Грязь. Сборник

Настоящее.

Когда я вышел из комнаты, Её уже нигде не было. Ушла. Я надел пальто и пошёл в сторону входной двери.

Заглянул в «ставку Наполеона». Мой товарищ до сих пор пребывал там. Надел на себя старое черное пальто с длинными полами и высоким воротником, и сидел у камина, раскуривая огромную трубку. По периметру комнаты на креслах, диване, стульях, в надувном бассейне без воды сидели, лежали, спали ещё человек десять-пятнадцать. Некоторые негромко разговаривали, других ещё не отпустило. Он смотрел на языки пламени и задумчиво произнес:

– В условиях острого правительственного кризиса молодежь уверенно и бесповоротно шлет всех на три буквы.

– Ааа! – громко крикнул заросший хиппи. – Студенты, например, вообще не бастуют! Или, наоборот, какую-то партию поддерживают. Глупые у тебя выводы.

– Студенты, студенты, – он поднял голову и посмотрел на синюю люстру. – Да разве есть среди них молодые? Нет, нет…– мой товарищ говорил медленно, как будто вспоминая что-то важное, такое, что не стоило торопить. – Они все заняты науками, открытиями уже давно открытых вещей… Они все на одно лицо… Не умрут они за тебя, охламона синего, и за друга своего, не бросятся они со скалы в пасть пылающему тигру, ведь это им даже не нужно. Будущее нации… Ха! Будущие старики нации. Нет, господа, нам уготован совсем другой путь, совсем…

Он замолчал, и я вышел из комнаты. Никто даже не заметил моего присутствия. Порой мне казалось, что я был только безмолвным свидетелем чужой жизни.

Я ещё немного побродил по квартире. В одной из комнат нашёл огромную гору книг, наваленных без разбора, почти достающую до потолка. Некоторые из них открылись, другие порвались. Парочка оказалась с золой вместо страниц. Наконец я достал целую книгу. Название знаменитого романа Берроуза говорило само за себя: «Гомосексуалист».

– Несчастный, – добавил я и бросил эту Отвратительную книгу обратно.

С вершины мне под ноги упала зеленая книга. Я поднял, открыл и сразу же увидел на пожелтевшем титульном листе свежую красную печать: «Запрещено». Она пыталась перечеркнуть и автора, и название, но не смогла это сделать. Да и разве перечеркнешь такое. Это был томик стихов Зарёва. Я с удовольствием прочел несколько. Хорошая вещь, не верится, что это было написано относительно недавно. Да… кто знал, что новый и великий для страны век окажется веком глубочайшей глупости. Мой товарищ правильно сказал про это место: «островок Свободы в огромном море невежества…» Я с какой-то тоской посмотрел на этот заплесневелый потолок с трещинами, знак анархии на уже бесцветных обоях, огромное окно, которое в этом помещении было наполовину разбито и прикрыто фанерой. Я вспомнил другие комнаты и их обитателей. Думаю, это место достойно права на жизнь. Хочется, чтобы оно не пропало. И пусть здесь собираются не лучшие из лучших, чего только стоят те торчки из комнаты «кайфа», м-да… Есть здесь и другие. Они мои друзья. И пусть про них никогда не напишут книги, пусть они сами про себя споют песни, где без мата не обойдется каждое второе слово, пусть они гонимы обществом, но именно здесь они обретают покой и отдых. Это место нужно миру. Каждый загнанный и запутавшийся подросток или взрослый вздохнут здесь свободно и явят миру подлинное чудо – самих себя. И пройдут года, возможно, это место изменится, потому что его обитатели повзрослеют и многое переосмыслят, возможно, эту комнату даже отремонтируют, но суть останется прежней. Островок Свободы в огромном море невежества. Да будет так всегда.

– Аминь.

Я положил книгу во внутренний карман куртки и быстро направился к выходу из квартиры. Солнце было в зените, этот день заботливо манил меня в самую гущу событий.

Прошлое.

Сирень попала в больницу со сломанной рукой и несколькими ушибами. Врачи порекомендовали ей на один-два дня остаться здесь.

Он сидел около её кровати и говорил, чем можно заняться после того, как она выйдет отсюда. Это были целые горизонты возможностей.

– Помимо этих гор со всеми развлечениями тут же ещё и море есть. Зимой, конечно, оно особо не притягательно, но ради интереса можно посмотреть. А ещё там рядом город, а там уж сколько всего… Можем билеты взять на какой-нибудь концерт или выступления, сюда постоянно приезжают известные артисты.

Она слушала его и понимала, что не хочет ничего из этого. Её нужен был покой, просто покой.

– Я не хочу, мне и в горах хорошо.

– Может, по канатной дороге поездим? Полюбуемся видами. Для начала, а там посмотрим по ситуации.

– Да…

– Эй, не грусти. Всё закончилось хорошо, твоя рука нам точно не должна портить отдых.

Он наклонился к ней и провёл рукой по её щеке:

– Я тебя люблю.

– Это неудивительно.

– Ты невыносима.

Он поцеловал её. Они ещё немного поговорили, но она даже и не запомнила о чём. Попрощался, пообещав навестить её завтра, и вышел из палаты. Дверь закрылась. Сирень продолжала смотреть на дверь. В её голове созревало решение. Горькое, но неотвратимое.

Рядом с кроватью на полу стояла сумка. Она открыла её и достала здоровой рукой фотографию из маленького кармашка. За последние годы она сдала. Многие ушли из её жизни. По правде говоря, только появление этого неунывающего паренька прервало черную полосу. Появилась надежда, радость. Но и это ушло. Она провела рукой по фото. Лучше тех времен уже не будет. Грустно, когда осознаешь такое. Всё это позади, впереди только угасание. Она уже не боялась остаться одна. Или…?

На фото стояли герои былых времён, герои другой истории. Шесть человек плюс Сирень. Пришло же в голову родителям её так назвать. Семь лиц смотрели на неё из прошлого, улыбались, дурачились, кривили лица, смеялись, не зная того, что все их мысли, мечты, действия, слова приведут к этому. Они хотели сделать мир лучше и были уверены в том, что это им по силам. А получилась Грязь. Это были хорошие добрые люди. Она тоже когда-то была хорошей, но теперь стала безучастной. Но люди на фото обо всём этом еще не знали. Они фотографировались во дворе Фонтанного дома, переполненные энергией, азартом и верой в лучшее. На обратной стороне была надпись:

Вильгельм, Антошка Цвет, прекрасная Лена, Сирень, малыш Ёжик, Н. Златоусцев и Коля Зарёв. День, когда всё было хорошо.

Это была Серая история. И она тянула Сирень назад.

На следующий день после оглашения этого решения мой товарищ разбил первое зеркало в своей жизни. И покинул сказочный город навсегда.

– Я слышала, что завтра они хотят поднять мятеж.

– Не бойся.

– Пытаюсь.

– Я тоже.

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Цветы.

Грустные глаза,

Я подарил им цветы,

Я не должен был этого делать

Я не должен идти навстречу тому,

Кого не готов принимать.

Является ли это поэзией? Есть ли здесь свет лампы?