А я, испытанный тобой,
не персонаж и не герой,
но тоже знаю кое-что и даже лишку.
Не вечер был, а героин.
Цвели пионы и жасмин.
И хризантема на плече твоем белела.
И дорогой табачный дым
висел туманом голубым,
и по граненому стеклу катилась пена.
Движенье рук, сближенье душ,
я был на редкость неуклюж
и все моргал и поторапливал Глафиру.
Глафира, гладкая, как нуль,
носилась резво, как жигуль,
и жигулевское несла и что-то к пиву.
Весна отвесила поклон
и тем, кто может быть влюблен,
и тем, кому пришла пора крутить динаму.
И я восторженно моргал,
и пену бережно сдувал,
и понимал, что больше мне не слушать маму.
Любовь не ведает преград -
я слышал, люди говорят.
Мой лучший друг чуть не женился на индейке.
Но только в Индии сейчас
довольно слаб рабочий класс.
Они б наверно там сидели без копейки.
Здесь не Монако, может быть,
но есть, где рубль наварить,
есть расплатиться чем за хвостик от ставриды.
Обои светлые, балкон
и магазин недалеко.
Короче, дышится легко – такие виды.
Пускай не самый жирный кус,
к нему, глядишь, торговый вуз
и перспектива не опухнуть с голодухи.
И я, моргая всякий раз,
когда несли креветок таз,
все целовал твои неласковые руки.
И я шептал: Гони печаль,
что как расстроенный рояль
мешает нам сосредоточиться на чувстве…
Нет, это сказка, это миф!
Наверно завтрашний разлив!
Приятно все-таки не быть чужим в искусстве.
Набухли веки и язык.
Я в свой подъезд едва проник
и полз по лестнице без лифта на девятый.
Ты где-то бросила меня,
а стукнул я тебя любя -