Центурия

– Если они спасают свою жизнь, можно ли рассудить, что они предают самих себя?

Центурион скрежетнул зубами. Философия не являлась его стихией. Техника владения мечом, стратегия и тактика – в этом он что-то понимал, в этом был силен. Яд же, таящийся в словах, змеиная гибкость фраз зачастую вызывали у него мутную головную боль. Словесные хитросплетения заводили в тупик без всякой надежды выпутаться. Но он не стыдился этого. Ораторы, политики, земледельцы – каждый на этой земле занимался своим делом – тем самым, ради которого был рожден. И постичь все за одну-единственную жизнь, овладеть всеми мирскими профессиями было изначально невозможно. Этот разговор он однако поддерживал по собственной инициативе. Значит был в том какой-то интерес, а возможно, в нем говорило элементарное мальчишеское упрямство. Последнее слово хотелось оставить за собой. Советник же такой возможности не давал.

– Спасение самого себя – это не спасение жизни, – медленно и, как ему казалось, рассудительно вымолвил он. – Это защита своей славы, своей чести.

– А если нет ни того, ни другого?

– Значит, и то и другое следует заработать. Трудом, подвигами, чем угодно.

– Но для этого надо сначала сохранить жизнь.

– Чем они и занимаются от рождения и до конца своих дней! – центурион фыркнул. – Пойми, Фаст, в этом и кроется главное отличие раба от свободного гражданина. Первый спасает жизнь всеми доступными ему средствами, последний всегда посвящает чему-либо.

– Хорошо. Тогда объясни, что делать вчерашнему воину и сегодняшнему пленнику? Правом победителя он ведь тоже превращен в раба?

Центурион задохнулся от гнева. Фаст попросту издевался над ним!..

– Я не понимаю, к чему ты клонишь!

– Тогда прекратим на этом, – советник успокаивающе коснулся его руки. – Лучше поговорим о том, что ты намерен предпринять дальше.

– Дальше? – центурион недоверчиво взглянул на собеседника. – Ты спрашиваешь об этом у меня?

– Будет лучше, если о твоих планах узнают хотя бы оптионы. Безусловно – кое о чем они догадываются, но догадки еще не знание.

Внимательно всмотревшись в лицо Фаста, военачальник скупо улыбнулся. Все-таки оставалось еще что-то, в чем советник не в силах был тягаться с ним. Философия и логика – прекрасные вещи, но и они пасуют перед интуицией. Внезапное открытие приятно удивило центуриона. Злость разом угасла. Спор оказался для него небесполезным. И прежде всего он вдруг уяснил, что многомудрый и хитрый советник по-прежнему не понял главного! То, о чем спрашивал Фаст, следовало адресовать не к предводителю центурии, а выше. Гораздо выше!.. Откуда мог он знать, что уготовили им боги! Они и только они являлись стратегами, определяющими будущее маленького отряда. Людям оставалось лишь полагаться на редкие знамения, на собственное сердце и чутье. Сам центурион уже смирился с такой долей и успел принять ее как неизбежное. То же самое мог посоветовать и Фасту…

Ветер шевельнул волосы на голове центуриона, он почувствовал ядовитый запах гари. Соперничая с восходящим солнцем, вдали ярко разгорались постройки. И не постройки даже, а конструкции из десятков гигантских труб, металлических механизмов и пугающе изломанных геометрических фигур. Смутно центурион чувствовал некую связь между чудовищами и постройками. Потому и приказал сжечь то и другое. Воля его была исполнена. С чумазыми лицами к лагерю возвращались факельщики. «Греческий огонь» снова был пущен в ход. И снова небезуспешно. Дым валил гуще и гуще, перекрыв темными облаками треть горизонта. Глядя на эти облака, что-то жалобно прокричал старейшина и с неожиданной резвостью бросился к ложу военачальника. Солоний подцепил его за подол и, перехватив поперек туловища, кротко взглянул на центуриона. Человечек поскуливал, делая отчаянные попытки вырваться. Пальцами он то и дело испуганно тыкал в сторону полыхающих построек. Центурион поморщился. Истолковав это как команду, Солоний поставил человечка на землю и, развернув вокруг оси, легонько ткнул кулаком в затылок. Взмахнув руками, человечек пробежал несколько шагов по двору и растянулся на траве. Тут же поднялся на четвереньки и проворно отполз в сторону, к ветхому заборчику, где и уселся, утирая кровоточащий нос.

– Как видишь, ему не нравится, когда жгут логово его хозяев, – язвительно произнес центурион.

Фаст безразлично пожал плечами. Он не хотел возобновлять спор. Военачальника это вполне устраивало.

Тем временем факельщики разбрелись по дворам. Часть из них задержалась у колодца. Заскрипел ворот, с удовольствием разоблачившись, легионеры принялись поливать друг друга из ведер. Наверное, вода оказалась ледяной, потому что вскрикнул один, а за ним сразу другой…

Глядя на гогочущих воинов захотелось улыбнуться и центуриону, но он не улыбнулся. Но и не возроптал. В иной ситуации следовало бы немедленно пресечь шум, но сегодняшнее положение было особенным. Более того – центурион понимал, что качественно изменился и статус каждого воина. В этих краях рассчитывать на какие-либо резервы не приходилось. Он мог полагаться только на собственных солдат и потому этих самых солдат ценил сейчас как никогда. Чуть отвернувшись, он сделал вид, будто ничего не происходит. Что страшного в том, если воины немного позабавятся? В конце концов с задачей они снова справились, дьявольское здание из десятков труб разгоралось все ярче. В ясное небо исполинским столбом поднималась черная клубящаяся муть.

Центурион и сам бы не ответил, отчего сооружение из труб и колонн пробудили в нем такую ненависть. Мерзкий ли запах, выжимающий из людей кашель, был тому причиной или сероватый, покрывший липким слоем траву и деревья налет? Как бы то ни было, но от загадочных конструкций на расстоянии веяло недобрым и зловещим, и он поступил так, как подсказывало ему сердце солдата.

Строение продолжало гореть. Серые краски обугливались, скручиваясь темнеющими стружками, осыпались на землю. Происходило жутковатое. Через мешанину огня перед людьми все отчетливее прорисовывались истинные черты уничтожаемого. Центурион не ошибся. Здание тоже являлось творением титанов. Черный скелетообразный остов смотрел на них безглазыми провалами окон, и оттуда, из этих провалов, змеиными языками вытягивались розовые огненные жгуты. К счастью, людям они больше не угрожали…

Одна из колонн скрежещуще накренилась, вздымая искристые облака, начала рушиться. Строение располагалось от деревни на приличном расстоянии, и все же треск падающей махины был слышен и здесь. Ухнула земля, принимая удар, марево над пожаром припорошило золотистой пылью. Центурион удовлетворенно погладил кожаный, золотом расшитый пояс, украдкой покосился на советника.

Итак, Фаст по-прежнему терзался ненужными сомнениями. Он так и не осознал, что происходящее ни в коей мере не зависит от них и возможно, все еще пытался объяснить случившееся злыми кознями Акуана. Владея орудием логики, он не испытал того внутреннего озарения, что милостиво посетило центуриона. Военачальник испытал горделивую радость. Что бы там ни придумывали про добродетели, никто из людей не откажется от маленького превосходства над окружающими. Будь то богатство, ум или знание истины. Эту самую истину центуриону и удалось разглядеть.

ОНИ НЕ БЫЛИ ВОЛЬНЫ ВЫБИРАТЬ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ПУТЬ! Волею Зевса центурия посылалась туда, где ощущалась необходимость в мужественных и честных сердцах. Война с черными силами шла полным ходом, и им не следовало ломать головы над уже решенным. Они носили звание воинов, и единственное, что от них требовалось, это умение сражаться. Сражаться во имя Земли, во имя небесных властителей…

С оттенком сочувствия военачальник взглянул на Фаста. Он по-прежнему не собирался что-либо объяснять советнику. Одна из ценностей этой жизни – познание непреходящих истин. И подобное познание бывает только самостоятельным. Идея, подсказанная другом, не стоит ломаного гроша, и ни наставники, ни самые искусные педагоги не заменят такой беспримерной вещи, как личный опыт. В личном первый помощник самому себе – ты сам! Иное попросту не предусмотрено жизнью.

***

Часть воинов решено было поселить в двухэтажном доме. Для этого следовало очистить его от лишних вещей. Вот тут-то у Солония и возникли некоторые осложнения. Как только из здания стали выносить мебель, угомонившийся было старейшина снова проявил удивительную прыть. Выкрикивая писклявым голоском какие-то слова, он бросился к легионерам, выволакивающим из здания вещи. Башенноподобный вид Солония, вставшего на пути, его не испугал. Маленького человечка отпихивали, а он продолжал упрямиться. Это было что-то новенькое, и воины потихоньку начинали посмеиваться. Раз за разом старейшина бросался к дверям, и, сердито пыхтя, оптион ловил его по двору, а, поймав, в охапке выносил за калитку. Через минуту все комическим образом повторялось. Заметив интерес окружающих, Солоний уже не решался позвать кого-либо на помощь или применить что-либо более действенное, нежели обычные оплеухи. Слишком уж невзрачной выглядела фигурка старейшины рядом с атлетическим торсом разодетого в сверкающие доспехи воина. По всему было ясно, что человечек проделывает это не забавы ради, но зрителей становилось все больше и больше, многие откровенно смеялись.

Фаст высказал предположение, что старейшину, по всей видимости, беспокоит бесцеремонное обращение легионеров с мебелью, выносимой из дома. Центурион склонен был с ним согласиться. Здание очищали не особенно церемонясь. Соперник Солония кидал отчаянные взгляды на верхние этажи. Все они были нараспашку, и под одобрительные возгласы наблюдателей оттуда густо высыпали пестрый хлам: какие-то детские барабаны, деревянные стулья, матерчатые щиты с надписями и кипы разлинованных папирусов. Вероятно, именно эта процедура так разволновала нелепого человечка. Центурион покачал головой. Кто знает, могло получиться и так, что человечек проделывал все эти трюки исключительно ради односельчан – нынешних свидетелей его бесстрашия. Вернувшимся хозяевам кто-нибудь обязательно поведал бы о его самоотверженном поведении. Глупый раб не догадывался, что время «хозяев» прошло. Приговор был произнесен, они явились сюда в роли его исполнителей.

– Какой занятный механизм… – Фаст смотрел на воинов, обступивших черное, напоминающее диван устройство. Его только что вынесли из дверей и, откинув деревянную крышку, обнаружили под ней ряды белых и черных клавиш. Легионеры тюкали по ним своими узловатыми пальцами, и черный «диван» откликался сочными приятными звуками.

– Сдается мне, это музыкальный инструмент, – Фаст повернул голову к центуриону. – Может, мы их недооценили? Взгляни на эту механику. И стекло… Все окна у них застеклены.

Центурион нехотя кивнул. Он тоже обратил на это внимание. Но заметить – не значит принять. Что-то внутри него противилось этому. Может быть, он предчувствовал, что утвердившись на тропке приятия, ему придется с каждым шагом принимать все более трудные решения. Стекло, механическая музыка… Что последует за ними? Проще было списать все на многомудрых титанов. Эти же рабы не могли самостоятельно дойти до тайны изготовления стеклянных пластин. Они, конечно же, пользовались готовым, и подобный ответ устраивал центуриона более всего…

Заглушая игру музыкального инструмента, на улице звонко громыхнула колодезная цепь. Кто-то выпустил из пальцев рукоять ворота. И разом прекратились все разговоры. Смеявшиеся умолкли. Не поднимая головы, центурион медленно встал. Он уже знал, что означает такая внезапная тишина. Это было предвестием грозы. Длительного отдыха не получилось…

БОЙ

– Они приближаются! – прокричал кто-то.

Окинув окрестности взглядом, центурион ничего не увидел. Еще догорало жутковатое строение, почерневшими тушами остывали на полях сожженные чудовища. Но дорога была пуста, со стороны пашень опасности тоже не наблюдалось.

– Выше, – подсказал Фаст. – Они передвигаются по небу.

Центурион послушно поднял глаза. Три крохотных точки зависли меж облаков. Так, по крайней мере, казалось на первый взгляд. Но он тут же сообразил, что точки не стоят на месте, быстро приближаясь, принимая округлые, необычные для птиц очертания. Теперь они напоминали огромных стрекоз – с пузатыми, бочкообразными туловищами, длинными палочками хвостов и обилием глаз. Злыми командами оптионы уже сгоняли легионеров в шеренги. Жестом центурион поманил к себе Клодия и выразительно кивнул на дощатые изгороди. Через минуту дерево затрещало под десятками крепких пальцев. Центурия спешно изготавливалась к бою.