Вандал (сборник)

– Мерси боку, месье, – официант вежливо наклонил голову, добавив еще что-то по-французски. С таким же успехом он мог говорить и на любом другом языке – молодой человек не знал никакого, хотя английский учил, вернее – родители заставляли.

А вот Катя… Катя – другое дело. Она-то все понимала, и французский, и английский, а захотела бы – так и арабский выучила.

По узкой лестнице они поднялись наверх, в номер. Широкая кровать, кондиционер, узкое, прикрытое традиционными синими ставнями окно.

– Ну и скучища же здесь, в этом чертовом Сусе! – блондинчик распахнул большой, на колесиках, чемодан. – Ничего, сейчас вызовем такси и скоро будем в Тунисе…

– А по-моему, речь шла о каком-пригороде… Ла-Марса, кажется.

– Ну, не цепляйся ты к словам, надоела уже!

Девушка усмехнулась:

– Ах, вот как ты заговорил, Герочка. Надоела?

– Вечными своими подначками надоела! – молодой человек рассерженно сплюнул на пол. – Может, хватит строить из себя умную?

– А я и не строю, – Катерина уперла руки в бока, губы ее задрожали, вот-вот сорвется, отнюдь не в плач – в бой. – Я и есть умная. В отличие от тебя, Герман!

– Ну и уматывай, если такая умная! – Герман перешел на крик, черты холеного смазливого лица его исказились, став какими-то по-детски обидчивыми. – Обойдусь и без тебя!

– Да что ты говоришь – обойдешься? Языков ты не знаешь, по карте ориентироваться не знаешь – пропадешь без меня-то… у-тю-тю… только не заплачь!

– Сука! – молодой человек схватил Катю за руку, размахнулся, намереваясь ударить…

Не вышло!

Казавшаяся такой беззащитной и хрупкой девчонка ловко перехватила его за запястье, вывернула руку на излом…

– У-у-у, – Герман в бессильной злобе завыл. – Пусти-и-и, сука…

– Это тебе за суку! – Катя тут же ударила его коленом в живот, и, бросив скорчившегося парня на кровать, усмехнулась. – Ну? Еще подраться хочешь?

Вне себя от гнева, Герман вытащил из чемодана складной нож-бабочку, выхватил внезапно, подло – Катерина как раз отвернулась к зеркалу… Заметив какое-то шевеление, в последний момент отскочила в сторону – блестящее лезвие лишь порвало юбку.

– Ах ты гад! – она ударила Германа с ноги, на этот раз – в полную силу, пусть даже и сил этих имелось не так уж и много. Ударила хорошо – в челюсть, молодой человек отлетел в угол, заныл:

– Су-ука-а-а…

Словно больше других слов не знал.

– Еще раз обзовешься – убью! – подняв упавший на пол ножик, Катерина задумчиво потрогала лезвие пальцем. – На полном серьезе – убью. Никто и искать не будет. Что сверкаешь глазками, дурачок? Что ты обо мне вообще знаешь? Только имя?

Девушка заводилась, это было видно, и так слишком уж долго сдерживалась, и глупому обормоту Герману сейчас лучше помолчать бы, так нет – вякал. Правда, уже больше не ругался – усвоил урок – только лишь ненавидяще сопел:

– Мссс… Я ж тебя ссс… с собой взял, вытащил…

– Ага, вытащил. Ну и дурак! – девушка скривилась. – Это ты, наверное, думал – взял девочку потрахать… Ан нет! Это я тебя взяла! А сейчас – на черта ты мне нужен…

Катя подошла к чемодану, склонилась:

– Много мне не надо, я не жадная… Пятьсот евриков вполне даже хватит…

– Это мои пятьсот евриков!

– Заткнись, тварь! – девчонка по-настоящему рассердилась. – Не твои – а твоих родителей, без которых ты и рваного рубля бы не заработал. Маменькин сынок! Ненавижу таких, как ты!

– О, как заговорила…

– Да, а ты думал? Сам по себе ты – никто, ноль без палочки. Ой, надо же – на восемнадцать лет папочка с мамочкой сыночку фирму туристическую подарили… И что, много ты в туризме понимаешь? Даже английский не удосужился выучить, козлик безрогий. А туда же – крутого из себя строишь…

Вытащив пачку «Житана», Катерина нервно щелкнула зажигалкой и закурила.

– Может, я все-таки поднимусь? – криво улыбнулся Герман. – Во-он в то кресло сяду.

Девушка махнула рукой:

– Садись. Так… вот мои пятьсот евриков… Мои, мои – не сверкай глазками-то, не надо, никто здесь тебя не боится… ни тебя ни твоего ворюги папочки…

– Не смей касаться моего отца, ты!

– Ляму завали! Не то сейчас еще получишь… – Голубые глаза Катерины сверкнули такой яростью, что на этот раз даже Герман, при всей свой глупой инфантильности, счел за лучшее прикусить язык.

– Козлик ты, как и все твои дружки, такие же дебилы…

– Может, хватит обзываться-то?

– Нет уж – раз ты первый начал… Ты, и такие как ты – сынки богатеньких буратин родителей – самые настоящие паразиты, глисты. Никакого от вас толку!

– От тебя много…

– Много! – Катя поднялась на ноги. – Я, между прочим, после того, как отца… три пилорамы держала… ну, две с половиной, третья – на паях… и с мужиками справлялась, не с такими, как ты и твои молокососы-дружки.

– Во! Во! – видя, что непосредственной угрозы для него нет, Герман вновь подал голос. – Лес воровать – дело нехитрое.

– Ага… что бы ты знал, дитятко!

– И не стыдно?

О, он все же во многом оставался таким же капризным и избалованным ребенком, каким был лет восемь-десять назад, никак не хотел взрослеть. А зачем? При таких-то родителях?

– Мне стыдно? – Катерина неожиданно расхохоталась. – А тебе, и таким, как ты, не стыдно? Я в жизни всего сама добилась, в отличие от некоторых, которым все – на блюдечке с голубой каемочкой… нате, деточки, жируйте! Вот тебе, Герочка, «Порше» – катайся, зайчик… что губки надул, ласковый? У всех ребят – «Бентли»? Мамочка понимает, мамочка купит «Бентли»…

– Ну, хватит тебя издеваться-то! Самой, можно подумать, пилорамы не по наследству достались…

– Ага, как же! Ты попробуй еще их получи! В лесу прокуроров нету… и закон один – закон силы.

– А ты, значит, у нас сильная!