Глухомань

И нелюбовь это переросла в ненависть сразу после того, как однажды Марина пожаловалась ей в письме на рукоприкладство со стороны ее ненаглядного. Более того, она стала жаловаться, что начинает чувствовать его прохладу в их взаимоотношениях. И ненависть эта клокотала в Лене, не находя выхода. Она вспомнила, как испытала огромное облегчение, когда Марине надоело терпеть все эти издевательства, и она отправила своего благоверного на все четыре стороны, благо детьми обзавестись не успели.

У Лены же на личном фронте был штиль, поэтому, сестры стали опять все больше времени проводить вместе, по крайней мере, столько, сколько позволял Ленин руководитель. Они с Мариной стали проводить время в различных турах, в лагерях экстремального отдыха, в походах. Учитывая, что после развода Марина не была ограничена в материальном плане, все-таки «Данила» был каким-никаким бизнесменом, и дела у него шли довольно успешно, оплачивать все мероприятия приходилось ей. Временами Лена чувствовала приливы стыда и неловкости, когда ей покупали билет на авиарейс в очередное турне. В такие моменты она говорила Марине: – Послушай, это, в конце концов, не может длиться вечно, я не могу постоянно жить на халяву, болтая ногами с твоей шеи. – Говорила она это, говорила, пока однажды Марина не ответила, как отрезала: – Слушай сюда, сестренка, мы с тобой сейчас одни. Кроме друг друга нам положиться больше не на кого, поэтому, давай мы больше не будем возвращаться к этой теме, ок? У меня есть деньги, много денег, а ты моя родная сестра, так что не обижай меня больше подобной болтовней. – И она больше не обижала. Ну что тут поделаешь, если подобная болтовня обижала Марину. Лена научилась справляться со своей неловкостью и старалась во всем помогать сестре, хоть как-то компенсируя свое иждивение на совместном отдыхе, даже тогда, когда Марина познакомилась с Максимом, и походы стали проходить втроем.

Максим напоминал Лене саму Марину, это был такой же фонтан неудержимого авантюризма, каким была и ее сестра. Он был настолько же одержим тягой к различным приключениям и путешествиям, что охотно согласился составить им с Мариной компанию. Максим был хорош собой, имел атлетическую фигуру и достойный интеллект, что не часто сочетается в одном теле. Лене он нравился, как друг, Марина же была просто без ума от него.

Из бортового репродуктора раздался вежливый голос бортпроводницы: – Уважаемые пассажиры, через пять минут наш самолет произведет посадку в городе Екатеринбурге, прошу всех занять свои посадочные места и пристегнуться ремнями безопасности.

Лена устроилась поудобней в своем кресле и пристегнулась. Она знала, что по статистике погибнуть в авиакатастрофе шансов было гораздо меньше, чем, например, в наземном транспорте, но каждый раз испытывала огромное волнение и с содроганием ждала момента полной остановки самолета на полосе и подачи трапа к люку. Самолет начал снижаться, за стеклом иллюминатора уже проглядывали мерцающие огни города. Посадочные огни стремительно приближались навстречу самолету, и через некоторое время шасси коснулись земли. Все больше сбавляя скорость, самолет подъезжал к предназначенному для него карману на взлетной полосе, пока совсем не остановился. Полет был завершен.

Все тот же доброжелательный репродуктор голосом невидимой бортпроводницы оповестил Лену, что полет прошел удачно, а также предложил пассажирам и впредь пользоваться услугами данной авиакомпании. Лена облегченно вздохнула и расслабилась. «Сейчас бы рюмку водки» – подумала она, вставая со своего кресла и направляясь в сторону выхода. У трапа уже стоял небольшой автобус, который довольно резво домчал ее вместе с остальными пассажирами до здания аэропорта.

3

Сегодня вечером все было как обычно, как и в сотне предыдущих вечеров в ее жизни. Никакого банкета или иного торжества в их доме не ожидалось, но огромное количество съестного нисколько не смущало хозяйку. Сегодня на Роксану Хасановну в очередной раз снизошло вдохновение, а также появилась пара новеньких любопытных рецептов, что вызвало приступ кипучей деятельности и желание порадовать мужа новыми блюдами.

За окном подал недовольный голос Рекс. Это был здоровый полуторогодовалый породистый ротвейлер, всю ночь сидевший во дворе на длинной цепи и охранявший свои владения, а именно: приусадебным хозяйством в пятнадцать соток, ограниченным деревянным забором по всему периметру.

Если на кухне полноправной царицей являлась Роксана Хасановна, то во дворе единоличным правителем по праву считался Рекс. Днем обычно он лежал в тени раскидистого клена, положив свою огромную морду на широкие лапы и, как подобает настоящему царю, ничего не делал. Сегодня весь день пес был возбужден как никогда, и частенько его недовольное рычание по непонятной причине переходило в агрессивный лай в пустоту.

– Левон, сколько раз тебя еще нужно звать? Ужин давно готов! – с раздражением в голосе, уже в который раз позвала Роксана мужа. Она вытерла руки о фартук, выключила плиту и села за стол, заняв выжидательную позицию. Взгляд остановился на плите с ужином.

– Левон! Если все остынет, я не стану для тебя разогревать. – Мужа всегда приходилось звать по нескольку раз, что на завтрак, что на обед – не важно. Он никогда не спускался к ужину с первого окрика, всегда находилась куча мелочей, которые никак не отпускали его вовремя, то интересный матч вот-вот закончится, то последний абзац осталось дочитать, то просто заснул в кресле и не слышит. Это могло быть все, что угодно. Но это все, что угодно находилось всегда, и Роксана к этому давно привыкла и не обижалась.

За окном вновь зарычал, а потом залаял Рекс.

– Да что же творится с этим псом, весь день словно сам не свой, будто подменили, – с раздражением подумала Роксана. Она встала и подошла к окну. За стеклом моросил мелкий противный дождь. Посередине двора сидел Рекс и прижав уши к голове, лаял в сторону леса. Он не обращал абсолютно никакого внимания на дождь, не старался укрыться от него под деревом или в конуре. Все его внимание было обращено к лесу. Сегодня лес вызывал в нем странное чувство, которое заставляло его, здорового пса, поджимать хвост от ужаса и дрожать всем телом.

– Совсем рехнулся, – произнесла Роксана, отходя от окна. – Левон! Быстро есть! Достал уже, в конце концов, каждый раз одно и то же! – личный порог ее терпения был преодолен. Она подошла к шкафчику и, пожалуй, слишком резко и чересчур звонко стала доставать обеденные приборы.

На втором этаже послышался скрип половиц, а затем на лестнице раздались размеренные шаги. В кухню спустился довольно упитанный мужчина лет сорока пяти. Его семейные трусы и волосатая грудь, проглядывающие в разрезе не запахнутого халата, нисколько не уменьшали благородства его седой шевелюры и серьезного выражения на лице.

– Наши опять проиграли, – выдохнул он и посмотрел на жену. Роксана уже знала, что за этим последует, и оно не заставило себя долго ждать.

– Нет, Роксана, ну, может быть ты знаешь!? Может это мне, тупому армянину, невдомек, как можно тратить столько государственных средств на тренировки, на поездки, на зарплату тренеру, персоналу, а в ответ показывать вот такие вот игры, когда двоих удаляют за грубую игру, а вратарь пропускает четыре гола! Роксана! Четыре! И это еще до удалений игроков! Почему просто не признаться всему миру: «Да, мы действительно не умеем играть в футбол, поэтому, и не будем даже пробовать, не хотим быть посмешищем и зря тратить деньги налогоплательщиков». Ну что ты, нет, каждый год они продолжают позорить Россию, а я каждый год вынужден надеяться на чудо. И что ты думаешь, Роксана, чуда не происходит, чуда никогда не происходит, а у них каждый раз находятся все более нелепые оправдания. Скоро дойдет до того, что они начнут жаловаться на странный цвет травы на стадионе соперника, да на квадратные мячи, которыми им пришлось самоотверженно играть. Жалуются на все что угодно, только не на свою профессиональную непригодность и бессилие.

Роксана, не перебивая, смотрела на мужа и ждала скорого затишья словесного гейзера. Она знала, что Левона лучше не перебивать, иначе, не ровен час, сама будешь причислена к вражескому лагерю и обвинена во всех грехах российского футбола. Вместо этого, она наложила мужу горячего и присела рядом на стул, продолжая беспрерывно кивать и поддакивать, когда это было уместно.

За окном усиливался ветер, а вместе с ним и лай собаки, который сейчас походил скорей на захлебывающееся завывание.

– Послушай, Левон, проверь пса, он будто чокнулся? – на полуслове перебила Роксана мужа, – у меня уже мурашки от него бегают. Сколько готовила ужин, он все бесновался, а выглядит так, будто вспотел от страха, кажется, что и без дождя был бы мокрым. Охранник, черт его подери, выйди, успокой его, а то его удар скоро хватит.

Левон с неохотой оторвался от чахохбили, подошел к окну и посмотрел на улицу. На пса было действительно жалко смотреть. Это была уже не та гордая сильная собака, которая по-царски расхаживала каждый день по двору. То была жалкая, поджавшая хвост шавка, желающая, казалось, только одного – уменьшиться до такой степени, чтобы совсем исчезнуть с лица земли. Рекс явно что-то чуял со стороны леса, и это что-то сводило его с ума. Он чувствовал чужих, чувствовал их запах. Непонятная угроза исходила из-за забора вот уже на протяжении всей второй половины дня. Он чувствовал, как за ним и домом наблюдают чьи-то хищные взгляды. Но никак не мог узнать их обладателей.

– Сейчас закончу и посмотрю, – Левон сел обратно и продолжил прерванный ужин, – наверно, лису почуял или енота.

– Ну, даже не знаю, поди не первый раз зверей чует, у леса живем, но ведь не вел себя так раньше.

– Роксана, ну что ты от меня хочешь, я же сказал – поем, выйду и посмотрю. Ты мне лучше вот что скажи, на какой курорт ты хотела бы отправиться в этом году? Помниться, ты в Египет рвалась, на пирамиды посмотреть.

– Левончик! Я просто не верю! – Роксана тут же забыла о Рексе, вкинула руки вверх и посмотрела на мужа с искренней любовью. – Неужели ты все-таки вырвался из этого своего бизнеса? – ее взгляд излучал счастье и трепет. – Сколько времени напрасных обещаний, и неужели это произошло?

– Можешь мне верить, милая, – Левон запустил руку в карман халата и выложил на стол рядом со своей тарелкой два билета на самолет, – в эти выходные, первым классом, на две недели, только ты и я, – проговорил он с высокомерной ноткой в голосе, затем подмигнул жене и разразился задорным смехом. – Как ты думаешь, твой Лева заслужил десерт от своей тигрицы-пышки?

В тот самый момент, когда директор пяти торговых точек и одного магазина, Левон Микоэлян, делал своей второй половине не двусмысленные намеки по поводу заслуженного ночного десерта, одна из досок дальнего забора, отделяющего ухоженный участок от леса, со скрипом вылезающих гвоздей стала отодвигаться в сторону.

Рекс больше даже не осмеливался лаять в полный голос. Видя движение у забора, он оскалил клыки и издал злобное предупреждающее рычание, но, плотно прижавшиеся к черепу уши и робко поджатый хвост не оставляли никаких сомнений – пес до смерти напуган, и причина этому находилась по ту сторону забора. Собака медленно начала подползать к отверстию в заборе, всем телом пригибаясь к земле и не прекращая рычать. С той стороны послышался душераздирающий скрип. Так обычно скрипит брусок мела по школьной доске, ведомый уставшей рукой учительницы. Или металлическая лопатка, сдирающая с противня подгоревшую курицу, а еще так могут скрипеть длинные когти по обратной стороне деревянного забора. Не очень громко, так, будто желали привлечь внимание только собаки. У пса на загривке шерсть поднялась дыбом.

– Ах ты, черт старый! Бес тебе в ребро! – Роксана весело рассмеялась, встав у мужа за спиной и обняв его за шею. – На голове все волосы седые, а все туда же.

– А мне цвет волос не мешает, главное, чтобы старость ниже не пошла, – он закинул руки назад и обхватил полные бедра жены.

В этот самый миг на улице раздался душераздирающий вой Рекса. Полный невыносимого ужаса и боли, он гремел, казалось, на всю округу. Роксана вздрогнула так сильно, что чуть не упала на мужа.

– Господи! Что же это такое! Левон! Что с собакой!? – мужчина вскочил со стула и бросился к двери.

– Нет! Не ходи туда, пожалуйста, Левон! Давай позвоним в полицию, только ради бога не выходи на улицу! – ее начинала бить нервная дрожь.

– Успокойся, запри за мной дверь и замолчи, – жестко отрезал муж, – я сейчас, – Левон запахнул халат, накинул на ноги тапочки и открыл дверь.

– Левон! Вернись! – но муж уже скрылся по ту сторону двери. В это момент визг Рекса достиг своего апогея и резко оборвался на самой высокой ноте. В этом визге слышалась такая мучительная боль и невообразимый ужас, что у Роксаны подкосились ноги. Тело обмякло, и женщина опустилась на стул, почти потеряв сознание.

Левон вышел на крыльцо и замер, вглядываясь в ночную темноту. Собаки нигде не было видно.

– Рекс, парень, с тобой все в порядке? Ты где? – негромко позвал Левон, спускаясь с крыльца. Дождь уже

– Рекс, ты слышишь меня? – Левон робко поставил ногу в грязь, спустившись с последней ступеньки и погрузив тапок на половину в жижу. – Черт, мерзость какая, – с отвращением выругался он. – Рекс, мать твою, я из тебя новые тапки сделаю, ты меня понял? Где ты? – он медленно брел между темными силуэтами смородиновых кустов и крыжовника, постепенно удаляясь в конец участка и постоянно оглядываясь по сторонам. Вокруг царила мертвая тишина. Гроза ушла дальше, природа еще не успела осознать это в полной степени и заняться своими насущными делами, наполнив ночные окрестности привычным шумом. Не было стрекота кузнечиков, жужжания мух, молчали цикады и не свистели неугомонные сверчки.

Все те, кто обычно наполнял летнюю ночь своей музыкой – молчали, словно были чем-то напуганы, будто знали то, о чем никто из окружающих еще не догадывался.

Тапочки были уже полны грязи и в них противно хлюпало. Левон не раз уже успел пожалеть о том, что слишком поторопился и не обул более подходящую обувь. Пса по-прежнему нигде не было видно.

– Да что за ерунда, только что ведь завывал, как пожарная сирена, а теперь ни слуху, не духу, – Левон подходил к забору. Вокруг все выглядело как обычно: вдоль забора стройным рядком стояли его яблони, которые он посадил почти пять лет тому назад, сразу же, как приобрел этот дом с участком. Рядом располагались цветочные клумбы его жены. Еще одно хобби, которое, пожалуй, лишь немного было слабее ее тяги к кулинарии. Все вокруг выглядело, как и прежде. Все, да только не совсем. Левон остановился. В нескольких метрах от него в заборе отсутствовала одна доска, открывая черную щель на ту сторону.

– И как это понимать?! – раздраженно выругался он в сторону отверстия. – Это как, черт возьми, я спрашиваю, понимать?! – Левон был зол и обескуражен. Он хорошо помнил, как лично строил этот забор. В результате вышло достаточно надежное сооружение, состоящее из прочных досок пятнадцати сантиметров шириной и двух сантиметров толщиной. Он отлично помнил, как прибивал их «сотенными» гвоздями к перекладинам, загибая с обратной стороны, пролезающие насквозь стальные концы, и знал, что вырвать их обратно уже было практически невозможно. Но для кого-то, как оказалось, это не составило большого труда, и у Левона никак не укладывалось в голове, как, каким образом? Он медленно подходил к зияющему чернотой проему. Ноги по-прежнему с чавкающим звуком утопали в грязной жиже, но мужчина уже не обращал на это никакого внимания. Взявшись обеими руками за края досок, он осторожно прислонился к отверстию.

Пятнадцатисантиметровая щель не давало желаемого обзора, и Левону пришлось вплотную прижаться лицом к забору. Он прислушался. Вокруг все было тихо. Лес, сразу же начинающийся с той стороны забора, чернел мохнатыми мачтами стволов и слегка шелестел буйным подлеском.

Левон знал, что через десять метров за границей леса начинался глубокий овраг, по дну которого тек грязный ручей. За забором не было ни души.

– Рекс, ты там, мальчик, ты в лесу? – почему-то шепотом позвал Левон, стараясь услышать хоть какие-то признаки пса. Вокруг повисла гробовая тишина. Темнота не давала шансов хоть что-нибудь разглядеть на той стороне. Помимо всего прочего его смущала стоявшая вокруг непонятная вонь, природу происхождения которой он никак не мог понять. Но то, что он ее знал, в этом Левон был уверен. Этот сладковатый, удушливый запах. Он встречался с ним очень часто, но вот где и когда Левон никак не мог вспомнить. От соприкосновения лица с забором, оно стало влажным и каким-то липким.

– Что за хрень, – он попытался обтереть щеки руками, но от этого стало только хуже, руки также были в чем-то липком и зловонном. Взглянув на них, Левон оторопел. Даже в слабом свете луны он смог разглядеть причину этой странной влаги. И тут, будто выстрелами пронзили голову ужасные воспоминания многолетней давности. Он вспомнил, как их рота пыталась удержать никому не нужную афганскую высоту, как «духи» месили их минометами, как приходилось ползать по кишкам своих друзей, стараясь не подставлять головы под снайперские пули. Он, как наяву, увидел оторванные конечности и пропитанные кровью окопы. И тогда над всем этим адом тоже стояло это убийственное зловоние. Левон вспомнил этот запах – так пахла кровь, так пахли останки его друзей тогда, на той высоте, так пахла сама смерть.

С глаз, будто кто-то сдернул пелену. Он сразу заметил, что весь пятачок земли у бреши в заборе выглядел значительно черней всего остального. Сейчас он готов был поклясться, что знает природу этой черноты. Это была кровь. Это было море крови, которое залило все место недавнего действа. Глазам Левона стали являться все те, вроде бы незаметные мелочи, которые в своей совокупности открывали ужасную картину и которые он не заметил сразу. В голове будто включили мощный прожектор, позволивший во всех подробностях разглядеть недавнее происшествие.

Он увидел клочки шерсти и ошметки мяса, застрявшие на краях досок. Он увидел дымящуюся кучу на земле у основания забора, на которую уже начинали слетаться вездесущие мухи. Левон был уверен, что знает, чем была эта куча – это были кишки Рекса. Он был просто уверен, что знает и о том, что именно чавкает у него в тапочках, и в какой каше вязнут его ноги сейчас. Он стоял в Рексе! Все что окружало ветерана Афганистана, десять минут назад находилось в собаке и было ее внутренностями.

– Господи, спаси и сохрани, – Левон неосознанно стал пятиться от забора, судорожно пытаясь обтереть лицо и стараясь не шуметь и не поддаваться панике. Картина прояснилась полностью и привела мужчину в неописуемый ужас. Нечто избавилось от доски в заборе, а затем, добравшись до пса, вытянуло бедную собаку в образовавшуюся щель. Щель, шириною в пятнадцать сантиметров!