Литературный журнал «Белый апельсин». «Больше зимних историй»

«Русичка тоже на лошадь похожа», – мелькнуло в его голове. – «Но она, конечно, не такая лошадь, как Ленка. Ленка красивая лошадь, а эта… Эта уже старая лошадь, дряхлая, измученная годами и обиженная на весь мир». Тут Ленка уже вылетела из головы и на Ваську накатила злоба: «Как можно двойку поставить за контрольную, на которой меня не было? Я болел, у меня справка есть. А она все равно свою пургу несет: «Васенька, те, кто болели, писали контрольную дома, я специально на почту все выслала, ты мог ее на той неделе написать в школе, когда уже вышел на учебу, но ты ко мне даже не подошел. Я ж не могу за вами бегать. Бе-Бе-Бе…». «Реально старая лошадь. У нее глаза еще такие выпученные… выпуклые…». Еще с пару минут Вася позлился.

«Ну и куда мне теперь с этой двойкой деваться? Мать же все равно в дневнике электронном все увидит. Если уже не увидела. Эх… А ей и объяснять бесполезно. Двойка – наказан! Да что за несправедливость?! Весь мир против меня и Ленки! Надо было на следующей неделе ее в кино приглашать».

Васька уже начал жалеть, что пропустил тот день, когда была контрольная. Зря он заболел. Надо было теплее одеваться или сразу бежать домой, а не выслеживать в такой холод, как Ленка гуляла с подругами.

«А Ленка и вправду красивая. И тогда, когда она гуляла с подругами, тоже была красивой. Ее подруги, когда ради шутки кинули ее в снег, она оттуда вылезла и была вся в снегу. Так красиво было. У нее снег в волосах был. И волосы тогда были красивее, чем обычно».

«Нет, я так реально в Пушкина скоро превращусь, надо прекращать, а то пацаны еще что-то заметят и смеяться будут. Васька-поэт. Звучит тупо», – очень ему не хотелось погоняло Поэта.

«Эх, Мама ругать меня будет…».

И мысли вдруг замолчали.

В этой тишине Васька посидел пять минут, понял, что ему скучно и что пора бы уже домой. Но идти туда так не хотелось. Он попытался найти себе еще пищу для размышлений и оглянулся: вокруг была зима. Под ногами шуршащий слой снега; перед лавочкой тропинка, покрытая в некоторых местах неглубокими следами от зимних ботинок; фонарь, в свете которого падал снег; сосульки, свисающие с елок; прохладный воздух, морозящий руки до приятного покалывания; а над головой огромное черное небо, укрытое светлыми звездами, с которых сыпались снежинки.

«Красиво…», – подумал Васька. – «И Ленка… Ленка тоже красивая…».

Льдинка

Александр Поздеев

ЛЬДИНКА (СНЕЖНАЯ ФЕЕРИЯ).

Девочке сотворить чудо – всего лишь шаг.

1990 год. Снегурочка и продавщица вина.

Оленька любила пробовать льдинки на вкус, за что ей часто доставалось от родителей. И даже будучи десятиклассницей она никак не могла оставить эту привычку. По этой причине за ней прочно закрепилось прозвище «Снегурочка». Хоть девица и была уже довольно рослая и выглядела значительно взрослее своих шестнадцати лет, к ее округлившейся груди, спрятанной под школьным платьем, стабильно приковывались взгляды одноклассников…

Приближались новогодние каникулы, шли бесконечные контрольные, и новоявленный учитель русского языка тосковал. А тосковал он потому, что весь класс весьма быстро написал сочинение; но трое из учеников, один мальчик и две девочки все тянули со сдачей работ, а учителю хотелось поскорей закончить урок, чтобы пойти домой.

Этот учитель был чем-то похож на экранного Нестора Петровича. Наконец, в какой-то момент он не выдержал и взяв в голосе высокий тон (чего обычно не делал) заорал:

– Тебе-то, Капитонова, должно быть стыдно! Ладно эти, но ты же у нас на золотую медаль идешь!

Карандаш при этих словах выпал из рук двоечника Парамонова, произведя эффект подобный грому, сотрясающему мирное небо над головой. И от этого, кажется, учитель сморщился словно лимон целиком проглотил.

В этот момент Оленька Капитонова оторвала от тетради свои красивые глаза (в них будто читалась синева озер) и недоуменно глянула на учителя.

– Что долго-то так, Капитонова?

– Я же о своей мечте пишу, – Капитонова поднялась. – Разве такое терпит суеты?

Сергей Петрович глубоко вздохнул: хоть и пришел он в эту школу всего три недели назад, но как-то сразу выделил Капитонову среди других учеников; а поскольку в деле словесности девочка была исключительно талантлива, то успехи учеников в своем предмете он всегда оценивал по достоинству…

Оленька вышла из-за парты. Девочка она была высокая, рослая и играла в школьной баскетбольной команде, но фигурка ее была утонченной, – так пробудившаяся в ней женственность брала свои права… Носила Оленька совсем уже немодные тогда среди школьниц косы и была круглой отличницей.

Она протянула учителю тетрадку.

– Капитонова, надеюсь, ты не против, если я дома это посмотрю? Хорошо? А ты свободна…

Оленька снисходительно кивнула головой, покинула класс и вышла на площадку третьего этажа, откуда лестница вела вниз.

Шел пятый час дня. В школе было очень тихо, поскольку основная масса учеников почти разошлась по домам. Закинув школьную сумку за плечо, она устремилась вниз, и, о чудо! Весь путь по лестнице ее сопровождал разродившийся под потолком снежок. На темно-коричневой ткани школьного платья Оленьки он оставлял свой явственный кристально белый след. Благо, что лестница оказалась абсолютно пуста и никто не повстречался ей на пути.

«Почему же все снежное и морозное вечно сопровождает меня?». – подумала девушка. – «Прям какая-то тайна, а родители знают, но ведь скрывают, как-то это нехорошо…».

Оленька спустилась в пустой холл школы и подошла к стенду с расписанием. В эти минуты в холле находилась только добрейшая вахтерша баба Маша, которую Оленька просто обожала.

– Задержалась, милая? Экзамены?

– Да, баб Маш, тяжела жизнь в десятом классе. Работы много.

Из-за угла выдвинулся, наконец, освободившийся от сочинения двоечник Парамонов. Для Оленьки он казался мелковатым из-за того, что выглядел как семиклассник, однако иногда она снисходила и до общения с ним.

– Оль, – поравнявшись с ней, робко начал он. – Можешь со мной до моей мамы дойти? Она вином торгует. Это тут, недалеко. Если с тобой приду, то за двойку она не так сильно будет лютовать, – двоечник смотрел на нее с надеждой, и из левого глаза выскочила и прокатилась по щеке маленькая слезинка.

– Вообще-то я спешу, – Оленька встряхнула косами. – Хотя… Ну да ладно, только недолго. Хорошо?

Парамонов, радуясь, что Оленька будет рядом, просто расцвел.

Оленька подошла к зеркалу, чтобы накинуть взятую из пустующего гардероба модную беленькую шубку, которую родители недавно ей подарили, но от одного только ее взгляда зеркало почти мгновенно затянуло тонкой пленкой ледяного инея. Ей это совсем не нравилось, поскольку подобное довольно часто мешало ей смотреться в зеркала. И хорошо, что вахтерша и Парамонов ничего не заметили…

Школьный двор и улица встретили подростков покусывающим морозцем. Впрочем, Оленьке любой холод был нипочем, а вот Парамонов шел и от него слегка поеживался. Винный магазин оказался рядом со школой. Матерящаяся и галдящая очередь, где все давили друг друга в стремлении получить заветную бутылку вина, конечно, бы их не пустила к маме Вити; но Оленька, способности которой обычно проявлялись внезапно, вдруг ни с того ни с сего решилась на маленькую шалость и оглушительно хлопнула в маленькие волшебные ладоши. И тут, вся очередь, – все эти толстые и тонкие мужички подлетели в воздух, застыв в самых неестественных позах, а ошеломленный Виктор и Оленька прошли спокойно к маме Парамонова, которая так же стояла и смотрела на все изумленным взглядом. Из рук некоторых застывших мужичков как град посыпались недавно купленные бутылки вина, но Оленька мгновенно сотворила на полу большой-пребольшой сугроб, и бутылки остались целы и невредимы. Оленьке очень не хотелось, чтобы покупатели потом обрушили свой гнев на ни в чем неповинную продавщицу.

– Но как? Как?! – постанывала ничего не понимающая мать Парамонова. – Нет, надо уходить торговать мороженым!.. Виктор, быстро дуй домой и возьмись за уроки! И вообще, что за странные подружки у тебя, к тому же старше… – придя немного в себя и осознав происходящее, запричитала мать Парамонова.

Оленька выслушала тираду продавщицы с улыбкой на лице, ведь она любила производить впечатление. В тот момент все мужички очень плавно опустились на землю и выйдя из оцепенения стали отряхиваться, недоуменно ворчать и искать в сугробе свои бутылки, то и дело озираясь по сторонам…

– Безобразие, безобразие! Девочка если ты экстрасенс, то устраивала бы свои шоу в каком-нибудь цирке! И не стыдно тебе?! Я же из-за тебя клиентуру потеряю…

Оленька лишь улыбнулась на это в ответ и повернулась к Вите, а у того глаза от восторга словно огнем загорелись…

– Все, Вить, меня предки ждут. Стемнеет уже скоро. Я пошла.

Оленька вышла из магазина и удалялась с достоинством, а мужички провожали статную девушку удивленными и одновременно восхищенными взглядами.

А с продавщицей вина после этого события произошла такая внезапная перемена, что она, бросив прибыльную торговлю вином, устроилась работать в цирк, – поближе к чудесам, и Виктор, наконец, подтянулся в учебе и выправил свои оценки.

Оленьке открывается правда.

Когда Оленька возвращалась из школы, едва открывая дверь, довольно часто чувствовала запах маминых пирогов: мама была очень хорошей хозяюшкой и дочь всему старалась научить, а также окружить ее своей заботой и лаской. Но родителей также очень сильно тревожил тот факт, что Оля с малых лет тянулась ко всему снежному и ледяному. Явную причину тому они, естественно, знали, но тщательно скрывали от Оленьки. И вообще, не хотели они, чтобы их маленькая семейная тайна когда-то кому-то открылась. Однако это все-таки случилось, причем тогда, когда этого никто не ждал: ни сама Оля, ни ее родители.

Приближался Новый год 1990-го года. В воздухе были разлиты как тревоги, так и ощущение наступающего праздника одновременно. Тревоги, само собой, шли от талонной системы, от пустых прилавков магазинов и неясности всего происходящего; но праздник все же оставался праздником.

Уже в последний день перед зимними каникулами учитель объявил всему классу, что обязательное ношение школьной формы отменено и с нового года вводится свободный стиль одежды, класс дружно грянул «Ура!!!». Но Оленька не кричала вместе со всеми, ее в советской школьной форме вполне все устраивало, тем более что до окончания школы оставалось всего ничего. От этого Оленьке было немного грустно.

После урока учитель попросил ее задержаться, чтобы поговорить о написанном сочинении, ему на самом деле оно весьма и весьма понравилось: