Лоцман. Власть шпаги

– Именем его величества короля Карла Густава! Признать господина Бутюрлина Никиту виновным в совершении преступления, предусмотренного эдиктами и уголовным законом, а именно – нарушения порядка, и частично – в пособничестве пиратам.

– Хм… частично… – с презрением хмыкнул лоцман.

– Обвинение в сборе шпионских сведений… – все с той же важностью продолжал судья, – снять за отсутствием прямых улик.

Ну, что ж… хоть в этом обошлись по справедливости…

– И по совокупности преступлений назначить господину Бутюрлину Никите наказание…

Так-так…

– В виде смертной казни через повешение!

Одна-ако!

– Приговор привести в исполнение завтра в полдень. Здесь же, в крепости Ниеншанц, силами крепостного гарнизона.

– Увести! – дождавшись оглашения приговора, скомандовал тюремный сержант. – Да, а всякой мелочи плетей… Когда, господин судья?

– Плетей? Тотчас же! А чего тянуть?

Итак, Жоакин убит при задержании, доктор Байер вот-вот будет схвачен, – лихорадочно соображал лоцман. Единственные друзья… Больше здесь вообще надеяться не на кого… Впрочем… как это – не на кого?

– Слушай меня, Флор, – обернувшись к мальчишке, быстро зашептал Бутурлин. – Хочешь помочь?

– Да! – серые глаза отрока широко распахнулись. – Что нужно сделать?

– Тсс! Не так громко, дружище. Сегодня же, как отпустят, найдешь некоего Йохана Фельтскога, капитана муниципальной стражи. Он обычно бывает в таверне «Тре крунер». Скажешь… Да все про меня расскажешь. А дальше – уж как пойдет…

– Сделаю все, господин! У-у-у…

Мощные пальцы сержанта ухватили отрока за ухо и поволокли к месту экзекуции. Слева от крыльца, на утоптанной травке, уже раскладывались козлы…

– Ну, давай, парень, – поиграв плетью, хохотнул профос. – Сымай рубаху, спускай штаны… Да ложись вон со всеми удобствами! Что дрожишь-то? Ниче! Привыкай, ага.

Со двора вскоре послышались крики.

Бутурлин подошел к оконцу опустевшего узилища и закусил губу. Неужто не поможет ничем капитан Фельтског? Неужто и впрямь – казнят, повесят завтра в полдень? Как-то не очень-то хочется болтаться в петле. Позорная, недворянская казнь. Лучше бы отрубили голову. Хотя – почему же лучше? Лучше уж вообще избежать виселицы… развязать руки, броситься на ближайшего стражника… завладеть оружием, а там – будь что будет! В конце концов, лучше уж погибнуть с честью, чем тупо болтаться в петле.

Снаружи послышался шум – чьи-то голоса, шаги, звуки ударов. Лязгнул засов, дверь распахнулась настежь, и стражники втолкнули в темницу новую партию узников, в большинстве своем – оборванцев-бродяг. Едва только войдя, бродяги тут же принялись драться между собой за удобные – по их мнению – места. Кто-то хотел расположиться у окна – не так душно, кто-то подгребал под себя всю солому. Бутурлина не задевали, относились почтительно, видать, знали уже, кто это такой и чего здесь дожидается.

Наконец, ближе к ночи, узники угомонились. Кто-то уже храпел, а кто-то принялся есть – у кого что было. Невысокого росточка мужик с окладистой бородой даже угостил Никиту краюхой заварного хлеба и кусочком сала. Угостил от чистого сердца – это было видно – и лоцман не стал отказываться, тем более кушать-то хотелось.

Молодой человек уселся на соломе, вытянув ноги – жевал сало, думал. Если смотреть правде в глаза – надежда на помощь капитана городской стражи была довольно слабенькой. Ну да, сговорились о выгодном дельце – и что? Чем рисковать, вытягивая Бутурлина из тюрьмы, господину Фельтскогу куда проще сговориться с каким-нибудь другим лоцманом или толмачом-переводчиком. Да, наверное, это проще. На первый взгляд. Однако ж, ежели с другой стороны посмотреть – коль все было бы так просто, так капитан давно б отыскал нужного человечка, не присматривался бы к Никите Петровичу… Да, да, похоже, швед заранее присмотрелся к тихвинскому лоцману, порасспросил кое-кого, а потом уж и подошел.

Доев сало, узник вытянулся на соломе, заложив за голову руки. Не спал, все так же и думал – упорно лезли в голову разные мысли. Конечно, капитан мог бы помочь… если риск вызволения Бутурлина из темницы многократно меньше будущей выгоды. Ежели особо напрягаться не надо, так почему б узника и не освободить?

Ага, не надо – как же! Тут вон какие стены, да восемь десятков орудий, да гарнизон в полтысячи человек! Это и хорошо, что полтысячи. Неужто среди такого сонмища народу у капитана Фельтскога да не отыщется какого-нибудь доброго знакомца, да не простого, а при должности? Ну, может, и не отыщется… или не захочет капитан в такое гиблое дело впрягаться, да и отрок тот, Флориан… можно ли ему вообще доверять? Может, он не думал никого искать, оно ему надо?

Тогда надо надеяться на себя. Только на себя, коли больше никто не поможет. Притвориться сломленным. Идти на казнь, понурив голову и едва волоча ноги. А потом, улучить момент и… Лучше – у виселицы. Она ведь на стене. Оттуда и спрыгнуть. Ежели повезет – прямо в Неву или Охту. А не повезет, так… Один черт – лучше уж так, чем в петле болтаться!

Думал Бутурлин, думал, пока не смежил глаза… И проснулся от окрика!

– Лоцман! Живо на допрос!

Какой еще допрос? Ведь уже и приговор подписан… Никита Петрович очумело заморгал, машинально закрываясь рукой от дрожащего света факела. А! Может быть, здесь еще один лоцман имеется?

– Ты, ты! – тюремный страж поднял факел повыше. – Чего моргаешь? Руки за спину… Шагай!

Один из тюремщиков ловко связал лоцману руки. Все, как положено, ага… Повели. Пошли по гулкому коридору. Запрыгали по стене рыжие отблески пламени. Пахнуло свежестью… Почти беззвучно – видать, хорошо смазали гусиным жиром – поднялась решетка. Распахнулась дверь.

Узника грубо вытолкнули на улицу.

– Шагай!

Интере-есно… Что же они, ночью казнить будут? Впрочем, светало уже. Где-то на востоке, над Русью, занималась заря, окрашивая золотисто-алым синий край неба. Висевшие в небе месяц и звезды уже посветлели, совсем по-утреннему…

– Сюда!

Снова башня. Массивная, обитая железными полосками, дверь. Небольшое помещение, судя по развешенным по стенам оружию и пирамиде алебард в углу – караулка. В бронзовом подсвечнике тускло чадили сальные свечки. Перед столом, на колченогом стуле, устало вытянув ноги, сидел… капитан Фельтског!

– Йохан! – узнав, обрадованно воскликнул Бутурлин.

– И тебе не хворать, Никита Пьетровитч, – швед весело оскалил зубы, крепости коих, верно, позавидовала бы и лошадь. Щекастое, похожее на брюкву, лицо капитана сейчас показалось Бутурлину таким милым и даже родным и близким!

– Развяжите его, – распорядившись, гере Фельтског поднялся на ноги и, похлопав узника по плечу, добродушно бросил: – Пошли.

Они покинули Ниеншанц не через главные ворота – в башне имелась небольшая дверца. Через нее и вышли.

Светало. По берегам реки узкой полоской стелился туман. В светлых сполохах утренней зорьки перламутром сверкала Нева. Тихо шумел камыш, шуршали волны. Йохан шагал не торопясь и, похоже, совсем не опасался погони. Наоборот – вскоре и вообще остановился. Обернулся, и, сняв шляпу, помахал ею часовому. Потом ухмыльнулся, скосив глаза на своего спутника, и махнул рукой:

– Идем… Не, нам не к мосту. Вон, лодочка.

И впрямь в камышовых зарослях неподалеку дожидался небольшой челн с каким-то неразговорчивым типом на веслах. Завидев беглецов, гребец не сказал ни слова, лишь развернул лодку…

Поплыли. Медленно, не спеша.

– Как удалось? – не в силах больше терпеть, полюбопытствовал лоцман.

– Мальчишка от тебя прибежал. Оборванец, – капитан ухмыльнулся и поправил шляпу. – Все рассказал. Вот я и пошел.

– Вот так вот просто взял и пошел?! – ахнул Бутурлин.

Швед флегматично кивнул:

– Да, так. Начальник нынешней стражи – мой друг. А секунд-майор Хольберг, первый помощник коменданта крепости – муж моей сестры Ханны.

– А-а-а, вон оно что, – глубокомысленно протянул Никита Петрович. – Тогда понятно. А-а-а… А кто же комендант?