши, пришедшей к генералу с его зарплатой в конверте и поинтересовавшейся: «Принимает ли шеф?», обронил в ответ: «Да, бухает по-черному». Спустя неполный час его должность преобразовалась в вакансию.

Здесь никто не открывал своих карт, но малозначительные, казалось бы, детали окружавшей меня обстановки наводили на размышления. Недавний день рождения нашего генерала собрал в приемной вереницу поздравителей, тянущуюся аж из конца коридора. Пышные букеты, глянцевые пакеты с подарками, чья общая стоимость, как я мгновенно уразумел, соответствовала цене средней московской квартиры. Да и наш секретарский клуб тоже отличали элегантные костюмы, явно не с распродаж турецкого ширпотреба, швейцарские часы с корпусами из драгметаллов и личные, высокого класса автомобили. Откуда это бралось? Оттуда, из жизни за нашими стенами.

Сюда, в тихую приемную, тянулось много нитей из милицейских низовых недр, от просителей из бизнеса, и здесь, в кабинетах, ничуть не похожих на суровые отсеки карательного механизма, – с коврами, канделябрами и новомодными аквариумами с экзотической фауной, – тихо, буднично и незаметно обстряпывались ведомственные и вневедомственные сделки. Но я и ухом не вел на доносившиеся изредка шорохи из этого деловитого подполья.

Я сразу же дал почувствовать окружавшей меня публике свое полное безразличие к устоям ее служебного бытия, не лез ни к кому ни за дружбой, ни за покровительством, ни за помощью, ни с вопросами. Таежный старательский опыт выживания среди немногословных, грешивших, естественно, торговлей левым золотишком крутых мужиков, где каждое слово и поступок могли стать тебе приговором, этот опыт включился, как дремлющий до поры механизм, упредитель глупости, корректор эмоций, прививка хладнокровия, оберег от гордыни.

Я не совал нос в высокие кабинеты, все свои действия согласовывал с непосредственным начальством, был корректен и предупредителен даже с молоденькими девочками-делопроизводителями, не стеснялся посоветоваться в неясных вопросах с сослуживцами и сидел себе тихой мышкой в своем уголке, благо имел компьютер с бесплатным Интернетом. Рабочий день, не обремененный особыми трудами, пролетал незаметно. Доставали, правда, всякого рода «усиления», когда приходилось то высиживать на работе до полуночи, то жертвовать выходными.

Начальство очень любило объявлять «усиления», проводя их, подозреваю, на теплых дачах у телевизора или за столом с собутыльниками. «Усиления», следуя логике их инициаторов, подстегивали коллектив к несению службы в боевом режиме и давали понять, что мы винтики военизированной организации, в любой момент должной подняться в ружье. Правда, ни ружья, ни пистолета у меня не было, хотя закрепленное за мной оружие скучало где-то в недрах министерского арсенала и его невостребованность была очевидна настолько же, насколько мое никчемное присутствие на «усилении» за компьютером с текстом нового скандального романа или за игрой в переводного дурака. Подобное времяпрепровождение не приветствовалось, но и не каралось, будучи всеобщим занятием в свободные минуты. Иногда позволялись разговоры на отвлеченные темы. К примеру, о растущих ценах, о светских скандалах, о ценах на автомобили.

– Ты-то на какой тачке ездишь? – спросили меня.

– Ну… Скажу так: по надежности лучше не бывает, – чванливо ответил я. – Великолепный аппарат. Дорогой, правда. Одно техобслуживание в цену «Мерседеса» выходит. Но не мой, я пользуюсь…

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
5 из 10