Игрушка богов. Часть 1

Покормили, хотя повар у них не умеет готовить и мясо – спалил. Однако есть всего два выхода – есть и жить для продолжения борьбы либо сложить лапки и сдохнуть. Выбор очевиден – я иду к далёкой цели!

Хотелось бы сказать, что выспался на год вперёд, но сон на деревянном полу во время качки в окружении стада блеющих баранов – удовольствие своеобразное, отлежал все бока, несколько раз на волне врезавшись в столб, к которому привязан. Пока позволяет время и кормёжка – попытался привести тело в минимально-удовлетворительные кондиции, выполняя различные упражнения. Экспресс-курс: «Попытка надышаться перед смертью».

Через боль мышцы вспоминали о своём предназначении. Главное для меня – не перенапрячься, иначе на время стану не готовым к драке за жизнь. А ничего другого впереди не предвижу.

Куда-то приплыли, корабль совершает несколько поворотов, морячки носятся по палубе с громкими криками и ругательствами – куда уж без них? Швартуемся.

Впятером выводят на палубу, вижу первый город этого мира. Ну да, средневековье, как его любят рисовать историки, однако далеко не такое помпезно-вычурное, как «античные» города Земли. Стена – так просто стена из почти необработанных каменюг. Дом – так чисто утилитарное жилище, без потолков высотой в пять метров, ведь местные понимают, что такое никак не протопить в холодную погоду.

Про запашок ничего сказать не могу, так как от самого смердит после недельного пребывания в вонючем трюме. Там, конечно, два раза в день проходились с деревянными лопатами, убирая какахи, но всё не почистишь, а уж тем более не выведешь аромат.

Спускаемся по трапу. Другие люди, внешним видом не похожие ни на морячков, ни на барановодов – вполне можно обозвать «арийцами»: высокие, белая кожа, светлые волосы – встречают внизу, заковывают в кандалы. Пиндец! Как говорится: «всего лишь бросил оружие» при первой встрече с аборигенами.

Отводят в одноэтажное здание – загон-тюрьма для живого товара с небольшого размера камерами за крепкими дверьми с решётками. Служитель тюрьмы, пока я в кандалах, демонстрирует две «приспособы». Первую прямо на мне: двузубец на среднем длины «черенке», зубцы которого обмотаны тканью – берёт шею в захват орудия, слегка поднимает вверх, зубцы ложатся на плечи, рычаг в действии, голова задирается, тело тянет вперёд, попав в этот захват – сопротивляться уже не получится. Вторая: деревянная палка, также обтянутая в средней толщины слой материи. Изображает удар по своей руке, после чего начинает её тереть и трясти, приговаривая нечто вроде: «уфь, уфь, уфь». Актёр из него так себе.

Ясно, не проданный товар сильно портить не станут, но меры против буйных давно выработаны. Первым делом запускают в помывочно-постирочную комнату: когда стражники вели сюда, то морщили носики от амбре. Ну ладно, хоть не как европейцы в том же Средневековье и период Возрождения, когда люди могли помыться всего пару раз за жизнь, а вонь скрывали «кёльнской водой» – одеколоном (eau de Cologne).

У них даже есть нечто, похожее на мыло! Цивилизация! Выдали небольшой кусок, показав пантомиму по применению: смочить, намылиться, смыть. Воду набирать из этого крана (он у них есть!)

Кандалы, наконец, снимают.

– Терза! – приказывает служитель, делая взмах кистью руки. Видимо: «Дерзай! Давай! Приступай! Вперёд!»

Приступаю. Водичка из крана слегка тёплая, даже не скажу, каким образом. Где-то с той стороны стоит дровяная печь?

Первым делом застирываю джинсы, ходить голозадым непривычен. Что делать с одеялом-пончо, которое до сих пор со мной. Постираешь – будет долго сохнуть, не постираешь – противно использовать. Стирать! Как-нибудь высушу.

Из деревянной бадьи омываю пол, укладываю одеяло без пододеяльника, встаю и начинаю мыться сам, одновременно топча стираемое, служитель только хмыкнул, увидев мой приём – наблюдает, чтобы я помылся?

С выжимом ожидаемо возникли проблемы, но неожиданно выручил тюремщик:

– Ракшан! – прокричал он куда-то вдаль по коридору.

Прибежал мужичок не-ариец, который после короткого указания подержал один край. Сил у него маловато, но кое-как отжали. Показываю надзирателю, мол, повесить бы. Мужик попался не злой, или я впечатлил его своим «умом и сообразительностью» – позвал второго тюремщика, сопроводили во двор, позволили вывесить на солнышко. Джинсы с футболкой высохнут на теле.

Я опять поневоле начинаю верить в хорошее. Подавить! Я тут никто, звать никак, кратковременная доброта не означает, что меня не отправят на каменоломни, или не съедят на званом ужине. И не надо про цивилизованность, вдруг у них религия говорит о том, что есть немытое – вредно, а вот мытое – полезно!

Пройдя под прицелом «двузобок» в предназначенную для меня камеру, ложиться на тюфяк с соломой не стал, там точно полно всякой живности. Хожу туда-сюда, разогреваю тело, мокрая одежда в тени на сквознячке холодит.

Вдруг начинается какой-то шухер, слышу, как камеры поочерёдно открываются в порядке от входа в тюрьму. Добираются и до меня. Старик на вид лет так семидесяти в сопровождении целой пятёрки тюремщиков.

– Та сарт! – приказывает один из служителей, команда сопровождается движением ладони сверху вниз. Присесть? Или на колени? Оно мне надо? Кто это может быть? Начальник тюрьмы, кто-то из руководства города, «покупатель»?

Старичок, падла, видя, что я не тороплюсь подчиняться, зарядил мне в грудь искрой, выпущенной из кисти. Шарахнуло будто электричеством, перехватило дыхание. «Шо, в этом мире есть магия?» – мелькает удивлённая мысль.

Откашливаюсь, думаю: «Пора убивать или погодить?» – сильно хочется врезать зажившемуся «на красном свете» индивидууму, но разум говорит, что получу от этого разве только моральное удовлетворение, и то, при условии, что смогу пробиться к нему сквозь пятерых сопровождающих. Как сейчас понимаю, очень зря не обучался всяким боевым искусствам, сейчас бы кия-кия, и все лежат.

Правда, после этого подвига при поимке меня бы совершенно определённо пустили в расход, выбраться из города без знания языка, денег, отличающейся внешности и странной одежде – задача нетривиальная. И ладно бы меня где-то ждали, как советских солдат, бежавших из немецкого плена (далеко не всех отправляли в лагеря, как старается показать не наша пропаганда) – но в этом мире я абсолютно одинок. Впрочем, и в том, получается, уже тоже.

Старичок чему-то сильно удивляется – я должен быть упасть? – и что-то говорит тюремщикам. Толпой на одного быстро и можно сказать, профессионально, подавили моё сопротивление, правда, чуть не выколов глаз – сражался с обречённостью обречённого. Поставили на колени, задрав голову вверх, у меня аж позвонки в шее хрустнули, обе руки также в захвате.

Подходит старикашка и нацепляет на шею обруч-ошейник, застёгивая со щелчком. Служивые отпускают меня, резко отходя, тут же в шею из ошейника бьёт разряд. То ли магии, то ли электричества. В этот раз достаточно больно, место-то гораздо более нежное.

Не будь дурак, вскрикиваю от «боли», хватаюсь руками за ошейник, и изображаю потерю сознания, благо падать набок из положения стоя на коленях не так больно, как стоячему – там ещё надо ухитриться достоверно сыграть и не разбить голову. У меня тоже получилось не совсем удачно, слегка ударился черепушкой.

Пусть старичок лучше считает меня сильно уязвимым к «электроошейнику», при случае это ему выйдет большим и неприятным сюрпризом.

В «чувство» привели отнюдь не нашатырём – окатили четвертью ведра с водой, я понял, что лучше «приходить в сознание». Отплёвываюсь от жидкости, сумевшей попасть в рот и нос, служители тюрьмы смеются.

– Та намос, – кистями вверх, – турин, турин! – подниматься и побыстрее. Учу инопланетный язык буквально на лету. Оставаться здесь, в камере за решёткой, мне не хочется, из нового места проживания свалить, возможно, будет легче.

Несмотря на ошейник, до дома нового хозяина нас сопроводили два стражника. Хорошо, пока не дёргаемся, «любуемся» городом. Райончик, куда вскоре вошли, явно не для бедных. Дома большие и шикарные даже по меркам Земли, мрамор, скульптуры, ухоженные сады.

В один из таких мы вскоре свернули, проходя в отдельный флигель. Знаками предлагают присесть в странного вида кресло, на котором закреплены держатели для рук и ног.

– Нет, спасибо… – отказываюсь я, мне это совсем не нравится.

Двое служителей наставляют на меня двузубцы, собираясь принудить силой – по-видимому, для этого и сопровождали. К сожалению, выход из помещения один, окон нет, бежать некуда. Только пробовать пробиться через двух тюремщиков.

Отхожу за этот самый стул, надеясь заставить их разделиться – дабы перекрыть мне два пути к двери. Старичок зовёт:

– Миро!

Во флигель входит нечто гориллообразное – рост за два метра, руки толще моих ног, взгляд звериный, аж в туалет захотелось.

Хозяин показывает на меня и на кресло. Миро двинулся с одной стороны, двое стражников с другой. Выбираю двоих, они не столь страшны, как тот один. От первого двузубца уйти сумел – поднырнул, но там встретил второй, больно ткнувшись в грудь. А потом меня настигает лапища Миро, как котёнка поднимающая в воздух за шею. Кислород перестаёт поступать в лёгкие, мои жалкие потуги лягнуть громилу, приводят лишь к тому, что темнеет в глазах. Моё тело с размаху впечатывается в ложе кресла – хорошо, что там мягкая обивка, а то бы затылком по деревяшке. Пока я прихожу в себя от жёсткой посадки, руки, ноги и шею зажимами пристёгивают к креслу, а подошедший старик опускает на голову непонятную приспособу. В мозг врывается поток боли…

Глава 4

«В голове» появляется нечто новое – непонятно откуда одно за другим перед «мысленным взором» начинают всплывать слова-образы чужого языка. Пока всё просто: местоимения, числительные, существительные, глаголы. Оп, началась грамматика! Вместе с пунктуацией, спряжением глаголов, временами и всем остальным сопутствующим. Старательно пытаюсь не упустить «нить повествования» – похоже, моя не столь давняя просьба о вложении языка напрямую в мозг исполнена с помощью этого кресла с оголовьем, куда я не хотел садиться.

Однако, уроком «родного языка» моё занятие не окончилось. Вслед за этим началась… арифметика. Короткий перерыв, начинается странный урок, совмещающий «кромографию» – местные называют планету Кром, историю, и… теологию.

Как до этого всплывали образы слов, сразу отпечатывающиеся в памяти, сейчас пошли «фотографии». Сначала в виде глобуса, с обозначением стран и покровительствующих им богов (это они серьёзно? Хотя, после демонстрации старичком магии, поверю и в них), потом масштаб уменьшается, и начинают подаваться исторические факты в контексте различных стран.

Сразу замечаю несоответствие степени детализации подаваемой информации средневековому антуражу вокруг меня – воздушную съёмку делал кто-то, умеющий летать магическим образом?

«Рисунок» поверхности суши сильно отличается от земного, что, наверное, совсем не удивительно. Подобия Тихого океана не наблюдается, земля и вода «нарезаны» более равномерно. Присутствуют два материка, растянувшиеся толстыми изломанными сардельками практически от полюса до полюса с океаном между ними.

Два других материка гораздо крупнее первых, и вместе напоминают погрызенное яблоко, северное или верхнее «полуяблочье» раза в полтора больше южного или нижнего. В районе чуть ниже экватора они почти сходятся, разделённые двумя проливами с чередой крупных островов между ними. Своеобразный местный естественный Панамский канал. В океанах разбросаны крупные и мелкие острова, и даже «почти-материки».

Знают о наклоне оси планеты, которая у Крома очень незначительна – если перевести на наши меры, около двух градусов. К слову, «у них» окружность состоит не из трёхсот шестидесяти градусов, а из тысячи «долей». Насколько позволяют мои познания в астрономии, это означает, что здесь нет «зимы и лета», температура примерно постоянна.

– Ты меня понимаешь? – сквозь транслируемые образы спрашивает старичок.

– Да, – отвечаю ему.

– Сколько будет восемь умножить на девять?