– А вы можете дать гарантию, что у Гарькина не разовьются никакие осложнения?
– Могу, потому что нет первопричины, которая может вызвать осложнения. Если вы, Эмилия Леонардовна, имеете в виду сотрясение головного мозга.
– Именно это я и имею в виду. Скажите, а почему вы так уверены, что сотрясения не было?
– По данным осмотра…
– Да перестаньте вы тыкать мне в нос этим вашим осмотром! – взъярилась Эмилия Леонардовна. – Можно подумать, что вы можете видеть, что творится в голове после падения! Вы же не делали никаких специальных исследований! Ни рентгена, ни УЗИ, ни… что там еще делают? Как называется этот прибор, в которой помощники доктора Хауса постоянно загружают пациентов?
– Томограф.
– Да-да, томограф. Томографию вы тоже не делали! Так как же вы можете судить о том, было у Гарькина сотрясение головного мозга или нет?
– Ну, существуют определенные симптомы, такие как…
– Существуют определенные правила! И одно из них гласит, что дети с сотрясением головного мозга должны передаваться под наблюдение специалистов и обследоваться в полном объеме! А вдруг у него разовьется субарахническое кровотечение?!
– Субарахноидальное кровоизлияние…
– Хорошо, что вы хотя бы знаете, как это называется! Вы можете дать гарантию, что ничего такого не произойдет?!
– В данном случае могу! – Я начал выходить из себя, но пока еще сдерживался. – Удар головой о стену был настолько незначительным по силе, что ни о каких последствиях речи быть не может!
– Напрасно вы так самонадеянны, Сергей Юрьевич! Или, может быть, это просто недостаток опыта? Или знаний?
– Эмилия Леонардовна…
– Дайте мне договорить! Я хочу понять, почему вы допустили такую вопиющую небрежность? Что это – халатность или самонадеянность?
– Эмилия Леонардовна, я на самом деле не видел никаких показаний к госпитализации Гарькина. Совершенно, абсолютно, совсем никаких! Я даже не мог бы сказать, с каким диагнозом его надо госпитализировать!
– Вот как! Интересно! – Эмилия Леонардовна поджала губы и осуждающе покачала головой. – Я знаю, хоть я и не имею высшего медицинского образования, а вы – нет! Надо же!
– Тогда скажите мне, пожалуйста, диагноз.
– Извольте – сотрясение головного мозга. Можете поставить в конце знак вопроса, если для вас это принципиально!
– Но там не было сотрясения!
– Сергей Юрьевич! У меня нет времени и желания начинать обсуждение заново. Впредь непременно госпитализируйте всех учеников, которые будут предъявлять жалобы на голову или на живот! С головой или животом шутки плохи!
– Но у Гарькина не было жалоб на голову…
– В школе, которая находится в соседнем квартале, прошлой зимой ребенок получил мячом по голове во время урока физкультуры! У него тоже не было жалоб, но это не помешало ему умереть на следующие сутки от этого вашего субарахноидального кровоизлияния! Представьте себе – сначала все было хорошо, а потом вдруг стало плохо! А сколько случаев, когда из-за несвоевременной диагностики аппендицита возникает перитонит! Согласитесь, странно, что мне приходится объяснять вам такие вещи!
Я подумал о том, что зря, наверное, поторопился уйти из поликлиники. Да, там хватало своих проблем, но вот так меня там никто не отчитывал. И было бы за что? У этого засранца Гарькина, из-за которого я терплю такие муки, даже маленькой шишки на голове не было.
– Поверьте, Эмилия Леонардовна, я очень настороженно отношусь к пациентам и всегда исхожу из худших предпосылок, но у Гарькина не было ровным счетом ничего такого… Если бы я вызвал «скорую» для госпитализации, то они посмеялись бы надо мной…
– И госпитализировали бы его, потому что гимназия – общественное место, а из общественных мест всегда госпитализирует даже обычная «скорая помощь», не говоря уже об «Оптимамедикусе», где обслуживаются Гарькины. Что, разве не так?
– Так, – согласился я. – Но все должно делаться по показаниям, иначе какой смысл…
– Смысл один – заглядывать далеко вперед, думать о последствиях и беречь репутацию гимназии! Давайте раз и навсегда договоримся, что здесь, на территории «Пантеона наук», я как директор и учредитель определяю не только учебную, но и медицинскую политику. Вы находитесь у меня в подчинении и должны исполнять мои указания. Или же я буду вынуждена расстаться с вами. Пока, – на этом слове директор сделала ударение, – мне не хотелось бы этого делать. У меня все, надеюсь, что больше мне не придется возвращаться к этой теме.
– Мне госпитализировать Гарькина?
– Не надо. Его уже забрала домой мать.
Сказать, что настроение мое было испорчено, – значит не сказать ничего. Редко когда мне плевали в душу так профессионально и смачно. Кажется, я начал понимать разницу между государственными и частными конторами.
Театр абсурда или Фестиваль маразма
– Доктор!!! В десятом «Б» труп!..
Нет, лучше рассказать по порядку развития событий. Это все же не детективный роман, а нечто вроде дневника.
Кристина Канданова с детства считалась дурнушкой. Таково было общее мнение одноклассников. Толстая, очки дурацкие, прическа еще хуже. Богатый папа никак не влиял на ситуацию – дети бедных людей в «Пенатах наук» не учились.
Закончив девятый класс, Кристина взялась за себя. Сбросила килограммов десять, не меньше, сменила очки на контактные линзы, красиво подстриглась, выправила осанку и даже изменила походку. Поразительно, как ей удалось сделать столько всего за три месяца.
Разительные перемены не могли остаться незамеченными. Мужская часть класса восприняла их позитивно («Вау! Кристинка-то как из гадкого утенка лебедем обернулась!»), а женская, включая и бывших подруг, дружно ополчилась на Канданову.
Оно и понятно – роли и звания в классе были распределены давно и за долгие годы совместной учебы не менялись. Дети, на мой взгляд, просто помешаны на иерархии – первая красавица, самый сильный, самый умный. У нас в классе за каждым был закреплен какой-то талант. Например, я быстрее всех мог считать в уме (это единственное, что удавалось мне в математике), а Саша Грачев громче всех пукал. На весь этаж было слышно.
Травля Кандановой началась первого сентября и очень скоро достигла апогея. Это случилось в тот день, когда Лена Зольникова, первая красавица класса, сказала:
– Некоторым, чтобы не отставать от жизни, придется лишать себя девственности ложкой. Хорошо бы серебряной, но сойдет и обычная.
И при этом обернулась и пристально посмотрела на Канданову. Класс рассмеялся. Урок истории только что закончился, никто, в том числе и Тамара Ивановна, не успел выйти из кабинета.
Выпад попал точно в цель – Канданова закрыла лицо руками и выбежала в коридор.
– Для педагога нет ничего ужаснее чувства собственной беспомощности, – сказала мне позже Тамара Ивановна. – На моих глазах произошло чепэ, а я сделала вид, что ничего не видела и не слышала. А что я могла сделать? Одернуть Зольникову? Так она бы просто послала меня, поставила бы в неловкое положение! И я бы еще оказалась виноватой! Я, конечно, сказала классному руководителю, Галине Борисовне, что у нее в классе очередная конфронтация…
Подростковый максимализм, любовь к романтическим мелодрамам и уязвленное самолюбие – это настоящая гремучая смесь, которая может рвануть так, что мало никому не покажется.
Кристина решила умереть. Совсем как Вероника у Коэльо, только мотив был другой – месть! Странный, конечно, способ и не совсем логичный, но девушке, наверное, казалось, что после ее смерти все раскаются и вечно будут корить себя… Иногда люди бывают потрясающе наивными.
Но тем не менее… Кристина стащила у матери початую упаковку но-шпы, в которой осталось двенадцать таблеток. Она посчитала, что этого вполне хватит для того, чтобы отравиться. Отсутствие некоторых знаний иногда может спасти жизнь. Если бы Кристина порылась бы в Интернете, то она бы узнала, что для надлежащего эффекта нужно не менее шестидесяти таблеток, лучше даже сто.
На следующий день Кристина дождалась второй перемены, вышла вместе со всеми из кабинета английского языка (в гимназии не принято во время перемены находиться в кабинетах), но сразу же вернулась, поворотом ручки заблокировала дверной замок, выложила на учительский стол заранее написанное письмо и приняла свои двенадцать таблеток, запив их апельсиновым соком…
Учительница английского Нелли Львовна собиралась что-то написать на доске до начала урока и потому пришла раньше. Подергала запертую дверь и побежала за охранником.
Запертая дверь учебного кабинета – это всегда тревожно. Кто заперся? Зачем заперся? Ничего хорошего за запертой дверью происходить не может. По определению.
Охранник прибежал, попробовал открыть дверь ключом, а затем, не долго думая, открыл ее ударом ноги. Внутри они увидели сидевшую на своем месте Кристину, которая при их появлении упала в обморок.