Бессмертный мятежник

– Господин Коробов? Рад вас видеть. Ник Эджоу. Впрочем, можете величать меня просто Николай Игнатьевич. Николай Игнатьевич Ежов.

"Вот те раз! То иностранцы, то нет! Черт ногу сломит".

– Демид Петрович Коробов, лучше просто Демид. Так вы что, извините, из наших?

Мужчина улыбнулся. Вид он имел вполне американский. Хорошо одет. Глаза голубые, глубоко посаженные и спокойные, в сеточке мелких морщин. Светлые волосы, тронутые сединой и зачесанные назад. Большие грубоватые руки.

– Да, пожалуй, именно так и можно сказать – из наших. – Эджоу кивнул головой. – Бывший гражданин Советского Союза, бывший беженец со статусом религиозного меньшинства, бывший безработный… Все – бывший… А теперь – обычный бизнесмен. Канадец, позвольте так выразиться, русского происхождения.

Ник поманил рукой официанта:

– Эй, человек! Бутылку смирновской, пожалуйста! Вы водку пьете? – обратился он к Демиду.

– Да, немножко можно, – скромно сказал Демид.

Этот канадец не был похож на русских, вырвавшихся пять-десять лет назад за границу и теперь приезжающих, чтобы почувствовать себя в России человеком первого сорта, гордо проехать по улицам на арендованном "форде" и утереть нос старым друзьям и недругам. Он выглядел основательно и внушал доверие.

– Ну что, Демид, за знакомство?

– За знакомство, Николай Игнатьевич.

"Эджоу, канадский бизнесмен. Он же Ежов, русский мужик. Бывший. Неплохой человек, кажется. Существует полуанекдотический стереотип, что иностранцы все милые и глупые, как дети, и облапошить их ничего не стоит. "Русские прусских всегда бивали". А вот с нашенским человеком нужно держать ухо востро. Тебе-то не один ли черт, Ежов он или Эджоу? В конце концов, тебе от него ничего не нужно. А ты ему зачем-то понадобился".

Дема откинулся на спинку стула. Водка была ледяной, еда вкусной. Чем не жизнь?

"Впрочем, ты знаешь, зачем. На этот раз знаешь ".

– Прожил я в Канаде без малого двадцать пять лет. – Ежов молодецки тяпнул рюмку и занюхал бутербродом с черной икрой. – Но родину свою забыть не могу. А порою кажется, что и не уезжал от нее никогда. Повезло мне – если и есть на свете страна, похожая на Россию, то это Канада. Знаешь, Демид, в нашем городке каждый третий – русский или украинец. Конечно, не такие, как я – беглые совграждане. Эти люди уехали за море еще в начале века, не одно поколение с тех пор сменилось. И язык уже многие подзабыли, вот разве что только вера православная осталась. Я ведь сам-то из староверов, уехал из СССР под предлогом религиозных преследований. Хороший был предлог… Хотя и не больно-то я был тогда верующим… Это уже потом, когда наелся я досыта ихних гамбургеров, наработался уборщиком в ихних фаст-фудах, потянуло меня к чему-то родному – хоть и не советскому, может быть, а к русскому. Так и осел в Канаде. Хорошо там. Природа как в России – леса сосновые, черника, грибы. Лисицы такие же рыжие. Глухари есть, охота замечательная. Любишь охоту, Демид?

– Нет, не люблю. – сказал Демид откровенно. – Нехорошо это – убивать животных.

– Ничего, что я перешел на ты?

– Конечно, конечно.

– Ты уж прости меня, Демид Петрович. Хоть я давно уже, вроде бы, иностранец, но человек простой. Что ж тут поделаешь? Вырос я в крепкой крестьянской семье. Слово отца у нас было – закон! И хотя батька мой, бывало, драл меня розгой, обиды на него не держу.

Николай перегнулся через стол к Демиду, доверительно постучал узловатым пальцем по столу:

– А я вот дочку свою, между прочим, пальцем не тронул. А кто тронет, тому голову оторву.

Сел. Выпили еще по стопке.

– Глупая она еще. Но в церковь ходит, это хорошо. Без этого нельзя, Дема, так я тебе скажу! Нынешние, они… От беса многое. Мутит он людей, застилает глаза. А Россия гниет заживо – смотреть больно. Не чужая она ведь, матушка.

Николай замолчал и грустно подпер голову рукой. Было в нем что-то патриархальное. Демиду такие люди встречались редко, и он слегка их сторонился – трудно было найти точки соприкосновения между их простой, основательной философией, и его собственным мировоззрением, эклектично составленным из обрывков экуменистического христианства, дзен-буддизма и житейской психологии российского горожанина.

– А Джейн совсем не говорит по-русски? – спросил Демид.

– Янка-то? Почему не говорит? В семье-то мы по-нашему говорим. Сызмальства приучал…

– А что же она со мной только по-английски разговаривала?

– Ну, ты, милый, сам ей дал поблажку, начал по-английски. Обматерил ее, кстати сказать. Она мне все рассказала. И правильно, что обругал. Потому что за дело. Шлендает где попало, у отца не спросясь… И перепугалась она очень. Вот ты представь себя на ее месте. Слава Богу, что хоть ты, мил человек, хорошим оказался, помог девчонке. А если б нехристь какой был?

– Угу.

– Она сейчас в Москву уехала на две недели, курс русского там проходит. Вот вернется, посмотрим, чему ее там научили. Вообще-то она в первый раз в России. Могла бы и почаще сюда приезжать. Я сам отсюда почти не вылезаю. Дела, дела.

– Бизнес?

– Да, бизнес. Станки деревообрабатывающие поставляю. У нас в Канаде все это на высоком уровне. Станками не интересуешься?

– Нет, – сказал Демид. – Я – специалист по кишечнополостным. Обсудить не желаете?

– Ладно, Демид. Не будем, как говорится, тянуть кота за хвост. Суть дела такова: моей дочке нужна хорошая нянька. По-моему, ты подходишь.

"Угадал. Конечно, я угадал".

– Николай Игнатьевич, вы же в первый раз меня видите! Не слишком ли вы рискуете, предлагая работу совершенно незнакомому человеку?

– Ну, положим, справочки я о тебе навел. Кое-что узнал, друг мой ситный -в том числе о всяких твоих художествах и приключениях, которыми охотно заинтересовалась бы ваша милиция. Знаю, знаю… Везучий ты, говорят, и от пули заговоренный! Но, честно говоря, меня это мало волнует. По глазам я вижу человека. Поверь мне, жизнь я за свои полвека повидал, жизнь меня била достаточно, в людях научила разбираться. Много тут всякой шпаны крутится, охранниками называются. Может, люди среди них есть и внешне неплохие, но смотрю я в их глаза и вижу – сердцевина-то трухлявая, вот в чем дело! А сердцевина должна быть твердой, из крепкого дерева. Воспринимай мои слова как хочешь, но в тебе это есть. Все остальное – ерунда, жизнь слабого человека всегда сломает, каким бы он каратистом не был. А тебе природой многое дано, из тебя, Демид, может толк выйти, если не загордишься. Ты вот лучше скажи откровенно, в Бога-то веришь?

– Верю, – сказал Демид. – А кто ж в него нынче не верит?

– То есть что? Христианин ты, или любитель какой-нибудь новоявленной буддистской белиберды?

"Так, значит? В душу лезешь?.."

– Вопрос непростой, Николай Игнатьевич… Что такое Бог? Старичок такой конкретный бородатый, который сидит на небе и присматривает за своей паствой? Для меня Бог – это нечто внечеловеческое. Дух и разум вселенной, нематериальная среда, окружающая всех нас – всегда и везде. Эта среда разумна и представляет доброе начало. Она универсальна – она существует и для человека, и для любого другого живого существа. И на земле, и в других мирах, если они, конечно, есть. Все не так-то просто, Николай Игнатьевич. Да, я верю в Бога. Да, я – христианин по воспитанию своему, потому что родился в этой стране. Но я не могу просто слепо следовать обрядам, надеясь, что за соблюдение поста, например, мне спишется пара грехов на том свете…

Не очень-то Демид любил разговаривать на эту тему. Как Бог некогда вылепил человека, так и Демид вылепил, придумал себе Бога, наиболее подходящего к его представлениям о морали и религии. Никто не считал Демида своим: знакомые православные священники хмурились и называли его безбожником, буддисты заявляли, что он дилетант и зазывали в свою общину, чтобы лучше познать учение Прозревшего, любители порассуждать о вселенском начале перебивали его и начинали развивать свои собственные идеи о потусторонних мирах и "Пси-поле".

К удивлению Демида, Николай слушал его задумчиво и внимательно.

– Ну что же, идея интересная, хоть и не новая, – медленно изрек Николай. – Космический разум… Я не буду бить горшки, доказывая, что ты не прав. И что если ты русский, то должен придерживаться традиционного православия. Я сам не настолько религиозный человек, каким, к примеру, был мой отец. Он после твоих рассуждений точно бы в драку полез. Только я тебе честно скажу – мне жалко, что умирают древние обряды и сам великорусский образ жизни. Это было хорошее средство держать людей в узде, в добром смысле этого слова. Может, русский мужик был и не особенно грамотен, но он с детства знал, что надо быть почтительным к старшим, хлебосольным к гостям, умеренным в питии. Садился ли кто за стол, или вставал из-за стола, непременно осенял себя крестным знамением. Попробуй я сейчас перекреститься, или хуже того, помолиться за столом – ведь посмотрят как на сумасшедшего! Русский знал все – с какой ноги первее сапог снимать, как новорожденному имя дать, как по воде на Лаврентия погоду на осень угадать. Жизнь его была определена со всех сторон, так ведь и баловства было меньше! А сейчас? Я по своей работе много езжу по деревням – даже бабы матерятся так, что дым стоит. Куда это годится?

– Это точно, – согласился Демид.

– Ты только не подумай, что я ретроград, монархист и прочая. В стране, где я живу, тоже много всякого отребья, как бы у вас ни расхваливали Запад. Но когда я вижу, что творится в России, мне приходит в голову, что здесь не обошлось без дьявольского вмешательства. В сатану-то веришь?

– Да нет, не верю. По моему, все дьявольское – от людей. Бесовское начало сидит в каждом из нас, хотя и не в каждом проявляется. Таких мерзостей, какие может изобрести человек, ни один Люцифер не придумает. Я думаю, тут вы правы – человеку нужна узда, может быть, и не тугая, но не позволяющая ему совершать насилие, убивать, воровать.

– Философ ты, Дема, однако… На всяк вопрос у тебя целая речь заготовлена. А вот скажи-ка мне – про "русских сатанистов" никогда не слыхал?

– Нет. Это что-то новенькое.

– Это действительно новенькое. Чисто американское явление, скажу я тебе. В Америке ведь модно быть сатанистом, геем или страдать аутизмом. Ах, это ведь так загадочно! Это так возвышает, это выделяет из толпы. Это говорит о принадлежности к избранным. В конце концов, это дает возможность за что-то побороться. Действительно, за что еще бороться в стране, в которой все зажрались, если не за права несчастного Сатаны! Люди не понимают, с чем они играют! А в Канаде появились еще и "русские сатанисты". Колдуны, по-нашему. Эти идиоты считают, что вступать в союз с Дьяволом, наступая правой пяткой на святой крест, бормотать богохульства на ломаном русском и портить настроение православным в храме, стоя спиной к алтарю – гораздо таинственнее и аристократичнее, чем делать то же самое на европейский манер.