На войне и в любви. Фронтовые письма

Целую крепко, крепко.

    Глеб

Ольга – Глебу

12 ноября 1944

Дорогой Глеб!

Получила сразу три письма от 15, 17 и 25.

Прочла и, как и полагается, в следующую минуту уже начала думать, а что теперь с тобой? Ведь письма идут так долго. За это время всё могло случиться… Вот такая логика. Но это вообще. А то, что с тобой ничего не случилось, я убеждена, я верю!

Софья Павловна просила сообщить тебе, что у тебя осталась ещё шляпа, так что можешь не волноваться. Это, видимо, в ответ на твои не очень мудрые рассуждения, что ты вернешься без тряпок, в одной гимнастёрке. Глупый ты, глупый, нашел какими мыслями голову себе забивать! Главное, чтобы ты вернулся живой и только. Я ведь тоже такой же солдат, как и ты. Правда, кроме гимнастёрки, у меня ещё военные платья есть. Очень даже прилично стали нас девушек в армии одевать. Но такими проблемами я в мечтах о прекрасном послевоенном будущем голову не забиваю. Ну, трудно будет сначала, ну холодно-голодно сначала, ну и что?.. Будем трудиться, будем учиться, мало, что ли, у нас сил? И к трудностям нашему поколению не привыкать.

Родной мой человек, ты только непременно вернись!

А Софья Павловна пишет (как о чём-то, что в порядке вещей): «Вам надо будет на несколько лет уехать поработать в провинцию, пока обживётесь». Милая Софья Павловна, она абсолютно уверена в том, что мы будем вместе.

Глеб, дорогой, прошу тебя не в первый раз, не называй, пожалуйста, меня самой лучшей девушкой в мире и прочими такими эпитетами. И даже не думай так обо мне. Меня это здорово смущает. И к тому же, это далеко не так. Я уже не раз тебе писала: обыкновенная русская девушка, хуже, чем ты думаешь. Не надо меня придумывать. Возвращайся скорее – увидишь.

Ты пишешь о том, какое влияние имели на тебя эти месяцы моего молчания. Глебушка, может быть, этот «карантин», как ты это называешь, тоже был не лишним. Мне кажется, если бы ты заблуждался в своих чувствах, ты не стал бы больше писать после такого перерыва. Но ты писал и пишешь, и письма твои ещё нежнее, ласковее и, честно говоря, дороже мне.

И не бойся ты, что мне надоест читать твои письма, слушать о твоей любви. Все это уже, кажется, не на шутку стало для меня необходимым.

Праздники мы здесь провели скромно, в боях. Тем более, что у нас опять погибло много прекрасных ребят. По-моему, в этой войне больше всего потерь среди танкистов. Я не успеваю всех своих комсомольцев запомнить в лицо, как они уходят. Это – ужасно. И не могу привыкнуть к похоронам их. Каждый раз клянусь, что не зарастут тропки к их могилам, что их именами мы назовем своих детей, что будем помнить о них в будни и в праздники, в горе и радости, помнить вечно.

Глебушка, милый, пиши почаще матери. Вот ещё отрывок из её письма, задумайся над ним: «Напиши Глебу, что привязалась я к тебе так, что никогда не отстану, что никуда и никогда не оставлю тебя (даже если ты оставишь Глеба). Напиши ему, что ты для меня то же самое, что и Олег, и Глеб – хочешь верь, хочешь нет. А может быть и больше. Всю жизнь я чувствовала себя глубоко одинокой. Только дети составляли всю радость мою, но разве дети спросили хоть раз меня, голодна ли я, не холодно мне? Так, общие слова. А теперь у меня есть ты, которой действительно не безразлична моя судьба.

Ты не обижайся ни на неё за её слова, ни за то, что я их цитирую тебе, ни за мои советы, но подумай над этим и пока, ну пожалуйста, хоть пиши ей чаще. Привет твоим друзьям.

Целую.

    Ольга

Глеб – Ольге

15 ноября 1944

Дорогая моя!

Здоров. Всё идёт нормально. Война остается войной, личное – личным. Проклятое место – грязище, болота – плохо ходит почта, и твои письма – большая редкость. Жду их каждый день, рад – до бесконечности каждому листочку твоему. Пиши больше о своей боевой деятельности. Впрочем, о приобретении для мамы кастрюль и чайников мне тоже было интересно читать. Меня начинают интересовать и такие вещи. Думаю, начать обучение – жарить, варить и пр. здесь, чтобы явиться к тебе вполне компетентным в этих вопросах.

Успехи на фронтах радуют неимоверно. И то, что мы вносим в них наш вклад, волнует и даже наполняет чувством гордости.

В общем всё хорошо, и надеюсь, что в будущем будет ещё лучше. Правда?

Я не представляю себе, что со мной будет, когда я получу, наконец, возможность сказать – еду. Настанет ли это счастливое мгновение?

Очередное моё стихотворение напечатали в «Комсомольской правде».

Привет всем. Обнимаю и целую.

    Глеб

Глеб – Ольге

17 ноября 1944

Здравствуй, счастье мое!
Да, я опять себя ловлю
На неосознанной тревоге.
Вчера опять своим «Люблю»
Ты догнала меня в дороге.

Ты любишь. Ты моя, моя…
Так почему же в дымный вечер
Перед костром тревожусь я?
О чем? Не сразу я отвечу.

Мы часто говорим о вас,
Солдатские невесты наши;
Разлучены ведь не на час
Мы с вами. Срок разлуки страшен.

Три полных года, три весны!
За это время – знаем, верим
– Какие не приснятся сны,
Какая весть не стукнет в двери!

Но чтобы полной жизнью жить
И счастье чувствовать глубоко,
Умей же верности служить,
Как мы, солдаты, без упрека.

Нам верность, как закон, как долг,
Как клятвы заповедь святая.
Когда боец приходит в полк,
Её он сердцем принимает.

И не она ль сквозь злую тьму,
Сквозь непогодь, по гололеди
Указывает путь ему,
Ведёт его, ведёт к победе.

Это стихотворение, шестое за неделю, я тоже отправляю в «Комсомольскую правду».

Скучно, грустно – от тебя нет писем. Знаю, что не ты виновата, что сам виноват – залез так далеко, что к нам и дорог порядочных нет. Вот наш аккуратный почтальон – Зайчонок – и возит только местные газеты. Всё надеюсь, что – как уже бывало – получу несколько писем сразу. Побольше бы, чтобы потом долго-долго наслаждаться, перечитывая их, жить полной жизнью.