Сшитое лицо

Они неловко замолчали.

– Пора уходить отсюда, – смутившись, сказал Бэркэ.

– Да, надо уходить, – поддержала его Айыына, – эта пещера сведёт меня с ума…

Она, привстав, обхватила руками Бэркэ, помогая ему подняться.

– Да, мне она тоже порядком надоела, – проговорил он и поморщился от боли, наступив на раненую ногу.

– Да, пойдём домой. Я хочу домой.

– Да. Глаза б мои не видели эту пещеру…

Поддерживая друг друга и временами отдыхая, они потянулись по темному коридору к выходу. Вскоре за очередным поворотом они увидели на стенах отблеск дневного света. Бэркэ отбросил в сторону ставший ненужным факел, устало прислонился к стене и опустился на корточки, решив немного передохнуть. Увидев стекающую по стене пещеры воду, Айыына прильнув к ней, утолила жажду. Собрав жидкость в ладоши, она напоила и Бэркэ. Он, сжав её руки ладонями, отпил из них и не отпустил. Их взгляды опять встретились.

– Что? – тихо спросила Айыына.

– Ты… очень смелая. Я… Просто не знаю, как сказать… Не видел таких, как ты… Ты особенная.

– Без тебя бы я не справилась.

Оба, вдруг оробев, замолчали. Бэркэ, опираясь о стену пещеры, неожиданно поднялся. Глядя ей в лицо, он мучительно старался подобрать слова, но они никак не хотели сложиться во что-то вразумительное.

– Ты так смотришь на меня… Почему?

– Айыына…

– Да, говори… – тихо произнесла она, сжав его ладонь.

– Я… Я хочу сказать, что ты… Очень удивительная девушка… Я…

Их взволнованные взгляды встретились.

Айыына смущенно опустила голову.

– Я хочу сказать… – продолжил в смятении Бэркэ, с трудом подбирая слова. – Я и ты… Если я…

В воздухе что-то шоркнуло: глухой удар заставил Бэркэ покачнуться, и он с удивлением уставился на древко стрелы, выросшее в его груди. Удивлённо моргая, он судорожно сглотнул и, встретившись с полными ужаса глазами девушки, начал сползать вниз. Айыына в панике попыталась удержать его на руках, но он неловко завалился на спину, увлекая ее за собой на камни. В отчаянии оглянувшись, она увидела на фоне просвета выхода из пещеры две человеческие фигуры.

Ичин – а это была она, взревев по-звериному, в ярости отбросила лук, и, вытащив из-за спины пальму, быстрым шагом направилась к ним. За ней, испуганно озираясь, с топориком наперевес спешил её невысокий соплеменник.

Айыына в смятении посмотрела на них и на Бэркэ. Он протянул ей пальму и выдохнул:

– Бейся…

Она в отчаянии взглянула ему в глаза и посмотрела на торчащую из его груди стрелу. Схватив пальму и крепко сжав ее, девушка с изменившимся лицом вскочила на ноги. Гнев помутил ее разум. Бросившись с криком навстречу подбежавшей к ней Ичин, Айыына едва успела отбить её удар. Сталь со скрежетом ударилась о сталь. За первым ударом последовал второй, а третий, более мощный, выбил оружие из рук Айыыны. Не растерявшись, она бросилась к своей противнице и, обхватив ее за талию, попыталась повалить на землю. Ичин, рыча от ярости, толкнула её плечом, и схватила одной рукой ее за косу. Не выпуская друг друга, они обе повалились на пол пещеры. Выронив пальму, Ичин насела на Айыыну и вцепилась обеими руками ей в горло. Айыына, хрипя от злости, схватила противницу за косу и повалила набок. Вскоре обе они, крича от боли и ярости, поднимая клубы пыли, катались по полу пещеры. Второй шитолицый, щуплого телосложения, с крысиным лицом, почти отсутствующим подбородком и бегающими узкими щелками глаз, склонился над неподвижно лежащим Бэркэ и настороженно пригляделся к нему. Не приближаясь, он решил проткнуть его копьем, и, метя им в грудь, ткнул в область сердца. Бэркэ, выжидавший момент, перехватил направленное на него копье за древко и, со стоном дотянувшись до врага, дернул его за ворот к себе, воткнул в него свой нож. Шитолицый, заорав тонким голосом от боли, неловко завалился на бок. Бэркэ, навалившись на его ноги, хватая его за одежду, стал подтягиваться к нему. Заметил, что враг выпустив из рук копье, и достал свой нож. Они одновременно схватили друг друга за руки, не давая нанести удар. Силы раненого Бэркэ иссякли: хотя противник был намного легче его, шитолицый подмял его под себя и оказался сверху. Насев на Бэркэ, он с силой навалился на него с ножом в руке, но тот с усилием отвёл лезвие ножа, и оно, дрожа, повисло в воздухе; шитолицый взвыл от ярости. Слабеющая рука Бэркэ не удержала следующего усилия врага, и лезвие ножа медленно вошло ему в область предплечья. Боль пронзила его, и Бэркэ закричал.

Айыына, хрипя от нехватки воздуха, вновь сумела перевернуть Ичин, но та, извернувшись, опять скинула её с себя. Заметив лежащий в метре от неё клинок пальмы, она рванулась к нему, но Айыына, схватив Ичин за ноги, потащила ее к себе. Несколько секунд она пыталась удержать отбивающуюся и пытающуюся вырваться шитолицую. Краем глаза Айыына увидела лежащую в нескольких метрах от нее пальму. Секунду колебалась, и наконец, отпустив ногу вырывающейся шитолицей, прыгнула к клинку. Ичин, почувствовав, что свободна, метнулась в прыжке к своему оружию. Они одновременно схватили клинки. Каждая держала пальму обеими руками. Они с криком устремились навстречу друг другу. Через мгновение крик оборвался, и девушки замерли. Лицо Ичин, излучающее смесь ненависти и злобы, вдруг сделалось удивлённым. Ее нижняя губа задрожала, и она испуганно посмотрела вниз: острие пальмы Айыыны вошло ей ровно в низ живота. Ичин с удивлением подняла голову и, глядя на противницу, судорожно всхлипнула и осела. Айыына, почувствовав боль, тоже опустила взгляд. Пальма Ичин, пробив край ее платья, застряла в нем. Ранение было касательным, острие лишь прорезало верхний слой кожи. Ткань платья в месте разреза пропиталась красным, но Айыына словно не чувствовала боли. Отпустив рукоять и оставив свою пальму в животе Ичин, она вскочила и отступила назад. Некоторое время, она, замерев на месте, смотрела на умирающую. Ичин, стоя на коленях, медленно согнулас спину и, схватившись за рукоять меча, со стоном завалилась набок. Айыына, словно очнувшись, услышав за спиной хрип и возню, быстро обернулась. Шитолицый, сидя на Бэркэ, пронзил его своим ножом. Айыына, вскрикнув, бросилась к ним. Накинувшись сверху на спину врага, она, рыча, вцепилась зубами ему в шею. Тот заорал, выпустил нож и схватил девушку; они с криком покатились по земле. Шитолицый в ужасе издал животный вопль, и, брызгая кровью из раны в шее, попытался скинуть и отцепитт от себя обезумевшую и кричащую в ярости девушку. Она пальцами впилась ему в лицо, пытаясь выцарапать глаза. Крича от боли, он все же сумел сбросить её с себя. С обезумевшими от страха глазами, он, прижимая рукой кровоточащий бок, шатаясь и чуть не падая, кинулся к выходу. Айыына вскочила на ноги и вытерла тыльной стороной руки окровавленный рот. С перекошенным от ярости лицом огляделась, заметила лежащий на земле топорик. Чуть не упав, схватила его и с рычанием бросилась вдогонку за врагом. Шитолицый, которого на ходу мотало из стороны в сторону, почти достиг ослепительно сияющего выхода наружу, но вдруг споткнулся и растянулся на камнях. Подвывая от ужаса, неловко вскочил, попытался бежать вновь – но настигшая его у самого выхода Айыына схватила врага за косу. На бегу замахнулась топориком для удара, но беглец, вскрикнув в ужасе, дернулся в сторону, увлекая ее за собой. Потеряв равновесие, они оба упали и, поднимая клубы пыли, покатились по откосу на залитую солнечным светом площадку перед входом в пещеру. Оба истошно кричали: одна от охватившей ее ярости, другой от ужаса. Так они выкатились на середину площадки.

Рыча от ярости, ослепшая от яркого дневного света Айыына оказалась сидящей на спине кричащего от ужаса врага. Её глаза слезились от белого сияния и ничего не видели. Она вслепую нащупала рукой ворот дохи шитолицего и прижала его к земле. Всю накопившуюся за эти дни боль и ярость девушка выместила на лежащем под ней враге. Испустив истошный вопль, она обрушила на него град ударов и истерично била его топориком по голове, пока он не перестал шевелиться. Брызги крови превратили ее лицо в маску демона. От перенапряжения у нее перехватило дыхание и закружилась голова. Затылок шитолицего превратился в кашу, но она не видела этого. Убедившись, что враг не шевелится, она, дрожа, нависла над ним и находилась в некотором оцепенении. Будучи в прострации, она пыталась привыкнуть к ослепляющему свету. Как незрячая, Айыына вертела головой, словно пытаясь понять, кто она и где находится. Вдруг она вздрогнула, и ее вновь охватил трепет. Она почувствовала, что не одна. В нестерпимом сиянии, пробивающем даже сквозь закрытые веки в мгновения, когда она пыталась проморгаться, она увидела вокруг себя контуры чьих-то ног, а затем и очертания окруживших её людей. Много человеческих фигур! Вооружённых людей.

Проклиная солнце и слезящиеся глаза, Айыына завертела головой. У неё мелькнула мысль, что все это ей только кажется… Что они – плод её воспалённого сознания… Но они были реальны – окружившие её полукругом множественные контуры человеческих тел, подсвечиваемые сзади ореолом сверкающего солнца. Рыча и дрожа от вновь нахлынувшего адреналина, девушка схватила с земли лежащий рядом второй топорик и вскочила на ноги. Пригнувшись и сжимая оружие, она закрутилась на месте. Как их много! С копьями, пальмами, с натянутыми и направленными на неё луками. Они заполонили всю площадку перед входом в пещеру, в центре которой стояла она. О, чертово солнце! Как оно слепит! Она не видела лиц: слезящиеся глаза, залитые её потом и кровью, не давали ей рассмотреть нового врага. Но ей было неважно в этот миг, сколько их. Она не собиралась молить их о пощаде, просить, чтобы они оставили её в живых… Айыына испустила животный крик. Ярость и решимость переполняли её душу. Крутясь на месте с выставленными вперёд топориками, она была готова обрушить их на первого, кто рискнёт приблизиться к ней. Её тело тряслось, зубы выбивали мелкую дробь. Она была похожа на злобного духа, выскочившего из самых глубин нижнего мира. Залитое кровью лицо с белками полуслепых глаз, всклокоченные волосы…

– Айыына! Айыына! Доченька! – вдруг услышала она чей-то испуганный возглас.

Её затуманенный мозг не сразу определил, что голос принадлежит кому-то знакомому, он доносился словно из какого-то далёкого призрачного мира, приснившегося ей в детстве.

– Айыына! – вновь услышала она.

Секунды медленно тянулись одна за другой, и вдруг в её голове что-то изменилось. Слабость охватила ее тело. Она бессильно опустила руки с зажатыми в них топориками. Ей вдруг стало тяжело стоять, закружилась голова. Покачнувшись, Айыына, пытаясь отогнать видение, встряхнула головой. Щурясь и моргая, она оглядела окруживших её и наконец узнала их. Испуганные лица людей её отца. Лицо Долгоона… Родное лицо отца… Её вновь качнуло от головокружения, но она устояла. Мысли в голове хаотично метались, и она все ещё не могла поверить что все закончилось. Свои! Ей вдруг стало неуютно и стыдно за свой вид. Она захотела спрятаться и разрыдаться от нахлынувших чувств. Вдруг она вспомнила о Бэркэ, лежащем в пещере. Вздрогнув и покачнувшись, она вновь оглядела всех тревожным взглядом и хрипло выкрикнула:

– Идите за мной! – И бросилась обратно в пещеру.

Октай, Долгоон и остальные, вскрикнув в изумлении, зовя её по имени, бросились следом.

Глава 24. Стоящие под дождем

Бэркэ выделили часть амбара, выстроенного для хранения шкур домашнего скота и различной утвари. Его построили этой весной, и брёвна еще белели свежим выструганным деревом с проступившей на нем смолой. Пахло свежей древесиной и недавно выдубленными коровьими и конскими шкурами. На одну из них, расстеленную на сколоченном у стены топчане, уложили раненого. Прошло около недели, и Бэркэ, пролежавший первые дни, не вставая, постепенно приходил в себя. Стрела Ичин попала выше ключицы, не задев сердце и легкие. Нож шитолицего так же не сильно повредил. Помощник Октая, Лючю, искусно вытащил стрелу и лечил раненого всевозможными отварами трав и вонючими припарками, состава которых Бэркэ не знал. Впрочем, Лючю занимался своим делом с таким старанием и усердием, что Бэркэ полностью доверился этому немногословному опытному старику. Тот чем-то походил на Килтыроя, выходившего его в прошлом году. Нога постепенно заживала, и лишь изредка болезненно ныла. Мелкие порезы на теле были умело зашиты.

В один из тёплых дней наступившей осени, выбравшись на улицу, Бэркэ сидел на завалинке, греясь в лучах осеннего солнца. Бабье лето на удивление затянулось, стояла тихая солнечная погода. Молодой спаситель ещё не видел Айыыну и, расспросив Лючю, узнал, что та в первые дни слегла и долгое время была в беспамятстве. Нервное напряжение, которое она пережила, сильно подорвало её силы.

– Но она постепенно идёт на поправку… Время лечит, – сообщил ему услужливый Лючю.

Бэркэ каждое утро, осторожно наступая на повреждённую ногу, выходил на улицу и садился возле своего амбара. В надежде увидеть Айыыну он часами наблюдал за становищем Октая, за занятыми своими делами, снующими по всей округе его работниками. Но девушка не появлялась. Он, большую часть жизни проживший в уединении, поначалу не мог привыкнуть к такому большому скоплению людей и чурался всего. Приехавшие люди Сеттыя, отца Долгоона, заполонили округу, расставив свои легко возводимые юрты – урасы. Амбар, в котором жил Бэркэ, находился в некотором отдалении от основных строений, и он был несказанно рад своему частичному уединению. Повязка, которой Бэркэ прикрывал лицо, была давно утеряна, и он, стесняясь людей и снующих по двору девок-работниц, старался меньше показываться им на глаза. Мучась догадками по поводу того, как чувствует себя Айыына, он при каждой встрече расспрашивал о ней Лючю. Пару раз он порывался пойти к ней, но что-то сдерживало его. В один из дней, после полудня, к нему неожиданно зашёл Долгоон. Быстрым шагом подойдя к топчану, он плюхнулся грузным телом на нары – так, что те жалобно заскрипели.

– Хайя? Ну что, догор-друг? Вижу, поправляешься! Молодец! – быстро проговорил Долгоон, с важным видом похлопав Бэркэ по плечу и оглядев стены его скромного жилища. Бэркэ заметил, что Долгоон, стараясь не встретиться с ним взглядом, отводит глаза.

– Как тебя лечат? Хорошо? Я наказал Лючю, чтобы он не отходил от тебя. Если будет плохо лечить – мне сразу скажи! Уж я постараюсь! Да, кстати! Пойдём-ка выйдем, – Долгоон, едва присев, тут же вскочил и торопливо направился к выходу. – Пойдём, пойдём. Я обещал, что вознагражу тебя? Вот! Обещание держу! Иди посмотри…

Бэркэ, недоумевая, растерянно доковылял до двери, и вышел наружу.

– Вот! Держи! – Долгоон, потянув за удила, подтолкнул к опешившему Бэркэ лохматого саврасого жеребца. Затем, торопливо сунув поводья ему в руки, поглаживая и похлопывая животное по крупу, обошёл его вокруг. – Вот… Хороший жеребчик, сам выбирал. Сильный, послушный. Что ещё надо? Держи. Теперь он твой.

Бэркэ, с опаской держа поводья, настороженно смотрел на коня, не зная как быть.

– Спасибо… Только зачем он мне? Не надо, может… – робея, проговорил он.

– Бери, бери! Ты помог мне! Я обещал тебе! Вот, пользуйся, – быстро заговорил Долгоон.

– Да я… Это… Не умею, – запротестовал Бэркэ, протягивая поводья обратно.

– Нет, нет, бери он твой.

–Как на нем ездить? Ухаживать как за ним? Спасибо, но…– Бэркэ смущенно попробовал отдать поводья обратно, но Долгоон вскинул руки в протесте.

– Нет! Нет! Он твой! Это подарок. Ты заслужил его. Он пригодится тебе, бери, бери…

Долгоон, не встречаясь взглядом с Бэркэ, начал отступать.