Меня начинает рвать прямо на сцену – до кругов в глазах, до полуобморочного состояния. Сквозь запись грозы слышатся возмущенные голоса зрителей.
Представляю, что напечатают газеты с утра. "Еще одна звезда немого кино не смогла найти себя даже в театре".
Господи, давно мне так плохо не было. Сколько я ни пил, но так…
Обессилев от тошноты, я сажусь на сцену. Дрожащими руками вынимаю сигареты, спички – они, конечно, не отсырели, – закуриваю.
Проклятая жизнь. Однажды ты просто открываешь глаза и видишь, что мир вокруг – не более, чем декорации. Машины из картона, стены из пенопласта; а звук дождя – всего лишь бесконечная фонограмма.
И сам ты рисованный персонаж. Со вздорной ухмылкой и грустью в глазах. Жалкое подобие актера, что спился до безумия и не умеет отличать реальность от вымысла. Который даже имя свое забыл!
И сценарий. Ха-ха-ха!
Я смеюсь, как сумасшедший. Я ни черта не помню, что должно быть дальше.
Наверное, разоблачение. Это же детективная пьеса. В финале всегда разоблачение.
Слегка приоткрываю глаза – зрители еще на местах. Ждут. Ждут, сукины дети, развязки.
Мне хочется попросить у них прощения и одновременно послать всех в тартарары.
"Надо доиграть этот спектакль, Седрик".
"Я не хочу! Я не Седрик! Я был прекрасным актером, который никогда не снизошел бы до такой чепухи".
"Так и докажи".
"Я не хочу ничего доказывать!"
"А себе?"
Господи!
Я вскакиваю на ноги. Утопающий во тьме зал вздыхает почти в унисон. Шатается под ногами сцена – точно палуба корабля в шторм.
Думай!
Это детективная пьеса. Все ответы либо в диалогах, либо в декорациях; только нужно быть внимательным.
Что я мог упустить? Авария, мастерская, дорога в горах… Еще раз осмотреть тела?
Иду к нарисованному "Ситроену": мятая картонка, муляжи. Плебейская чушь…
Нет, мне нужно видеть место, как наяву, я должен верить в происходящее!
Ну, же! Ну!
Потоки воды обрушиваются на меня сверху. Я оглядываюсь – зала нет, вокруг только ночь и беснуется стихия.
Тела!
Обыскиваю карманы. Курсель, Селли, Шове… ничего. Фантики, бумажки – я просматриваю их снова и снова вместе с царапинами на белом "Ситроене" и унылым "Фордом".
Спички "Помни", карта с отметкой, пансион "Утренний бриз", кольт 1911 года…
Бриз.
Бриз?!
"Пансион "Утренний бриз"
Шоссе Антампери, владение 4
(4 км. от мастерской мадам Дю Блессир)"
В голове вспыхивают строчки газеты:
"Сейчас знаменитый "Король", по словам родственников, проходит лечение в "краю морских ветров и солнца"…"
И расстояние совпадает! Вот куда переехал Дамюр! И вот кого хотели вернуть!
События резко встают на места.
Факт первый: Курсель имел опытного шофера, и тот вряд ли бы дал упасть машине. Значит, ему "помогли".
Факт второй: с возвращением Габриэля вернулась бы и единая империя. Курселю не было нужды следить за Селли – они хотели помириться.
Но зачем это тем, кто поднялся во время "раздробленности" – колобку, Растиньяку и другим "шишкам" местного разлива. Зачем им старая власть? Проще договориться и убрать старожилов.
Вот откуда карта у парней на "Форде"; откуда вмятина и вороные царапины на машине колобка – он просто столкнул шефа в пропасть. Затем позвонил мне – знал, что опустившийся алкоголик спустит все на тормозах, – и Растиньяку.
Только он с самого начала не собирался делиться властью.
Ха-ха!
Возня в муравейнике, честное слово. И все же Растиньяк своего добился.
Я сажусь на сцену и закрываю глаза. Сигарета в зубах; "чирк" спички.
Зрители молчат – то ли ждут продолжения, то ли расходятся. Впервые за карьеру мне на них плевать.
Вдруг понимаю, что молчат и часы в голове. Тишина. Тишина!
Жаль, что это лишь пьеса и зло, как всегда, восторжествует, и Седрик останется продажным алкоголиком в портовом городке.
Капли дождя скатываются за шиворот, ноги промокли – а ливень все долбит и долбит по изувеченной земле.
Сверкают молнии, визжит в горах полицейская сирена.