Доктор Смерть

– Вот если бы я был неизлечимо болен, то нагрузился бы взрывчаткой и взорвал тут все нахрен вместе с собой! – сказал с сердцах Саша после двойной выволочки – сначала его отчитал заведующий кафедрой академик Белянчиков, а затем заместитель главного врача по хирургии, привыкший употреблять выражения покрепче «косорукого рукожопа».

– Забей! – посоветовал Кирилл. – Если все брать в голову, то двинуться недолго. Уже меньше трех лет осталось… Время работает на нас!

Советы давать легко, но у самого как-то не получалось «забивать» и «не брать». Переживал, пыхтел, считал дни до окончания аспирантского срока, который только-только начался. Тут все, как в армии – сначала очень тяжело, потом – терпимо, ближе к концу – нормально, а под конец – зашибись-малина. Но до этой малины было еще далеко.

«Два дежурства в месяц есть? – рассудил Кирилл. – Есть! Вот на них и буду оперировать, чтобы квалификацию не терять. Этого вполне достаточно. А совершенствоваться стану дома, после аспирантуры».

В Центре, битком набитом ординаторами, аспирантами и энтузиастическими студентами, которых хлебом не корми, только дай у операционного стола постоять, недостатка в ассистентах не было, и потому уклоняться от участия в операциях удавалось легко. А через месяц-другой все усвоили, что аспирант Барканский всегда готов стать соавтором (то есть – готов написать научную статью за кого-то из старших товарищей), а вот ассистировать он не любит. Не любит, так не любит. Его дело.

Если уж говорить начистоту, то примерно пятая часть тружеников скальпеля, владеет им плохо или совсем не владеет, но это не мешает им оставаться в хирургии, потому что далеко не все хирурги оперируют. В поликлиниках проводятся самые простые операции, вроде вскрытия фурункула или удаления вросшего ногтя, которые и операциями-то называются чисто формально. Дежурный хирург приемного отделения обычно занимается только оформлением поступающих пациентов и лишь в крайнем-раскрайнем случае может привлекаться на операцию в качестве ассистента (не годится же ворота без привратника оставлять!). Во многих отделениях есть вечные ассистенты или, как их еще называют – «крючконосцы», потому что их участие в операции сводится к держанию крючков, расширяющих операционную рану, и прочим несложным манипуляциям. А то, бывает, хирург и в крючконосцы не попадает, в операционную никогда не заходит, а занимается наблюдением прооперированных пациентов. Как говорится, каждому – свое. Во времена оны в девятой больнице древнего города Ярославля работал хирург по фамилии Манясов. У него была очень плохая слава – совсем не умеет оперировать человек! – из которой он при содействии заведующего отделением извлекал весьма неплохую пользу. Манясов назначался чуть ли не на все плановые операции. Узнав по сарафанному радио, что с Манясовым лучше дела не иметь, пациенты просили заведующего отдать их другому хирургу. «В принципе я не против, но без согласия Николая Николаевича рокировки производить не могу, – отвечал хитрован-заведующий. – Врачебная этика не позволяет». А Манясов за свое согласие запрашивал некоторую мзду, которую ему с радостью давали – жизнь-то дороже. Деньги были небольшими и делились напополам с заведующим отделением, но зато капали часто, так что неоперирующий Манясов жил гораздо лучше своих оперирующих коллег. Ну а про спокойствие и говорить нечего, ведь на того, кто не оперирует, шишки градом не сыплются.

Родителям Кирилл вдохновенно врал – все так хорошо, что лучшего и желать нельзя, только вот по маминым пирожкам скучаю. Мама вообще готовила замечательно, а жареные во фритюре пирожки, получались у нее просто невероятными – пышными, с тонкой хрустящей корочкой и обилием сочной начинки. Подруги пытались повторить, некоторые даже наблюдали весь процесс, от замеса теста до подачи на стол, но никому не удавалось добиться желаемого результата – или тесто получится не хрустящим, или начинка будет сухой, а если все вроде сложится, то добрая половина пирожков развалится при жарке. А мама, казалось бы, готовит на автомате, под телевизор или под телефонные разговоры, а пирожки – один к одному. И никогда у мамы ни один пирожок не погиб смертью храбрых во фритюре – все благополучно дожаривались до победного конца. И на завтра ни одного не оставалось – съедались подчистую.

– Ты там особо не суетись, – советовал отец. – Твое главное дело – диссертация. Ну и публикации тоже двигай, их, как денег, много не бывает. Все остальное подождет.

С публикациями дело обстояло просто. Разумеется, никому не известный аспирант не мог пробить публикацию своей статьи в солидном научном журнале. Но в этот рай можно было въехать на чужом горбу. Точнее – ехали-то как раз на аспиранте, который номинально считался младшим соавтором, но фактически писал работу от начала до конца, а старшие товарищи только свои подписи ставили. Нужна публикация? Иди к доценту или профессору и скажи, что хочешь быть соавтором. Тебе сразу же подкинут тему и обозначат срок сдачи.

Писать научные статьи – дело несложное, нужно только руку набить, усвоить правильный алгоритм. Если усвоил, то сможешь испечь вкусный пирожок с любой начинкой, то есть сможешь качественно раскрыть любую тему, начиная с локального криогемостаза при повреждениях печени и заканчивая эндоскопической диагностикой полипов желудка. Мама, виртуозно владевшая этой наукой, выдрессировала Кирилла на первой же статье, которую он готовил для студенческого научного сборника. Восемь раз переписал – запомнил на всю жизнь. Да так запомнил, что в пример ставили.

– Учитесь у Барканского умению излагать свои мысли! – говорил чуть ли не на каждом собрании заведующий кафедрой. – Я душой отдыхаю, когда читаю его работы. Каждое слово на своем месте, все логично и без пустопорожней белиберды… Как будто не аспирант писал, а профессор!

При таких способностях Кирилл просто не мог не стать постоянным соавтором заведующего кафедрой. Вкалывал, как раб на галерах, бывало, что и засыпал за столом, используя клавиатуру вместо подушки, но зато имел втрое больше публикаций, чем другие аспиранты, а в перспективе маячила монография. Монография в соавторстве с академиком! Разве плохо? Очень даже хорошо! Опять же, расположение академика Белянчикова сделало пребывание Кирилла в аспирантуре более-менее комфортным. Попробуют чем-то нагрузить (а аспирантов и клинических ординаторов вечно чем-то грузят), а ты в ответ: «простите, но не могу – делаю срочные переводы для шефа». К шефу же с уточнениями никто не сунется – он, несмотря на свою потомственную интеллигентность, может по таким адресам послать, которые не каждый доктор филологических наук знает.

Быт со временем тоже наладился – из Медведкова (поближе сразу найти приличное жилье не удалось) Кирилл переехал в благоустроенную однушку на Кооперативной улице, откуда до Центра было рукой подать. Вдобавок новая квартира обходилась на три с половиной тысячи дешевле прежней – вот вам еще одно подтверждение пословицы «В Москве по запросу торг». Переезд оказался удачным со всех сторон. Мало того, что ближе, дешевле и поблагоустроеннее, так еще и в квартире напротив обнаружилась милая одинокая дама раннего бальзаковского возраста по имени Инна. Сразу же после знакомства Кирилла пригласили на чашечку кофе, а сразу же после кофе увлекли в постель (он даже малость обалдел от столь стремительного развития событий). Но лучше уж раньше, чем позже, и вообще нежданная радость вдвойне приятнее. Особенно, если тебя не пытаются опутать обязательствами, а просто любят. Да и вообще надо же с кем-то общаться. С однокурсниками, которые продолжали учебу в столице, встречаться не тянуло. Они сразу бы начали расспрашивать про аспирантские дела, а Кириллу не хотелось ни врать, ни рассказывать правду. Лучше уж общаться с теми, кто вместе с ним варится в этом котле, или же с людьми, далекими от медицинских дел, вроде Инны.

Новый год Кирилл встречал дома, с родителями. Обычно во время других застолий чокаться у них было не принято, потому что мама эту простонародную привычку не любила. Но под бой курантов, сам Бог велел воскликнуть: «За все хорошее!» и сблизить бокалы так, чтобы они своим задорным звоном перекрыли этот бой. А затем полагалось успеть пригубить вино (вместо нелюбимого всеми шампанского обычно пили белое сухое) до последнего удара – начинали пить в этом году, а заканчивали уже в следующем.

То ли Кирилл слишком энергично двинул свой бокал вперед, то ли заслуженный представитель королевской марки баккара?, купленный еще в дореволюционные времена, решил, что с него достаточно, но в руке Кирилла осталась только ножка, а отломившаяся верхняя часть упала на стол и разбилась вдребезги.

– На счастье! – бодро сказал отец.

Кирилл схватил другой бокал, благо стол был накрыт «с перебором», в расчете на тех, кто придет поздравлять, и даже успел плеснуть в него вино до последнего удара, а вот чокаться с родителями по новой (осторо-о-ожненько!) и пить пришлось уже в наступившем году. Вроде бы и пустяк, но неприятный осадочек в душе остался – жди, мол, Киря, пакостей в новом году, раз уж ритуал не сложился.

Кто ждет, тот непременно дождется – это аксиома. Первой пакостью стал «гусарский насморк», которым, сразу же по возвращении в Москву, наградила Кирилла милая соседка, неудачно поразвлекшаяся на новогоднем корпоративе в своей торговой конторе. «Хорошо, что только «насморк», сказал себе Кирилл и свел отношения с Инной до прохладных соседских. Инна, правда, клялась, что это всего лишь последствие пьяной ошибки и что ничего подобного она себе больше никогда-никогда не позволит, но Кирилл твердо стоял на своем. Соседка обиделась и, в свою очередь, свела отношения к нулю – при случайных встречах демонстративно отворачивалась в сторону. Оно и к лучшему – зачем ненужные церемонии разводить?

В начале февраля у Кирилла в метро вытащили из кармана куртки бумажник, в котором было двенадцать тысяч рублей плюс какая-то мелочь. Сработал профессионал – Кирилл хватился бумажника только дома, когда снял куртку и обратил внимание на то, что «молния» на кармане расстегнута. Денег, конечно же, было жаль, но что толку сокрушаться о утраченном? Из случившегося Кирилл сделал правильный вывод. На следующий день приобрел тонкую кожаную сумочку, которая крепилась на ремень и была совершенно незаметна под пиджаком или джемпером. Сумочка служила бумажником. В одном отделении – мелкие купюры, а в другом – крупные и банковская карта. Удобно и надежно, потому что до сумочки никакой профессионал добраться не мог, разве что с бездыханного тела снять.

Кирилл понадеялся, что на этом все несчастья закончатся, ведь закон парных случаев исчерпал себя, но оказалось, что проклятый бокал действовал по принципу «Бог любит троицу». На втором февральском дежурстве Кириллу выпало оперировать сорокалетнего мужчину с перитонитом… История пациента была анекдотичной. Впрочем, если принимать во внимание исход, анекдот был скверным, в духе писателя Достоевского. В научном центре хирургии имени академика Петровского! У пациента с удаленной опухолью трахеи! Хирурги профукали острый аппендицит! Который вскорости привел к развитию острого перитонита! Кому рассказать – так не поверят. Но это правда, истинная незамутненная правда и ничего, кроме правды. Недаром же говорят злопыхатели, что каждый врач видит только то, что укладывается в рамки его кругозора. Когда пациент пожаловался на неприятные ощущения в животе, палатный врач сказал, что ничего страшного нет, живот на ощупь мягкий, и назначил слабительное. Слабительное не помогло, даже наоборот – неприятные ощущения переросли в болезненные. Тогда заведующий отделением торакальной (в просторечии – грудной) хирургии, между прочим – доктор медицинских наук и врач высшей категории – отменил слабительное, строго отчитал палатного врача прямо во время обхода, назначил пациенту первый диетический стол, который называется «водой на киселе» и порекомендовал сделать ультразвуковое исследование органов брюшной полости. Исследование назначили на понедельник – ну не пожар же, в конце концов! – но в ночь на воскресенье пациент «захреновился» и утром предъявил дежурному врачу твердый, как доска, живот в сочетании с температурой в тридцать девять и шесть десятых. О такой простой вещи как аппендицит никто прежде не думал, ведь пациенту было сорок лет, а воспаление червеобразного отростка обычно встречается-случается у молодых. Короче говоря, в передовом хирургическом стационаре гениальные хирурги пропустили у пациента аппендицит, довели до осложненний, а расхлебывать эту неаппетитную кашу пришлось аспиранту Барканскому. Так вот встали на небосводе планеты, будь они трижды неладны!

Если уж что-то пошло не так, то, согласно вселенскому закону подлости, не так пойдет все-все-все. Мало того, что операция была экстренной и сложной, так еще и ассистент попался из разряда «не пришей туда рукав», от анестезиолога даже через маску ощущался спиртной дух, а операционная медсестра, которой по должности положено быть быстрой-шустрой, тормозила, как зимняя муха. Да вдобавок еще и огрызалась на каждое замечание, как это было здесь заведено.

Кирилл старался изо всех сил, потому что мужика было жалко чисто по-человечески. Совсем молодой – и такие проблемы! Сначала опухоль, хорошо еще, что доброкачественная, а затем – перитонит, причем на пустом месте. Почесали б коллеги свои репы пару дней назад, сделали бы вовремя несложную операцию и все было бы хорошо. Но все получилось плохо – пациент умер на операционном столе в тот момент, когда Кирилл подумал: «ну, вроде как, пронесло». Тут он, конечно, сплоховал – не стоило забегать мыслями вперед, ведь загад, как известно, не бывает богат. Ну и еще по ходу операции допустил пару-тройку огрехов. Торопился-нервничал, да ассистент-неумеха, да медсестра-хамка, да анестезиолог-алкаш… Одно к одному, второе к третьему, вот и дошел пациент до посмертного эпикриза.

Сказать, что Кирилл расстроился, означало не сказать ничего. Первый раз в жизни у него умер пациент. И где? В Центре имени академика Петровского! Это вам не районная больница, где все можно сгладить да замять. Смерть пациента всегда переживательна, а уж первая, так втройне. Кирилл не помнил, как он дошел до дома и не понимал, как он вместо своей квартиры оказался в соседней. Запомнилось только, как Инна рыдала у него на плече и в невесть какой раз просила прощения за тот посленовогодний «насморк»…

Шухер вышел изрядный. Мало того, что позор позорный – в лучшем хирургическом стационаре великой страны пациент скончался от перитонита, вызванного несвоевременной диагностикой острого аппендицита! – так еще и вдова начала строчить жалобы во все мыслимые и немыслимые инстанции, вплоть до президентской администрации. Разве что в Европейский суд по правам человека не нажаловалась. А может и туда написала, только там внимания не обратили.

Великий закон, не знающий исключений, гласит, что крайним всегда оказывается самый младший. На него бодро вешают всех собак и строго наказывают, чтобы другим неповадно было. Таково селяви, как выражался один из довлатовских героев.

Кириллу не хотелось отвечать за чужие ошибки и портить свой профессиональный анамнез в самом начале карьеры тоже не хотелось. Пришлось рассказать все родителям. А от кого еще можно было ожидать помощи? От академика Белянчикова? Ой, не смешите! Этот хмырь прежде так и лучился дружелюбием, а теперь смотрел на аспиранта Барканского так, как волк смотрит на намеченную к съедению овцу – строго и с некоторой настороженностью. Но не на такого напал, волчара позорный! За аспирантом Барканским стояли славные предки-врачи, а также мама и папа.

– Влип ты, однако, – посочувствовал отец, выслушав печальный рассказ Кирилла. – Эх, лучше бы ты у меня остался работать, а защиту я тебе как-нибудь и без аспирантуры обеспечил…

– Поздно пить боржом, когда почки отказали, папа, – напомнил сын. – Мне надо как-то расхлебывать эту кашу, а я не понимаю как это можно сделать!

– Давай начнем ab ovo,[1 - «Ab ovo» (в буквальном переводе с латыни «от яйца») – устойчивый фразеологический оборот, обозначающий «с самого начала».] – сказал отец. – Перитонит у него развился в отделении, так ведь?..

Стратегию защиты отрабатывали на маме, которая, даром что была терапевтом, некоторыми особо каверзными вопросами загоняла отца в тупик, из которого он не сразу находил выход. Но все же находил и после двухдневных домашних репетиций Кирилл возвращался в Москву словно сказочный царевич, получивший от доброй волшебницы непробиваемо-несокрушимые доспехи. Наших гнобить? Накося выкуси и утрись!

Гнобить аспиранта Барканского собрались на специально созванном собрании – так было внушительнее. Сначала выступил зам по хирургии, затем – заведующий торакальным отделением, а заключительное слово сказал академик Белянчиков…

Заключительное?! Как бы не так! Кирилл, намеренно севший в первый ряд – смотрите, я не прячусь! – встал и сказал, что даже гитлеровские фашисты, эти кровожадные звери в человеческом обличье, предоставляли обвиняемым возможность выступить, пусть, даже, это выступление оказывалось и последним в их жизни. А здесь, понимаете, собрались записные гуманисты, которые…

Развить мысль дальше ему не позволили. Академик Белянчиков вяло указал мосластой рукой на кафедру – извольте! Небось думал, скотина этакая, что аспирант Барканский примется бекать-мекать, юлить-изворачиваться и молить о снисхождении… А вот вам то самое кое-куда, чтобы голова не качалась! Кирилл встал за кафедру, окинул зал строгим взглядом и решительно устремился в атаку на своих многочисленных оппонентов.

Давайте начнем с того, где именно у пациента развился перитонит! Что по этому поводу скажет нам заведующий торакальным отделением? В чужом глазу соринку видим, а в своем кучу дерьма не замечаем? Как же вам не ай-яй-яй! Упустили? Упустили!

А что нам может сказать заведующий оперблоком по поводу своих медсестер? У вас хамство и саботаж считаются нормой? Хорошо, тогда не придирайтесь к тому, что я затянул операцию, поскольку задержка была вызвана действиями операционной медсестры, которая реагировала только на повторные просьбы и шевелилась так медленно, будто накануне изрядно напилась…

А что касается анестезиолога, так от него конкретно разило хмельным духом, который лично я ощущал через две маски – его и мою! Хороши у вас порядочки, нечего сказать! Вот если об этом узнают журналисты… Ладно, эту тему пока развивать не будем. Давайте лучше поговорим о том, почему при остром перитоните не была произведена декомпрессия желудочно-кишечного тракта через зонд. Ваш достопочтенный анестезиолог вообще знает о существовании такого инструмента, как назогастральный зонд? Как-то я сомневаюсь…

Что же касается заключения вашего придворного патологоанатома, который пространно описывает мои мнимые ошибки, то по этому поводу я могу сказать только одно – рука руку моет! Докажите мне, что перфорацию подвздошной кишки произвел я, а не ваш горе-прозектор! Докажите, а потом уже обвиняйте! Ах, изменения в месте перфорации произойти не успели, потому что пациент вскоре скончался? А может дело в том, что перфорация посмертная? Тут есть над чем подумать и что рассказать журналистам тоже есть… Ладно, эту тему пока развивать не будем. Давайте лучше поговорим о том, почему вы выбрали в козлы отпущения аспиранта-первогодка, который, не покладая рук, строчит научные работы для старших товарищей… (Мама не рекомендовала говорить об этом, но Кирилл решил, что кашу маслом испортить нельзя). Разве я плохо стараюсь? Неужели я сам себе враг? И зачем вы так со мной поступаете?

На этой надрывно-трагической ноте Кирилл закончил свое выступление. Не сел, а рухнул в кресло, будто обессилев, и спрятал лицо в ладонях, чтобы никто не увидел ехидной улыбки, которую не получилось бы скрыть. Со стороны это выглядело хорошо – отчаявшийся человек пытается взять себя в руки.

На деле же брать себя в руки пришлось оппонентам. Сначала они растерянно переглядывались, не понимая, откуда в аспиранте Барканском взялось столько борзоты, но в конце концов академик Белянчиков подтвердил народную мудрость, гласящую, что старый конь борозды не испортит.

– Надо признать, уважаемые коллеги, что мы с вами немного увлеклись и оторвались от реальности, – сказал он. – Нам бы в зеркало почаще смотреть, а не того-этого, понимаете ли… Кирилл Мартынович выступил эмоционально, но, по существу, он все сказал верно. Так нельзя…

«Выигрывает тот, кто лучше оправдывается, – подумал Кирилл, убирая руки от лица. – Качай права – и все будет трын-трава».

– Вы даже не мясник! – сказал Кириллу после собрания заведующий патологоанатомическим отделением, которого Кирилл в своем эмоциональном спиче назвал «горе-прозектором». – Вы – колбасник! Вам можно доверить только колбасу фаршем набивать, ни на что большее вы не годитесь.

– Колбаса – хорошая штука! – ответил Кирилл, улыбнувшись во все тридцать два белоснежных зуба. – Что бы мы без нее делали, а?

Горе-прозектор трагически всплеснул руками и огляделся по сторонам в поисках союзников, но потенциальные союзники проходили мимо, не выказывая желания присоединиться к дискуссии. Собрание устроили в конце рабочего дня и сейчас все торопились на волю.

– Нахальство – второе счастье, – грустно констатировал горе-прозектор. – Надеюсь, вы понимаете, что здесь вам не дадут закончить аспирантуру…

Когда Кирилл поделился этим опасением с родителями, отец молча сложил пальцы в кукиш, а мама обстоятельно объяснила расклады.

– Да ну?! – картинно удивился Кирилл. – Целевому аспиранту? Не смешите, мы не в цирке! Меня можно отчислить только за прогулы, но я никому такой возможности не предоставлю!

– Еще и защититься нужно будет, – горе-прозектор многозначительно посмотрел на Кирилла. – А это, знаете ли…

– А это, знаете ли, итог моей подготовки, – подхватил Кирилл. – И если меня попытаются завалить, то получится некрасиво – три года получали за меня плату, а результат нулевой? А какой может выйти скандал…

Кирилл предвкушающе зажмурился, покачал головой и поцокал языком. Когда открыл глаза, то собеседника перед собой не увидел.