Шофёр

Панов карточку и рисунки забрал, получил от машинистки три экземпляра протокола допроса, отпечатанные через копирку, дал девушке на них расписаться и отпустил. Если Кольцова что-то и скрывала, то делала это умело, так, что не подкопаешься.

Лена вышла из кабинета субинспектора, уселась на скамью и прижала платок к глазам. В комнате она крепилась, чтобы не расплакаться, даже уняла дрожь в руках усилием воли, когда ей показали фотографии убитого дяди Лёвы, но теперь её словно прорвало, слёзы текли ручьями, плечи тряслись, она шмыгала носом и почти ничего не замечала из происходящего вокруг. Когда на плечо ей опустилась рука, Кольцова вздрогнула.

– Вас кто-то обидел? – послышался мужской голос.

Лена отняла платок от покрасневших глаз, из-за слёз видела она нечётко, но говорившего кое-как разглядела. Высокий, с широкими плечами, открытым простым лицом и русыми волосами. Молодой человек ей понравился, и от этого Кольцова разозлилась. Мало того, что сейчас она выглядела не лучшим образом, так ещё и на мужиков засматривалась в отделении милиции.

– Уберите руки, – твёрдым голосом сказала она, – мне ваше участие не нужно.

– Как скажете, – молодой человек пожал плечами, встал, отошёл к стене.

Кольцова где-то в глубине души понадеялась, что он передумает, и будет более настойчивым, но незнакомец стоял, даже не глядя на неё. От этого она ещё больше разозлилась, поднялась, сжала губы и, стараясь держать спину прямо, пошла к выходу. Стоило выйти на улицу, ситуация показалась ей смешной. Все чувства, и вспыхнувшая злость, и симпатия к незнакомому человеку, и собственные слёзы по дяде, которого она и не любила особо, были лишними. Лена хотела было вернуться и извиниться, но времени было в обрез, профессор Вышинский очень не любил, когда опаздывали на его лекции. Девушка перебежала Русаковскую улицу и запрыгнула в удачно подошедший трамвай.

* * *

Сергей, выйдя из гаража коммунхоза, не торопился. Он заехал в чайную на углу Русаковской и Грязной, приставил велосипед к столбу, поддерживающему навес, уселся за столик, сделал заказ и раскрыл газету «Красный спорт». До лета прошлого года так назывался журнал на тридцать шесть страниц, и стоил он полтинник, теперь объём сократили в четыре раза, журнал превратили в газету, соответственно и цена уменьшилась до пятиалтынного. Травин прочитал короткую статью о футбольном матче «Ленинград – Москва», где отличился новичок Пчеликов из Коломны, посмеялся над заметкой о хороводном спорте и долистал до велоновостей. Год назад три советских студента, Фрейберг, Князев и Жорж Плещ, отправились в кругосветку на велосипедах с планами преодолеть пятьдесят пять тысяч километров за два с половиной года. Студенты собирались жить чтением лекций и докладов, а также публикацией фотоснимков, с тех пор вести о них печатались нерегулярно. Но, что удивительно, до сих пор они были живы и бодро продвигались по миру, в настоящее время пересекая Европу с севера на юг.

Наконец завтрак был съеден, а газета изучена от корки до корки. Тридцатое отделение милиции встретило Сергея дежурным милиционером на входе.

– К субинспектору угро Панину, – сказал он.

– К Панову, наверное, – милиционер добродушно усмехнулся, видимо, фамилию часто путали. – Наум Миронович дальше по коридору сидят, кабинет пятнадцать. А вам назначено, товарищ?

Товарищу было назначено, милиционер сверился с потрёпанным гроссбухом, отыскал фамилию Травина и поставил возле неё крестик. Рядом с указанным кабинетом на скамье сидела девушка и плакала. Сергей присел на корточки, попытался её успокоить, но, похоже, незнакомка и сама отлично справилась со своими эмоциями. Черноволосая, с яркими синими глазами, высокими скулами и решительным подбородком, она гневно посмотрела на Травина. Девушка чуть косила, а когда говорила, поджимала верхнюю губу, и шрамик над ней забавно двигался. Молодой человек отошёл и отвернулся, скрывая улыбку, он и вправду полез не в своё дело, и за это получил.

– Заходите, – послышался голос из кабинета, стоило ему постучать.

За столом сидел одутловатый пожилой мужчина с усами щёточкой и двойным подбородком. Он хлебал чай из стакана в подстаканнике, с чайной ложкой, рядом стояло блюдце с печеньем и полная окурков пепельница.

– Субинспектор Панов, – представился он. – А вы, видимо, Травин Сергей Олегович? Не волнуйтесь, гражданин, ничего общественно опасного вы пока не совершили, мы вас только опросим в отношении гражданина Пилявского. Так, Майя Михайловна? Мы с Сергеем Олеговичем побеседуем, а как перейдём к сути дела, я вам скажу.

Машинистка кивнула, чуть прокрутила лист бумаги и резко дёрнула кареткой пишущей машинки. «Ремингтон» решительно звякнул, означая начало допроса. Панов вскользь поинтересовался дореволюционным прошлым Травина и его учёбой, потом расспрашивал о Карельском фронте, контузии и психиатрической лечебнице. Сергею скрывать было нечего, свою вымышленную частично биографию он много раз повторял и врачам, и другим заинтересованным лицам, наградной значок висел на рубахе, подтверждая его слова – Травин носил его в кармане на всякий случай и всегда надевал, когда приходилось общаться с представителями власти, настрой разговора сразу становился легче и позитивнее. Но в этот раз знак отличия не сработал, субинспектор недоверчиво поджимал губы, хлебал чай из безмерного стакана, что-то помечал карандашом на листе бумаги, кроша туда же печенье, и наконец перешёл к делу.

– Так значит, не знаете гражданина Пилявского Льва Иосифовича? – он сделал знак машинистке, та стукнула по клавишам.

– Нет, – Сергей спокойно сидел на неудобном стуле. – Хозяйка комнаты, которую я снимаю, служила у него прислугой, но лично этого товарища я не встречал. Да и надобности не было, я музыкой не увлекаюсь, в чужие дела не лезу.

– И где были в среду, шестнадцатого июля, начиная с полудня, расскажете?

– Конечно. Часов до трёх я отсыпался, потому что в ночную смену до этого работал, вот как сегодня, потом пообедал, могу адрес заведения назвать, погулял и к восьми вечера был на товарной станции Николаевской дороги.

– Уезжали куда-то? – участливо спросил Панов.

– Нет, я там подрабатываю грузчиком, в свободное время. Если надо, и свидетелей перечислю.

Субинспектор кивнул. Травин продиктовал машинистке адрес столовой Нарпита, имена бригадира, конторщика, который с ними рассчитывался, и даже номер поезда сказал.

– И много платят? – поинтересовался собеседник.

– Это как попадёт. Если мелкий предмет, что даже дама поднимет, то по рублю на рыло за полночи, желающих много сейчас. Ну а если мешки тяжёлые, зерно там или бакалейный товар, что не каждый поднимет, то и по три целковых выходит, а то и пять, и покормят бесплатно.

– Хорошо, – субинспектор выложил на стол два листа бумаги, пододвинул молодому человеку. – Вот из этого узнаёте что-то?

Сергей взял листочки – на первом была нарисована шкатулка с ангелочком и монетами, хорошо нарисована, словно настоящая. А на второй солонка в виде слона, стоящего на панцире черепахи, и ложечка серая с синей эмалью на ручке, с выдавленным гербом. От Панова не ускользнуло, что Травин задержался на ней взглядом, он было занёс над своими записями карандаш, чтобы сделать пометку, но Сергей его опередил.

– Вот эту ложку узнаю, – сказал он.

– А ну-ка, – оживился работник органов, – где видели?

– Так у хозяйки моей, Пахомовой Анны Степановны. Ложки Пилявскому принадлежат, она их домой чистить брала два раза. Первый раз начала, так эмаль испортила, серебро – металл нежный, просто так не поправишь, а уже во второй раз я сам почистил, потому и помню хорошо. Двенадцать штук их было.

– У Пахомовой, значит? А шкатулку?

– Нет, не приходилось.

– Хорошо, гражданин Травин, вы в коридоре подождите, Майя Михайловна вам протокол вынесет, распишетесь, и свободны. Если вопросы ещё и будут, то уже у следователя Введенского.

Глава 5

Выйдя на улицу, Сергей кинул гривенник беспризорному с обувным ящиком, который присматривал за велосипедом в отсутствие хозяина, забрался на седло и закрутил педали. Итальянский велосипед шёл мягко, без рывков, не чета дуксовским или харьковским, но и обслуживания требовал регулярного. Травин купил его год назад в кредит в Автопромторге за сто тридцать рублей и до сих пор жалел, что не взял два. До дома от пожарной каланчи было рукой подать, по 2-й Сокольничьей, а там мимо казарм и Владимирской больницы. Прохладный ветер норовил залезть под рубаху, лужи взрывались радужными каплями, яблони во дворах были усыпаны наливающимися плодами, красноармейцы на плацу маршировали, подбадривая себя революционным маршем. Пахомова хлопотала на кухне, при виде Травина сделала страдальческое лицо.

– Митрий совсем плох, – сказала она, – доктор приходил, уж и не знает, сколько осталось, попа бы позвать, да он денег запросит. Ты его не беспокой сейчас, Семён Петрович укол сделал, спит.

Сергей вздохнул, достал кошелёк, выложил на стол пять рублей. Потом добавил ещё столько же.

– Вот спасибо, Серёженька, – Нюра быстрым движением смахнула бумажки себе в передник, – что бы мы без тебя делали.

– Я сейчас в милиции был, – сказал Травин как бы между делом.

– И что ты там забыл, соколик?

– О Пилявском расспрашивали, ну который помер. Ты вот скажи, куда ложки делись? – молодой человек подошёл к Пахомовой поближе.

Та аж перекрестилась.

– Какие ложки?

– Те, что ты у покойника вынесла.

– Бог с тобой, Серёжа, ничего я не брала, – Пахомова бочком отошла к окну, к трём огромным тазам, в которых было замочено бельё.

– Может, и не брала, только в милиции мне их показывали, сказали, что пропал набор, а вещи приметные, с рисунком. Моё дело – сторона, но, если кто прознает, повесят на этого человека не кражу, а убийство. Небось растрепала уже кому-нибудь? Скупщику носила?

– Издали показала, так хорошую цену не дал, жид проклятый, по весу хотел забрать, а там всего по целковому за штуку выходит. Что же делать? – Нюра горестно вздохнула, подставила табуретку, открыла дверцу верхнего ящика и достала свёрток. – Может, сказать, что Лев Иосифович сам мне их отдал?

Травин смотрел на неё, но ничего не говорил.

– Почистить велел, – Пахомова поправилась.