Regular

Но это мои сволочи. Это мои супостаты, и я их безобразнейшим образом люблю, и надеюсь, что они понимают, как много для меня значат эти попустительства.

Мир третий: словесность. Частный мирок, без права доступа окружающим. Мир, в котором необходимо четко разграничивать пошлость от песчинки истины. Там хорошо, как в океане на волнах. Вот, по сути, и всё. Всё, что окружает, все, что лепило меня из того, что было. Какая религия? Какие католики? Да вы, о чем вообще, граждане присяжные заседатели? Но всё же…

Мороз закрепился над дымным городом, и туман уже успел рассеяться. Мой путь лежал в католический храм, построенный пару лет назад. Маршрутка, где нет системы отопления в минус 30; мосты, с загаженной рекой под ними; люди, выбегающие из огромного торгового центра в полуразваленные дома из красных кирпичиков – это мой город. О, эти люди! Ну, вы их знаете. Какой-то мальчик, лет тринадцати, стоял и курил на остановке черную сигарету с чувством переполняющейся гордости, без единой мысли о предстоящей саркоме легкого. Крайне упитанная женщина пыталась зайти в маршрутку, глядя на людей таким взглядом, будто ей ну просто обязаны помочь, потому что съев столько фаст-фуда, ты автоматически переходишь в категорию инвалидов, уственно отсталых, и чуть ли не великомучеников. Девушка в чулочках в сеточку вышла из Porsche boxter’a (*по-моему, у нас такой один в городе… да, такой вот городок*) припарковавшись прямо перед автобусом, а водитель автобуса с черными от мазута пальцами выдавил из себя «насосала, бля*ь». Его руки с такой яростью вцепились в руль, а нога так сильно вдавила педаль в пол, что казалось это штурвал самолета, и скоро мы взлетим ко всем чертям. Девчонка, сидевшая рядом со мной, всю дорогу упиралась взглядом в затылок мужчины, что сидел впереди неё. Ни единой эмоции. Ни единого различимого сердцебиения. Вокруг люди постоянно шевелятся, дабы занять себя во время трипа от пункта А до Б, а она? Она – как тряпичная кукла, без макияжа и желания даже пошевелиться.

В общем и целом, всё, как везде, и, как всегда. И люди такие же, как и везде. И каждый раз проезжая мимо церкви, эти люди на мгновение задумываются о том, чтоб зайти. Но это всего лишь мгновение, которого никогда недостаточно. А католический храм, куда я еду, носит имя «Пресвятой девы Марии, божьей матери». Не очень лаконично, но в доле поэтичности названию не откажешь. Добирался с пересадками, а в условиях города с населением менее миллиона человек, это странно, но оно того стоило. Вышел на остановке, где уже с утра какие-то пьяные мужики решали, куда же им лучше поехать печень нагрузить. (*Время 9.00, ребят!*) Пешая часть маршрута лежала через парк, а затем мимо здания суда. Задумался над интересной картинкой суда, за которым виднелся шпиль в виде креста. Суды человеческие и Божьи стоят рядом, и не имеют между собой ничего общего. Модель «…по образу и подобию» явно начинает сдавать. Зайдя на чистую территорию храма, заметил стенд с расписанием, и понял, что ближайшая служба будет только через час (*да вы издеваетесь*).

– Но зачем мне служба-то? Пойду, взгляну на церковь, поговорю со святым отцом. Немного пафосно, но как-то явно авторитетнее звучит, по сравнению с русским аналогом «батюшка». Не так по-свойски конечно, но свои пацаны сейчас пивко на квартире пьют, а в храм я иду говорить с представителем веры. Поднявшись по каменным ступенькам, подергав двери, понял, что в храме мне не рады, меня не ждали, и вообще, мальчик, шуруй домой, пожуй бабл-гам.

– Ну, служба, так служба. Будем приобщаться к католическим ценностям!

Тело выдержало только полчаса, и внутренний Беар Гриллс начал подсказывать, что вход не может быть один, и, зачем-то, что черви – крутой источник протеина. Затем и формальная логика подтянулась. Неужели христианин не пустит другого христианина в храм Бога погреться? Позвонил в домофон (*домофон в доме Бога*), и прождал около минуты пока мне не ответил голос с жутчайшим английским акцентом, и странной расстановкой ударений.

– Аллоу – сказал мужской голос. – Что вам нужноу?

– Здравствуйте, я пришел на службу, но видно очень рано. Не пустите меня в церковь, а то тут жутко холодно? – максимально представительным тоном ответил я.

– Заходьите спэреди. Там открыто.

– Okay. Thanks – сказал я. Никогда бы не подумал, что в Сибири пригодится английский, который я так и не сдал в университете.

Оказывается, что так трудно попасть в храм, кто бы мог подумать. Вернулся к божьему домофону, так как двери мне никто, так и не открыл. Побеседовали еще немного, но из его торопливой речи я понял процентов 70. Вероятно, пока мои ноги превращались в лед, он пытался вслух припомнить, чем он этим утром занимался и убедиться в том, открывал ли он дверь.

– I’m really sorry, but my feets like ice now, – моя школьная учительница английского в этот момент переполнилась гордостью, икнула и почесала пятку.

– Okay. Go to the central enter!

Мне открыл мужчина, на вид около 60-ти лет, высокий и крепкий. Поздоровался на ломаном, но достаточно уверенном русском, и протянул мне руку. Это был отец Энтони. Я прошел в светлый зал, с красивыми витражами и лакированными деревянными скамьями. По центру высокой белой стены висело огромное распятие Иисуса Христа, а сразу под ним ритуальная чаша, из которой пьют вино на причастиях. Рядом со стеклянным ящиком с чашей горела свеча в подсвечнике.

– Эта свэчща символ вэчной вэры. Она горыт там всэгда – объяснил мне отец Энтони.

Минут пять мы с ним беседовали о том, чем наполнен храм. Я прервал его, когда он начал рассказывать мне про Кирилла и Мефодия, изображенных на витражах. Любой человек на филфаке знает этих ребят. Витража было два, и на втором были другие святые, тоже славяне. Ясное дело, ведь католичество у нас не особо в чести, поэтому нужен адаптационный элемент, и кто бы мог послужить им лучше, чем общие святые. Всё правильно сделали. Маркетинг выстроен на пятерочку.