ЭХОЛЕТИЕ

– О, секундочку, месье, ах, как же я забыла, – крикнула она уходящему Полю в спину. – Вам письмо.

Поль обернулся и сделал пару шагов к ней навстречу:

– Надеюсь, от незнакомки, мадам Дениз…

– Непонятно, зачем тогда она подписывается мужским именем …– пошутила консьержка.

Поль еще улыбался, когда брал конверт из рук мадам Дениз, но когда он прочитал адрес и имя отправителя, улыбка, как чернильная клякса, медленно сползла с его лица. В правом нижнем углу конверта в разделе отправитель было аккуратно выведено: СССР, Лисецк, улица Комиссаржевской, Люку Арно.

Поль посмотрел растерянно на консьержку, потом на адрес, потом на обратную сторону конверта, потом снова на консьержку, потом снова на адрес – и так несколько раз подряд. Что-то заело в молодом французском организме.

– У вас все в порядке, месье? – озабоченно спросила она у соляного столпа, одетого в пиджак Дюваля.

– А какое сегодня число? – спросил Поль, глядя сквозь нее.

– Третье, месье.

– А месяц? – продолжил Поль свой совсем невежливый допрос, пытаясь одновременно рассмотреть штемпель на обратной стороне письма.

– Третье августа восемьдесят третьего года, месье Дюваль, – на всякий случай уточнила мадам Дениз. А сама подумала, что «травка» это все-таки зло. И молодым преподавателям в коллеже её вообще категорически нельзя употреблять.

– А кто принес? – Поль явно не желал успокоиться.

– Месье Дюваль, почтальон, конечно, больше некому, – развела руками консьержка.

Поль вторично обернулся и, не попрощавшись, начал медленное восхождение на свой этаж по широкой лестнице с коваными перилами. Поль пытался хоть как-то объяснить произошедшее с ним, но мозг отказывался дать хоть какой-то результат. «Как так? Я утром отправил письмо, а в обед уже получил ответ. Может, меня разыграли? Но на почте я никого не знаю. Может, меня разыграла та девушка из канцелярии? Нет, бред какой то». Самой рабочей версией оказалась версия о том, что советская почта – самая быстрая почта в мире.

Поль прошел в гостиную, сел за письменный стол и ножом «Dupont», подарком матери, аккуратно вскрыл конверт. На стол выпала небольшая цветная фотография, сделанная «Полароидом», на которой был заснят бурый медведь, стоящий на задних лапах в окружении сугробов, и один листок из обычной ученической тетради.

Поль отодвинул фотографию в сторону и начал с изучения письма, содержание которого оказалось совсем небольшим и выполненным мелким убористым почерком:

««Поль, старина, привет, буду краток, как Сократ. Я надеюсь, ты не забыл, кому должен кружечку пива за то, что греешь мое рабочее место? Старик, дело в том, что моя Жанна скоро должна родить, и я решил прервать командировку и вернуться Тур. И в связи с этим, по старой доброй традиции предлагаю снова тебе занять мое место, но уже здесь. А я тогда вернусь на свое место, но уже в Туре. К тому же, это все-таки историческая родина твоей матери, думаю, ей будет приятно. С деньгами всё очень даже ок. Командировочные приличные. Решайся. Если согласен, дай знать. С запросом помогу. Жду месяц, больше не могу.

P.S. Бери больше теплых вещей. Летом погода как у нас, а зимой как у пингвинов.

P.P.S. Столько красивых девушек я в жизни не видел. Не пожалеешь.

P.P.P.S. Черт возьми! Ну зачем я женился …

P.P.P.P.S. С тебя восемьдесят франков – я по международному звонил в наш коллеж, чтобы уточнить твой адрес».

Поль, толком не осознав содержания письма, рассмотрел фотографию. То, что он ошибочно принял за бурого дрессированного медведя, оказалось его приятелем Люком Арно в огромной шубе. На голову было надето странное меховое кепи из волка или собаки с опущенными ушами и завязанными под подбородком. Подмышкой Люк держал явно женскую сумку, вытянутой формы. «Может, это у русских такие портфели для ученого состава, – подумал Поль, – или, может быть, по рассеянности Люк в автобусе случайно прихватил чужую сумку? А может быть, попросил первую встречную девушку сфотографировать его, а сам решил любезно ей помочь?» Но что-то ему подсказывало, что жене Люка лучше эту фотографию не показывать. Кстати, близоруко прищурившись, Поль разглядел внизу одного сугроба бампер, а у другого – явно автомобильную фару.

Поль был настолько взволнован таким удивительным совпадением, что уснуть уже был не в состоянии. В голову лезли картинки далекого советского города с медведями и пингвинами, Люка, окруженного толпой русскоговорящих красоток во главе с беременной женой, самого себя и, конечно же, деда.

«Нет, это знак судьбы! – в сотый раз подумал Поль, перечитывая письмо. – Как такое могло случиться?»

Он проснулся, как от толчка. «Бог мой, половина девятого!» Так: или не бриться и не завтракать, или что-то лепетать директору и ученикам». Выбор пал, естественно, на первое «или». Он примчался за пять минут до начала уроков, весь затекший и опухший, с отпечатком своей собственной пятерни на лбу. «М-да… – подумали коллеги… – ну, бриться-то надо время от времени». «М-да… – подумала школота… – Как рано стареют учителя…».

Поль едва дождался конца занятий и резвым галопом поскакал в кабинет директора. Там, волнуясь, он зачитал основную часть письма Люка, сообщил ему о своем решении ехать в СССР и вежливо поинтересовался мнением директора. Напрасно он с тревогой ожидал ответа. Директор был совершенно не против поменять юного специалиста на более опытного. Он даже оказал любезность и обещал передать ему полный список документов, необходимых для согласования подобной ротации педагогов в государственных органах.

Далее Поль помчался снова на почту. Обычное письмо отправлять не позволили опасения и переживания, поэтому Дюваль на бланке телеграммы написал всего одно слово: «Согласен».

Теперь предстояло самое главное – успокоиться и сообщить о предстоящей поездке матери. Поль открыл дверь магазина и обнаружил Катрин, беседующую с двумя немолодыми уже господами, одетыми одинаково в костюмы с жилетками и галстуками. Он встретился взглядом с матерью и кивнул ей. Как ни скрывал он свое волнение, стараясь казаться неторопливо-безразличным, мать раскусила его в первую секунду:

– Excusez moi, monsieur Durant et monsieur Thomas, je doit servir un client tres important, qui est mon fils Paul. Si vous netes pas contre continuerons demain notre conversation a tout moment. (Месьё Дюран и месьё Тома, я должна обслужить очень важного клиента, моего сына Поля. Если вы не против, продолжим наш разговор завтра в любое удобное для вас время).

Оба господина заулыбались, дружески кивнули Полю и по очереди поцеловали руку Катрин.

Мать, в неизменно деловом костюме, подошла к сыну и, нежно улыбнувшись, спросила:

– Что случилось, малыш?

– Ровным счетом ничего, мам, – ответил Поль. – Напрасно ты оборвала разговор. Я мог бы и подождать.

– Я поняла, – Катрин еще раз улыбнулась, – снова вопросы?

– Никаких вопросов, мам, просто забежал сказать, что скоро, через месяц, я поеду в командировку, – Поль как бы невзначай посмотрел ей в глаза.

– Ну что ж, хорошо, а куда и на сколько?

– В Лисецк, мам, пока на год, а там видно будет, – Поль старался как никогда, чтобы обертоны голоса оставались будничными.

– В какой Лисецк? Как в Лисецк? – Катрин растерялась. – Это что, шутка?

– Мам, ну какая шутка, это командировка. Послушай, у меня предложение: давай я закажу круассаны и десерт, а ты после работы заскочишь ко мне. Мы попьем кофе и обо всем поговорим. Договорились? – Поль по лицу матери видел, что у нее минимум сто вопросов, поэтому поцеловал ее в щеку и ретировался из магазина. Катрин долго еще молча стояла у окна и что-то пыталась разглядеть в надвигающихся на город сумерках…

Октябрь 1936, г. Лисецк

Антонов поплотнее закрыл за собой дверь начальника НКВД, подошел к ожидавшему его Кандидату и негромко приказал: «Через пятнадцать минут в Кольцовском сквере у фонтана». Не дожидаясь ответа, прошел через приемную, по лестнице спустился на второй этаж, зашел в небольшой кабинет и, по-армейски быстро натянув на себя кожаную тужурку, спустился на первый этаж. Козырнул часовому на входе и оказался на улице. Можно было не спешить, до Кольцовского сквера было минут семь пешком, не больше. Антонов повернул направо и неспешно направился в сторону Конной площади. Стареющий опер знал этот район как свои пять пальцев, он родился здесь пятьдесят пять лет назад и еще босоногим пацаном бегал по улице Володарского и по прилегающим к ней кривым переулкам. В те частливые времена она называлась по-другому – Мещанской, хотя у нее было еще два названия – Пятницкий переулок и Попова гора. Пятницким переулком её называли старики, отчего – не известно. А вот когда сорок лет назад купец, торговавший обувью, Попов Дмитрий Сергеевич купил на южной части улицы сразу одиннадцать усадеб и положил между ними булыжную мостовую, её стали называть Поповой горой.

Позавчера на Покров резко похолодало, но сегодня так же потеплело. Если бы не промозглый ветер, швыряющий в лица прохожих то ворох опавшей листвы, то старое тряпье, можно было бы наслаждаться прогулкой. Антонов поднял кожаный воротник и поглубже натянул картуз, чтобы потом не веселить честной народ – с наганом на боку гоняться по всей улице за головным убором. Он шёл и вспоминал первое общение с новым кандидатом в палачи. Это было неделю назад. Антонов в тот день заглянул в самый дальний кабинет, рассчитанный на четырех человек на последнем этаже. Никого не было, только в дальнем углу над бумагами корпела маленькая голова со сломанным ухом. Когда Антонов приблизился, голова поднялась над столом, но как-то не очень высоко. Тельце, к которому она присоединялась, оказалось маленьким и тщедушным. Антонов протянул руку и поздоровался. Человечек, в большой не по размеру гимнастерке без каких-либо знаков различия, довольно крепко пожал руку.

– Где ухо сломал? – спросил просто Антонов, присаживаясь у стола.

Опер машинально прикоснулся к уху, покраснел и пробубнил:

– Да так, в детстве, с пацанами…

Антонов до этого общения навел справки на кандидата. Родился в 1912 году в небольшой деревне под Лисецком, из семьи крестьян, комсомолец, не женат. Отучился в местной начальной школе, после которой пошел работать в колхоз. Активно себя проявил в начале тридцатых годов, когда началась сплошная коллективизация. Возглавлял отряды по хлебозаготовкам, выявлял зажиточный элемент, который резал скот и сокращал посевы. Год назад по комсомольской путевке попал в лисецкий НКВД. Друзей нет, довольно замкнут, увлечений нет, в пьянках не замечен. То, что надо.

Антонов прямо задал еще один вопрос:

– Знаешь, кто я?

– Да, – последовал ответ, – вы помощник коменданта.

– Что входит в мои обязанности, представляешь?