Хлорофилия

– Я везде бывал. Даже на Луне. А на периферии – тем более. Арендуешь три-четыре танка, берешь охрану – и поехал. А лучше – на вертолете…

– И как впечатления?

Продавец солнца встал, сунул руки в карманы халата и посмотрел на Савелия как на старого врага. Теперь он не выглядел самодовольным толстосумом, но и мечтательность исчезла. Савелий почувствовал угрозу личному психологическому комфорту.

– Если ты, – Глыбов ткнул в журналиста пальцем, – хороший журналист – а судя по вопросам, так оно и есть, – то прекрасно знаешь, что такое периферия. Ты спрашиваешь меня, Петра Глыбова, каковы мои впечатления от периферии? Ты бы еще спросил, каковы мои впечатления от могилы моего папы. Какие, черт возьми, могут быть впечатления?! Я видел огромные пустые пространства. Заброшенные города. Бескрайние поля, заросшие бурьяном. Там есть все. Банды дикарей. Медведи-людоеды. Язычники, которые молятся автоматному патрону, козьему вымени или, например, Великому Резиновому Противогазу…

Савелий вспомнил, что в лесах под Нижним Новгородом действительно есть община, где молятся Великому Резиновому Противогазу (костюмированное шоу для рисковых богатых туристов, прилетающих на собственных вертолетах), – и личный комфорт был восстановлен.

Тем временем Глыбов мрачно продолжал:

– Мой дед был военным человеком, полковником. Он часто говорил, что мы просрали свою страну. Теперь мне остается только повторить его слова. Он давно умер, мой дед. И это хорошо. Вовремя умер. Иначе он увидел бы, как китайцы в холодной Сибири выращивают хлеба в десять раз больше, чем выращивали русские в самые лучшие годы на самых лучших черноземах. Мы едим китайские яблоки и китайское мясо. Мы конченая нация. У нас был шанс, мы могли все исправить, даже после того, как полмира затопило. Даже после того, как впустили китайцев! Но трава нас доконала. Теперь людям совсем ничего не нужно. Они жрут мякоть стебля и смотрят «Соседей». Вы давно бывали на нижних этажах? Там, где вечная тень? Где выходят из квартир только для того, чтобы купить воды и позагорать в моих кабинах? Где женщины не рожают детей, потому что им лениво?

Савелий молчал.

– Вчера, – Глыбов медленно прохаживался перед сидящим журналистом, – мне звонили старые приятели. Мы вместе росли. Они рассказали, как возле дома, где я родился, бандиты повалили стебель. Толпа растащила триста тонн мякоти в полчаса. Арестовано пятьдесят человек. А еще у нас там теперь новая мода. Среди самой бледной молодежи. Криминальный альпинизм. Ночью забираются по стеблю на самый верх, чтобы отрубить верхушку – в ней самая сласть…

– Я слышал, – кивнул Савелий. – За последний месяц пятеро разбились насмерть. А вы, как я понял, не забываете товарищей своей бледной юности.

Глыбов кивнул и произнес словно нехотя:

– Всех, кто захотел, я давно переселил на сороковые этажи.

– А были такие, кто не захотел?

– Да. Мать до сих пор не хочет. Говорит, ей и так хорошо.

– Понимаю.

– Ни хера ты не понимаешь, – буркнул миллионер. – Там, внизу, особенно по окраинам, своя жизнь. Все бледные, все веселые. Молодежь, особенно парни, сплошь «друзья». Народ постарше – «соседи». Мякоть жрут килограммами. Самый шик – сырая субстанция, без всякой возгонки. Накидают в тарелку – и ложками… Я у мамы бываю раз в неделю. Темнота, грязь, плесень, все спят по четырнадцать часов. Продуктовые лавки заколочены досками. Канализация не работает. Потому что не нужна. Никто ничего не ест. Даже чай не пьют. Только воду. Бесплатную, государственную. Из-под крана. Вот о чем ты напиши. А то, – Глыбов покривился, – «серьезный журнал, важные темы»…

– На этажах ниже двадцать пятого, – спокойно возразил Савелий, – ничего не происходит. Вы сами сказали – люди спят по четырнадцать часов. О чем тут писать? Один мой знакомый когда-то в молодости собирался роман сочинить. «Бледные люди». Переселился на седьмой этаж – и сел сочинять.

– Сочинил?

– Нет. Я пришел к нему в гости через полгода после его переезда. Главная его забота была – раз в день ложечку мякоти проглотить. Он был довольный, счастливый, глаза блестят… Лицо цвета сырого цемента. Сальные волосы. С тех пор я его не видел.

– Вот и разыщи, – посоветовал миллионер. – И напиши о нем.

– Сначала о вас, – возразил Савелий. – Прошу прощения, но ваши слова про конченую нацию и страну, которую просрали, не попадут в текст интервью. Это чересчур. По-моему, у нас не все так плохо. Да, мы мало работаем. Да, нас осталось сорок миллионов. Да, быт травоядных граждан отвратителен. Но зато мы счастливы. Россия очень богата. Да, мы потеряли Петербург, впустили чужой народ в Сибирь, но у нас колоссальные территории на Луне…

– Болван, – грустно вздохнул Глыбов. – В Сибири текут реки. Там растут кедры, белочки по веточкам прыгают. А на твоей Луне уже десять миллионов лет – один только прах ледяной. И больше ничего. Я летаю туда каждый год. Летаю на китайском челноке. И гуляю по Океану Бурь в китайском скафандре…

– Но что здесь плохого? Они производят, мы – пользуемся. Они нам должны, а мы никому ничего не должны.

Миллионер презрительно кивнул:

– Да. Конечно. Знаешь что? Тебе надо залезть на батут.

– Зачем? – удивился Савелий.

– Попрыгай – поймешь, – с ненавистью произнес Глыбов. – В верхней точке прыжка ты испытываешь невесомость. Зависаешь на миг и думаешь: вот оно, так называемое счастье. Ты ничего не весишь и никому ничего не должен. Ничего не должен, даже собственным весом не обременен – хорошо, правда?

– Я слышу в ваших словах иронию.

Глыбов выпрямился и вздохнул:

– Тебе показалось. Еще вопросы?

– Вопросов много, но…

– Да, – перебил миллионер. – На сегодня хватит. Оставайся на обед. Будут девки. Группа «Стоки Блю» в полном составе.

– Благодарю. – Савелий покачал головой. – Я не любитель.

– Я тоже. Но девки забавные. У всех троих синтетические связки и гортани. У одной под Марию Каллас, у другой под Любовь Орлову, у третьей под Кристину Агилеру. Хорошо поют. Но самое интересное начинается, когда они не поют. Две родились на шестом этаже, одна – на седьмом. Очень веселые. Дуры дурами. Мякоть жрут три раза в день. Десятую возгонку…

– Десятую?

– Ну, или одиннадцатую.

Савелий покачал головой:

– Простите, но для поднятия настроения мне не нужны девки с синтетическими гортанями.

– А мне нужны.

– Вы не производите впечатления счастливого человека.

– Угадал, – широко улыбнулся Глыбов. – Знаешь почему? Потому что я не счастливый человек. В отличие от тебя.

– Много забот?

– Много, – скучным голосом ответил миллионер. – У меня на фирме, представь себе, люди стали пропадать. Бесследно. За полгода – трое…

– Известный феномен, – кивнул Савелий. – Эскаписты. Наш журнал писал об этом. Обрывают социальные связи, бросают семьи, переселяются на нижние этажи, заводят гарем из бледных женщин и погружаются в беспредельное травоедство.

– Это не эскаписты, – отрезал Глыбов. – Тех легко вычислить по сигналам микрочипов. А мои исчезли, как не было. Их сигналы пропали.

– Так не бывает.

– Бывает. Если выбраться за пределы Москвы. На периферию.

Савелий улыбнулся и встал.

– Человек из Москвы, – сказал он, – не способен жить за пределами Москвы. Каждого из нас на периферии ждет только голодная смерть.

Возвращаясь с интервью, он ощутил досаду. Покинул лифт на демократичном сорок пятом этаже, зашел в бар – пестрый, ярко освещенный (на средних уровнях тщательно культивировался так называемый «позитив», в моде были розовые ковры и морковного цвета мебель). Взял китайского фруктового пива. Отругал себя.