Грязь. Сборник

– Не знаешь. Никто не знает. От того и легче живется. Я не против такого, – она снова улыбнулась. – Легче думать, что всё будет хорошо. И всё будет хорошо.

Она смотрела на него своими голубыми глазами и хлопала большими ресницами. Гумбольт слабо улыбнулся:

– Наверное.

– Ну, и ладушки, – она встала и пошла и по мостовой. – Чао!

– Постой, а как тебя зовут на самом деле?

– Тебе всё равно, – махнула она рукой.

«Хорошая девочка Дейзи», – подумал Гумбольт.

Дождь перестал лить. В моем сердце били барабаны. А голова качалась в такт шагам. Жизнь набирала обороты. Огромный и грязный дирижабль пролетел над нашими головами, и мы с радостью показали ему фак, громко и злорадно смеясь. Ты отрицаешь небеса – что ещё может вдохновить сильнее, чем это? Человек венец творения. Так и черт с ним. Слишком все дефектно вышло.

Неожиданно мне в лицо прилетел листок. Я дернулся, поскользнулся на луже и упал под смех своего товарища. Сидя на асфальте, я снял листок с лица. Немного помятый, что-то напечатано.

– Надеюсь, это такой большой выигрышный лотерейный билет или вексель.

Я посмотрел на текст, потом огляделся по сторонам. Нигде не было кого-то похоже на бегущего за этим листком человека. Встал из лужи, отряхнулся и начал читать.

– Так что там?

– Рассказ, озаглавленный «Девочка-солнце».

– Не слышал о таком. А автор есть?

– Да, в самом начале – Н. Зарёв.

Мой товарищ поморщился:

– Зарёва больше нет.

И отвернулся. Для него это была больная тема. Нет, он не знал Зарёва, но имел несчастье (или счастье?) познакомиться с человеком, который был близок к нему. Дела сердечные.

Я быстро прочитал маленький рассказ, положил листок в карман и мы продолжили путь. В нашем северном городе огромное количество каналов. Будто у основателя этого города было такое хобби – делать рвы и заполнять их водой. Это, наверное, уже что-то из садоводства. И вот мы вышли к очередному «рву» с грязно-свинцовой водой. Встали на светофоре. На мосту через канал девушка в синем пальто вдохновенно что-то рисовала на мольберте. Загорелся зеленый. Поднялись мост и когда проходили мимо девушки, я заглянул ей за плечо, смотря на рисунок:

– Эй, какого чёрта?!

Она отпрыгнула в сторону и испуганно посмотрела на меня. Её руки застыли, держа кисточку и палитру. Я сам не ожидал от себя. Что так громко выкрикну. Она быстро выпалила в ответ:

– Что?! Что, простите?

Несколько локонов её светлых волос упали на лоб, ломая идеальную причёску. Она ловко завела их рукой с кисточкой за левое ухо. Блеснула маленькая квадратная серьга, ограненная в виде пирамиды.

– А… Извините,– сказал я, понимая, как грубо это звучало. – Я просто хотел спросить: почему так ярко?

Я показал рукой на мольберт с закрепленным сверху зонтиком. Она рисовала с натуры вид канала. Хорошо получалось, работа была почти закончена. Сразу же узнавались дома вдоль набережной, крупные мазки ложились невероятно точно. Она была профессиональной художницей или же обладала талантом и невероятной интуицией. Легко узнавался паром-причал для экскурсионных кораблей, но всё изображенное на картине было намного светлее. Дома красного, зеленого, желтого цвета, один даже зеленого. А небо было чистым и всего с несколькими белыми облачками. Я вопрошающе держал руку у рисунка и смотрел то на рисунок, то на индустриальный пейзаж за ним.

– Почему?

– А почему по-другому? – спросила она.

– Но я… Я знаю это место, я вижу это место, и оно совершенно другое. Я не понимаю…

– Не знаю. Может, каждый видит то, что хочет видеть. Мне кажется, довольно точно всё. Особенно эта собака с хозяином на заднем плане, она больше всего меня радует. Увидела их совершенно случайно в такой позе и сразу же за минутку нарисовала. Думаю, это должно быть на картине.

Действительно, у перил в нескольких десятках метров от нас стояла немецкая овчарка, опершись передними лапами на ограждение канала. Рядом с ней стоял её хозяин с поводком в руках, в сером пальто и шляпе. Он гладил собаку по голове. А я этого даже не замечал.

– Вам нравится?

Я посмотрел на неё. Её широкая улыбка оголила резцы, которые сильно выделялись на фоне её зубов. Я тоже широко улыбнулся, сгоняя с себя недоумение и смог сказать только одно слово, прежде чем засмеялся:

– Вампиреныш!

– Что?! – с любопытством воскликнула она.

– Резцы… Они… – говорил я сквозь смех.

– Ой, опять резцы. Всё, не буду улыбаться.

– Нет, нет. Они такие классные! Твоя улыбка сразу выделяется. Она… особенная и очен ь милая.

Я не знал, почему так говорил. Вернее знал, но не понимал, почему именно с ней я начал так говорить и смеяться.

– Правда? – её погасшая улыбка вновь стала неуверенно расцветать.

– Ну, ну… ещё немного…

Она громко засмеялась, прикрыв рукой рот. Я смеялся рядом. Мой товарищ отошёл в сторону и с ухмылкой наблюдал. Когда мы, наконец, успокоились, я сказал:

– Мне очень нравиться эта картина. Мне кажется, в ней что-то есть. То, чего я не замечаю. Это необычно.

– Правда? По мне так обычный пейзаж, – пожала она плечами.

Я полез в карман и протянул ей тот листок.

– Мне кажется, это было написано про тебя.

Она взяла его в руки.

– Девочка-солнце… Это ты написал?

Её взгляд, он… Не знаю, о чем он говорил точно. И это придавало мне неуверенности.

– Нет, Зарёв. Слышала о таком?

– Конечно, кто же о нём не слышал.