Сказки ПРО

Дни мелькали, и – мелькали все быстрее, Дракон рос, и однажды я заглянул в окно и, не то, чтобы ужаснулся, а, скорее, поразился: Там был Дракон. Огромный, как… как… Он был везде! В квартирах и присутственных местах, железных машинах и детских игрушках, даже в стенах домов и в карманах мужчин и сумочках женщин, пробегающих мимо окна светились драконовы чешуйки. Он был везде и был всем нужен, он разговаривал со всеми: передавал чужие слова, сплетничал, помогал, предостерегал, учил, советовал, шутил, развлекал, чего только он ни делал!

Я вернулся в Дом и поделился своим… ммм… удивлением с домашними. Обиженный жизнью кот Фома, конечно, поднял мяв о всемирной катастрофе и гибели всего разумного, Домовой Гном, напротив, назвал все “обнакновенным делом” и, более того, правильным. Я метался, принимая то одну, то другую сторону. Вот тогда-то и заговорила благородная дама на портрете. Я по пальцам могу пересчитать те моменты, когда она вступала в беседу. Обычно она молчит и смотрит вдаль, и уж если она заговорила, то решила, что предмет разговора безусловно важен.

– Это – Дракон! – сказала она.

Э-ка! Дракон! Мы заспорили еще пуще, но через какое-то время пришли к согласию и подтвердили мнение дамы. Все признаки были налицо: драконы, как известно, не злые и не добрые – потому и невозможно определить благо или зло это существо. Они любят власть и стараются забрать человеческие богатства – а уж наш-то точно обретает все большее могущество и – чего скрывать – подгрёб под себя, считай, все золото мира. И последнее: как известно, люди могут не только убивать драконов но и превращаться в них, и, могу поклясться, я множество раз удивлялся сходству отдельных человеческих созданий с этим жутковатым существом.

– Что же делать? – спросили мы у благородной дамы, и она, конечно, ответила, как всегда, безжалостно и логично. Вот ее слова, как я смог их запомнить и, опрометью бросившись в кабинет, записать. На бумаге.

– Вы не сможете его убить. Многие пробовали, и сейчас выглядят, по меньшей мере, глупо. Пройдет еще немного времени, и вы даже не сможете сделать различие, где Дракон, а где вы. Это неизбежно, если, конечно, Бесконечность не исчерпает свое терпение и не сотрет нас, как дорожную пыль, со своего лица. Однако, думаю, до этого дойдет не скоро.

Она сделал правильную паузу и продолжила:

– О Драконе. Я знаю у него только одно уязвимое место, одну только слабость: он обожает ваше время. Он не просто им питается, он буквально живет им. В этом ваш шанс и ваша власть. Чем меньше вы ему скормите своих часов и дней, тем меньше он будет иметь власти над вами. А главное: обязательно берите у него что-то взамен. Нет такой услуги, которую бы Дракон не оказал в обмен на ваши бесценные минуты, главное, не тратить их зря. Дракон все равно их выманит, возьмет хитростью, силой или подкупом, но вы, и только вы, решаете, что получить взамен. Конечно, можно просто закрыть окно, я знаю таких, кто не встречается с Драконом вовсе. Разумно ли это? И тут я вновь укажу вам на вашу силу: вы выбираете, вот – ваша власть, и она безусловна и равна Бесконечности.

Так сказала благородная дама и вновь устремила свой взор вдаль. Фома почесал за ухом и пошел на кухню, хлопнуть рюмашку по такому случаю. Я расставил шахматы и стал ждать Фому. Я, к слову, как-то пробовал сыграть партию с Драконом – осталось гадкое чувство, как будто, пардон, интимно общаешься с токарным станком. Так что, я дождался Фому, заказал Домовому Гному меню на вечер, и начал проигрывать очередную партию. Шахматные фигуры давно к этому привыкли и уже даже не шутили на этот счет. Фома же в течение всей партии перед тем как сделать очередной безжалостный ход хмыкал и повторял под нос: “Безусловна и равна бесконечности. Э-ка…” И решительно ставил фигуру на доску.

Сказка про Лучшего друга

В моем старом доме много окон, и выходят они не только в поле, в смысле, степь, или, скажем, к лесу, нет, выходят они в места самые разные, например, в Париж. Только это секрет.

Вот, мой обиженный жизнью кот Фома – я, помнится, обещал рассказать, чего это он так обижен, но уж не сейчас, как-нибудь в другой раз – так вот, мой обиженный жизнью кот Фома утверждает , что окон больше пятидесяти, но мне все же кажется, что он преувеличивает. Тем более, что они не очень-то заметны. Я лично считаю, что их в, основном, семь: три на первом этаже и четыре наверху.

К чему это я? А! Так вот, в один из вечеров Фома прервал шахматную партию, в которой я, надо сказать, по своему обыкновению, безнадежно проигрывал, прислушался к чему-то и направился к лестнице на второй этаж. наверх. “Я ладью съем!” – крикнул я вслед: “Попробуй…” – буркнул наглец и скрылся наверху. Вернулся почти сразу.

– Там этот, сизый прилетел, – сообщил он. Сизым он называл почтового голубя.

У Голубя этого – своя история. Он в детстве увидел мультик про героических почтовых голубей, сквозь бури и грозы доставлявших сверхважные сообщения всяким сверхважным людям, и, как сказал Фома, “сдвинулся”, ну, то есть решил посвятить свою жизнь почтово-голубиному делу. С тех пор, несмотря ни на какие Интернеты, электронные почты, эсэмэски и всевозможные мессенджеры, он доставляет письма. Надо сказать, у него, на удивление, немало работы. Есть ведь такие письма, что только почтовому голубю и можно доверить.

– И что он? – спросил я, все-таки лопая ладью, в надежде, что Фома достаточно отвлекся и не сообразит, что я задумал. Напрасно. Фома не пошел на обмен а жахнул конем, так, что мой несчастный король в очередной раз схватился за сердце. И только после этого ответил:

– Странно. Говорит, принес письмо от твоего Лучшего друга.

Я выскочил из-за стола так, что чуть не свалил его, а Фома с мявом шарахнулся из-под ног.

Почтовый голубь Сизый сидел за окном на верхнем этаже. Вторым, что справа, если это кому-то интересно. Я открыл окно и взял у него послание. Письмо было коротким: почтовый голубь однажды понял, что не в состоянии переть через леса и моря многостраничные эпистолярные шедевры и ограничил количество знаков. Вот, что было в послании:

“Привет. Помнишь меня? Я решил вернуться. Надеюсь, еще не поздно”. И подпись: “Твой Лучший Друг”.

Не знаю, сколько времени я сидел и смотрел на эти строчки. И улыбался. Подошел Фома, заглянул через плечо:

– Ты же говорил, что он умер? Погиб, вроде.

– Я тоже так думал.

Да, я тоже так думал. Что – думал! Я своими глазами видел, как тонул корабль, на котором я проводил моего Лучшего друга, – белый парусник – его мы вместе построили. Корабль тонул, а я стоял на берегу и ничего не делал. И плакала девочка. “Наверное, так надо, – думал я тогда, – Это жизнь. А девочка вырастет и поймет”. Слава Богу, девочка поняла, и простила. И я жил дальше. Жил много и по-разному. А теперь – вот это.

– Решил воскреснуть, значит. Чо буишь делать? – когда Фома волновался, он зачем-то вульгарно коверкал слова.

– Не знаю…

– Ты сам-то хошь, чтобы он вернулся?

– Видимо, иначе откуда бы взяться… – я кивнул на письмо.

– Резонно. Пойду, плесну себе чего-нибудь. На этаких-то радостях.

– Давай.

– Вот у меня только один вопрос, он что, не мог написать, когда?

– Вряд ли это от него зависит. Да и какие тут могут быть сроки?

– Ну да, ну да.

Он ушел. Я не стал писать ответ – он был не нужен. Наверху захлопали крылья: Сизому надоело ждать, и он отправился по своим делам. “Видимо, хочу,” – повторил я и пошел на кухню составить компанию коту.

С тех пор прошло уже немало времени, так много, что я уже несколько раз решал, уж не передумал ли мой Лучший друг. Но – прилетал Сизый и приносил коротенькие письма: “пересек такое-то море”, “с караваном движемся к такому-то предгорью”, “попал в плен, служу вешалкой у такой-то королевы”, “солнце встало не вовремя, придется, начать сначала” – много-много писем. Много. Но я жду, и все, кто живет в моем старом доме, ждут, даже Фома.

И, вы знаете, я точно понял, хочу, чтобы он вернулся, и вот почему: какая бы ни была погода, что бы ни происходило в мире внешнем, и мире внутреннем, я каждый вечер оставляю свет на крыльце и даже, что Фома считает по нынешним временам чистым безумием, – не закрываю входную дверь. Я жду.

– А как же окна? – резонно заметите вы. Ведь вполне вероятно, что одно из этих пятидесяти с лишним, ну, пусть не пятидесяти, но все-таки, хотя бы одно окно может же выйти на ту дорогу, по которой возвращается мой друг. Я улыбнусь вам в ответ. Нет ни одного дня с тех пор, что бы я не подошел к какому-то из них и не пытался его открыть. Я использую самые разные способы, я пробую самые разные инструменты: одних гитар у меня аж три штуки. Но сейчас не об этом. Случается, что мне вдруг покажется: где-то там, вдалеке за окном движется знакомый силуэт, и тогда я готов разбить стекло. Вдр-р-р-ребезги! Но это будет неправильно. Много шума и звона, возможно, кровь из случайных порезов, но, посудите сами, разве какой-нибудь из лучших друзей сможет возвратиться через разбитое окно? Так в помещение проникают только воры, а он меньше всего похож на представителей этой уважаемой профессии. Да и вдруг он испугается и повернет обратно? Такое же тоже возможно. Так что я пытаюсь и жду, пытаюсь и жду. Смешно получилось. Как в той детской рекламе про подгузники. Тем не менее, это правда. Пытаюсь. Жду. И зажигаю свет на крыльце. Каждый вечер.

Сказка про Хозяина, котлеты и дорожные приключения

Что? Нету хозяина. Ушел. Что значит, кто это говорит? Я говорю. Как, не видишь? Под тубаретку гляди!

Ну во-от. Я и говорю. Ушел хозяин лучшего друга искать, ты же сам спрашивал, где, да что, почему давно его сказок не было.

Что значит, кто я? А то ты не знаешь! Гном я. В смысле, домовой. Да, не “почемукай” мне тут! Домовой. Зовут Гном. Про то Хозяин в своей сказке писал. Читай, коли любопытный.

Ну вот, я и говорю. Ушел он. Одни мы – с Фомой. Котом, значит. И с канарейкой. А, и эта еще, на стене. Не люблю ее. Больно умная.

Ушел, и правильно. Тут ведь какое дело получилось. Был у него, у Хозяина то есть, лучший друг. Ну, ты помнишь. Лучшей не бывает. Ну, прям жили, как один. А потом другом этим беспокойство овладело мучительное. Решил, что лишний, что не нужный никому, и все такое. Много думал, значит. А потом думать перестал, сел на корапь и уплыл. Не знаю, какой корапь, с парусами. И название еще такое, готское, что ли. А, нет! Просто дижитация! Вроде. Или как-то так. Что-то, короче, про нацию. Да не в том дело, а в том дело, что корапь возьми и утони. Хозяин и решил, что все, каюк, нету его другана, сгинул на дне водоема. Горевать, не горевал, молча страдал. Ну, вот. А тут, не так, чтобы давно, но уже порядочно, прилетает голубь и приносит, здрассьтепожалста, письмо! Какой голубь? Да, обычный сизарь, дурак дураком, не в голубе смысел, в письме.

Ох. Я, эт, на тубаретку залезу, а то тебе неудобно слушать, шею, того гляди, свернешь.

Ну во-от. Письмо. От этого самого друга! Не утоп, говорит, я, выплыл из того Черного озера, по свету помотался, домой иду, стал быть, возвращаюсь. Ну, Хозяин обрадовался, спасу нет! С того дня то к одному окну бежит, то к другому, сквозняков напускал, кота с подоконников выжил, дверью туда-сюда щелкает, ждет. А друга и нет! А время идет. И толку с гулькин нос. Друга, того-этого, все носит где-то, никак, значит, прицел верный не возьмет, всё в сторону уводит. Только весточки шлет. Здрасти, мол, жив-здоров, только в очередную мороку залез, прибытие откладывается. Он, ведь, может, и мелькал в каком окне, только это ж надо знать, в каком, открыть вовремя, рукой махнуть, или свет, там, если ночь, поставить. А разве узнаешь? Окнов-то этих у нас, посчитай, за сотню, а то и поболе. А еще – на службу надо, и заботы домашние, а то еще чего. Вот и маялся Хозяин: вроде и радость, а на деле – мука-страдание. С лица спал, по ночам просыпается, и вообще, вздыхает.

Ну, я и решил, хрен, он и в Конотопе – хрен, а потому, редьки не слаще, надо что-то делать, хужей не будет. Против сердечной болячки у меня давно рецепт припасенный. Что? Краски с кистями? Не-е-е! Это от другого. А от этого самое верное: нажарить, значит, коклеток побольше, огурчиков с картошечкой, и – во-одочки. Непременно из-подо льду. Душевно рекомендую.

Ну, изготовил я снасть, Хозяина на кухню зазвал, и – после третьей – говорю: жизнь, она, понимаешь, имеет подобие палки сосновой. У их обеих по два конца, если конечно, не считать всяких сучков и паразитических ответвлениев.

Просто все до невозможности, а вы, говорю, вечно с выдумками, то одёжку перекрасите, то бороды отрастите, или например, наоборот, сбреете, тряпок на колья понавесите, а под всей этой-то декорацией, как трезвым рассудком посмотреть, все одна и та же мясная отбивная без заметных эволюций. Две руки, две ноги, выступы, или, в иной случае, впадинки, волоса там, где надо, и не надо, и ничего более. Короче, говорю, неладно что-то с этой вашей романтикой. Слова одни, звук пустой и праздный! Ты же посмотри, что вы из-за этих буковок делать попривыкли! А того пуще, вовсе не делать ничего, на одно бормотание полагаться.

Вот, говорю я ему, посмотри на куличей – а, надо сказать, что мы с Хозяином – первейшие по куличам специалисты… Ась? Что за куличи? Не что, а кто. Куличи. С Золотой горки. А, не суть, обожди, после расскажу. Вот, говорю, смотри на куличей! Ведь один же в один, то же самое переставление с места на место и бестолковейшее самокопание, благо, есть в чем копаться, одни оправдания. Тебе друг нужон? Нужон! Так иди и бери! Ноги в руки, струмент за спину и – друзья, до встречи! Куда? А куда пойдется! Дверь снегом завалило – в окно иди. В какое? Да какая разница! Ты, главное, иди, главное, не стой, дорога, она по кругу бежит, по-любому получится, что друга своего и догонишь. Каждый шаг, значит, приближает. Я так считаю, на своем личном житейском опыте. А он у меня – у-у-у – такой у меня опыт! Ну, вот, он и ушел.

Собрался, как следовало, и пошел себе. Теперь голубь мне письма приносит. От него. Да не от голубя, от Хозяина. Отписывает мне всякие дорожные приключения. Какие? Вот, ты приставучий!