Прошло довольно много времени, прежде чем Симанин решил, что передвигаться в пределах склепа он может теперь довольно свободно. Да, было темно, но он помнил, что у немецкого солдата был фонарик. Выбравшись из-за гроба, Василий на ощупь отыскал в проходе тело немца и в кармане его шинели обнаружил фонарик. Включив фонарик, Симанин обследовал склеп – каменные полки и старинные гробы на них… Оставив включённый фонарик на одной из каменных полок, он подобрал с пола неразорвавшийся снаряд от панцерфауста и осторожно положил его на неполностью прикрытую крышку гроба с золотыми слитками. Конечно, ему хотелось запрятать его как можно дальше, но, едва взяв снаряд на руки, Симанин затаил дыхание и осмелился передвинуть его лишь на полтора метра вверх и на метр вправо – сама мысль, что это металлическая болванка на деревянной палке может в любой момент взорваться, была ужасна. К счастью, снаряд оказался дефектным. Убрав его из прохода, Симанин проверил дверь. К сожалению, судя по всему, пара других панцерфаустов взорвалась, как планировалось, и туннель за окованной металлом дверью был плотно завален камнями и землёй. Окованные железом тяжёлые створки двери оказались запечатанными намертво – сколько ни пытался Симанин, ему не удалось приоткрыть их даже на миллиметр.

Посветив фонариком на неразорвавшийся панцерфауст, лежавший на крышке гроба, Симанин немного успокоился. Да, он был похоронен в этом склепе, но он был жив, даже не ранен, и у него был фонарик…

С фонариком в руке, Симанин подобрал брошенную немкой одежду. Руки его чисто машинально поднесли скомканные гимнастёрку и юбку к лицу, и он вновь ощутил тот самый приятный запах – тепла, мыла и чего ещё, едва уловимого…

Положив одежду девушки на полку возле двери, солдат осмотрел вываленные из гроба на пол останки покойника. Вытянутый череп, остатки седых волос, седые бакенбарды, старинная военная униформа – покойный явно был каким-то немецким военначальником. Почему-то Симанину вспомнилась книжка из школьной библиотеки про барона фон Мюнхаузена – судя по всему, при жизни, обитатель гробницы вполне мог на него походить. Непроизвольно окрестив про себя покойника «бароном», Симанин прошёл чуть дальше и осмотрел немецкого солдата. Тот полулежал, прислонившись спиной к стене. Голова его безвольно свешивалась на бок, а на серой шинели, на груди, виднелось тёмное кровавое пятно – как раз там, где сердце… Он был несомненно мёртв. «Вот ведь гады», – подумал Симанин, – «Своих же кончают…»

Затем Василий обследовал склеп. Помимо заполненного золотыми слитками гроба, там было ещё пять гробов. «Наверное, это родственники барона…» – рассеянно подумал Симанин. В противоположном от двери конце был тупик – шершавые каменные блоки из серого изестняка. Пол в тупике был почему-то неровным и рыхлым – видимо там периодически скапливалась вода; наверное, во время весенних половодий… Потолок склепа был в виде не очень крутого свода, сложенного из тех же шершавых известняковых блоков, на высоте двух-двух с половиной метров.

«Господи… Что же мне теперь делать?» – в отчаянии подумал Симанин.

Свет фонарика начал заметно потускнеть, и красноармеец выключил его, чтобы не расходовать батарейку понапрасну. В абсолютной темноте он сел на каменную полку в конце склепа и прислонился к стене. Наверное, Симанин чуть-чуть задремал… Прошёл час или, может, три… Внезапно послышался странный шорох и постукивание – словно кто-то осторожно приоткрыв крышку, выбирался из гроба… Встрепенувшись, Симанин тупо уставился в темноту и прислушался. Нет, кажется, показалось… Шорох где-то справа – кто-то пытается открыть свой гроб? Василий повернулся и начал вглядываться в темноту. Нет, вроде ничего… Шли минуты, часы… В какой-то момент Симанину показалось, что он слышит радио – где-то звучала приглушённая музыка, а потом неразборчивый голос диктора. Сначала казалось, что музыка и голос раздаются с какой-то определённой стороны, но очень скоро Василий обнаружил, что звуки не менялись, как бы он ни крутил головой и ни перемещался. Потом музыка потихоньку смолкла, а диктор что-то бубнил всё тише и тише…

Утомлённый событиями дня, Симанин и сам не заметил, как уснул…

Сон, приснившийся ему, поразил Василия своей реалистичностью и яркими красками. Будто идёт он солнечным летним днём по своей родной деревне, а только пуста деревня – дома стоят, а вокруг ни души, и даже ни уток, ни кур, никакой другой живности не видно. И тишина кругом, только шаги самого Василия слышны. И вот прошёл он почти всю деревню, и вдруг слышит какие-то глухие удары – вроде копает кто-то… Свернул Василий за сарай и увидел яму посреди двора, а в яме той мужик какой-то стоит в одних штанах, куском верёвки подвязанных, и с голым торсом. Загорелый такой, седой, с бородкой… Старик, но крепкий такой старик… В руках у него лопата, и копает он ту яму, а землю в сторону отбрасывает… Василий неуверенно подошёл поближе и узнал старика. Вернее узнал он его ещё с самого начала, но только вот теперь уже никаких сомнений не осталось.

– Дед, а дед… – нерешительно сказал Симанин, – Ты чего тут делаешь? Где все? Почему деревня пустая?

Старик с размаху всадил лопату в землю, вытер ладони о штаны и обернулся.

– Колодец копаю, – ответил он.

– Дед, подожди… – Симанин подошёл ещё ближе, – Дед, ты же умер… Ещё в сороковом…

– Ну так что, что умер? – старик прищурившись посмотрел на Василия, – Раз умер, что мне – в могиле лежать? А колодец кто копать будет? Ты, Васёк, не забывай, что без еды человек долго протянуть может, а вот без воды – всего-ничего.

– Так ведь нет воды… – Симанин кивнул на дно ямы, в которой стоял его дед.

– Вода потом придёт, – ответил тот, – Сначала надо колодец вырыть, а там и вода появится…

Старик снова протянул руку к лопате, а потом пристально взглянул на внука.

– Тут это… – сказал он, – Девка одна тебя спрашивала…

– Какая ещё девка? – растерянно спросил Симанин.

– Узнаешь… Ступай к речке, – ответил дед, – Ждёт она тебя там… Только ты это… Поговорить с ней – поговори, а звать куда будет – не ходи.

– Куда ж она меня звать будет?

– Куда бы ни звала – не ходи! – дед отвернулся и взял в руки лопату.

Василий с изумлением смотрел на деда – слишком уж отчётливо он запомнил его тогда, пять лет назад, в обтянутом красной тканью гробу на столе посреди избы…

– Ну, ступай давай, – не глядя на него сказал дед и снова начал копать яму, словно Симанина уже не было.

Василий повернулся и пошёл к реке. Некоторое время он ещё слышал стук дедовой лопаты, а потом свернул к реке, и всё стихло. Девушку у моста Симанин заметил издали – она стояла прислонившись к перилам. Незнакомая, молодая, красивая, со светло-русыми волосами заплетёнными в длинную толстую косу, в белом сарафане с красными узорами.

Спустившись с горки, Василий остановился перед ней.

– Пришёл? – внимательно разглядывая его спросила девушка.

– Как видишь… Дед сказал… – ответил Симанин.

– Ну, пошли, коль пришёл, – сказала девушка и, оттолкнувшись от перил моста, пошла вдоль реки в сторону небольшой берёзовой рощи.

Симанин послушно последовал за ней, тупо разглядывая спину и попу девушки, и ещё её туго заплетённую косу с белыми лентами. Возле рощи девушка остановилась и, отойдя чуть в сторону, слегка наклонилась, словно в почтительном поклоне, и показала на что-то рукой:

– Вот, смотри, Василий…

Василий с удивлением обнаружил среди берёз свежий могильный холм из сырой коричневатой земли, резко контрастировавшей с белыми стволами берёз и с ярко-зелёной травой вокруг.

– Что это? – растерянно спросил он, – Чья это могила?

– Как это чья? – девушка улыбнулась, – Твоя!

– Н-н-нет… – пробормотал Василий и опасливо попятился на пару шагов, – Я же не умер!

– Не умер, говоришь? – с улыбкой спросила девушка подошла к могильному холмику и, подобрав сарафан, вдруг села прямо на глинистую кучу земли.

– Ты ошибаешься, – сказала она склонив сведённые вместе колени чуть в сторону и глядя на Симанина снизу вверх, – Это не смерть. Тебе не стоит этого бояться. Это бессмертие.

В тот же момент непонятно откуда в руке девушки оказался длинный слиток золота – как раз такой, которые совсем недавно немецкие солдаты складывали в склепе в гроб «барона». Причём, если солдаты таскали слитки прижав их по-одному обеими руками к груди, то девушку вес куска золота, казалось, совсем не затруднял, словно слиток был сделан из картона. Она держала его одной рукой за кончик и даже слегка им помахивала.

– Знаешь, что это такое? – спросила она.

– Золото… – неуверенно ответил Симанин.

– Это твоё бессмертие, – сказала девушка, – Соглашайся, и ты никогда не умрёшь. Сохрани это золото, и вечность будет твоей. Твои останки если и найдут, то только через тысячи лет. Благодаря золоту ты будешь бессмертен. О тебе будут говорить и через тысячу… и через две… и через десять тысяч лет!

Девушка положила слиток золота на могильный холм рядом с собой, и тот под собственной тяжестью полностью скрылся среди коричневых комьев земли, словно погрузившись в воду. Девушка похлопала ладошкой по тому месту, где лежал слиток.

– Присядь-ка тут рядом со мной, – сказала она Симанину, – Я тебе кое-то расскажу.

– Нет! – Василий решительно попятился.

Незнакомка пугала его, ему внезапно захотелось оказаться как можно дальше от неё. Он сделал несколько шагов назад и уже собирался повернуться и броситься прочь, как девушка снова улыбнулась и попросила:

– Ты только не говори никому про золото, хорошо?

И в следующее же мгновенье она пропала. Симанин просто моргнул, и через секунду на могильном холме уже никого не было.

…Василий проснулся. Вокруг было темно. Где фонарик? Он лихорадочно начал шарить вокруг руками. Фонарика нигде не было! Возможно, он упал на пол или его кто-то забрал? Кто?!

Симанин в ужасе подскочил. Вокруг было тихо, темно и спокойно.

«Господи!» – подумал Симанин, – «Я – в гробнице. Кругом – гробы. Выход завален…О, господи, помоги мне!»

Он попробовал перекреститься, но не был уверен, что делал это правильно…

В тишине гробницы Симанин неожиданно услышал осторожное постукивание. Что это? Он напрягся, внимательно прислушиваясь к темноте. Неужели, в каком-то из гробов шевелился покойник? Василий замер – глупости какие! Он попытался припомнить расстояние от себя до ближайших гробов, и вдруг вспомнил, что у него в кармане были спички!

Определив наощупь, что в спичечном коробке оставалось восемь спичек, Симанин зажёг одну из них. Пошли драгоценные секунды света – да, гробница; да, кругом гробы; да, останки «барона» на полу; да, мёртвый немецкий солдат в проходе; да, золотые слитки в приоткрытом гробу, который тот солдат так и не успел полностью закрыть крышкой… Спичка погасла. Осталось семь…

Симанин чиркнул новой спичкой и подошёл поближе к двери. Судя по всему, ему не грозило задохнуться в склепе – пламя спички заметно отклонилось возле заблокированных дверей – значит, сверху в склеп всё ещё поступал свежий воздух… Мумия барона Мюнхаузена в проходе, труп немецкого солдата… Известковые плитки в конце коридора заметно размыты водой… Значит, если копать колодец, то только здесь… Спичка погасла, и Симанин с сожалением отбросил её в сторону. Осталось всего шесть… Где-то снова зазвучало радио – музыка, пианино…

Симанин забрался снова на каменную полку – в темноте и совершенно на ощупь. Томительные минуты и часы абсолютной темноты и тишины…

Внезапно совсем рядом раздался отчётливый стук и шорох – в каком-то из гробов зашевелился покойник… Или это только показалось? Может быть, это всего лишь крысы?

Снова вспыхивает спичка, но всё спокойно – склеп, гробы, безмолвие… Осталось пять спичек… Хочется пить… Симанину вдруг вспомнился недавний сон: дед, колодец… Да, нужно копать колодец! Но чем? Пятая спичка: на поясе убитого немецкого солдата – штык-нож и сапёрная лопатка. Симанин забрал найденные сокровища и, пригнувшись, чтобы защитить пламя спички, пошёл в конец склепа, где пол был немножко размыт водой, и, вообще, известковые плитки казались довольно рыхлыми…

Спичка погасла – теперь осталось всего четыре. Можно не зажигать – красноармеец на ощупь начал ковырять штыком и лопаткой известковые плитки на полу. Скинул и отбросил в сторону шинель. Дело продвигалось даже лучше, чем ожидалось – видно тут и правда периодически скапливалась вода, и поэтому плитки поддавались легко: их можно было и пробить лопаткой, и расшатать, и даже вытащить… К счастью, плитки не были связаны цементом, и довольно скоро Симанину удалось расчистить от них довольно приличный участок пола и даже углубиться в глинистую землю почти на полметра. Правда, он не имел совершенно ни малейшего представления, заняло это полчаса или целый день… Время в темноте склепа, если и не совсем остановилось, то текло с неизвестной скоростью. Четвёртая спичка ушла на посмотреть, что удалось вырыть. Яма на полу в конце склепа получилась довольно внушительная, но никаких следов присутствия влаги или воды не было. Расстроенный и уставший Симанин прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Оставалось только три спички. Наверное, Симанин потом всё-таки заснул. Проснулся он неожиданно, словно кто-то позвал его. Нащупав в потёмках оставшиеся спички, Василий зажёг одну. Стон или какой-то похожий звук повторился. Лежавший в проходе немецкий солдат вроде изменил позу и как бы чуть-чуть повернул голову к Симанину. Они был жив?! Василий даже подскочил от неожиданности. Тут спичка погасла, и всё опять погрузилось в кромешную тьму.

– Эй, ты! – Симанин пробрался в темноте к солдату и коснулся его плеча, – Эй, Фриц, Ты живой что ли?

Немец пробормотал что-то невнятное. Симанин зажёг предпоследнюю спичку. Немец был бледен, но его голубые глаза были широко раскрыты.

– Живой?! – почти крикнул Симанин, и немец едва заметно кивнул.

– Васэр… Тринкэн… – едва слышно пробомотал солдат.

– Чего? Пить, что ли… – Симанин поддерживал рукой голову немца, но спичка уже догорела, и всё вокруг погрузилось в темноту.

Последнюю спичку Василий решил пока не зажигать. Он обхвалил немца руками и потащил его вглубь склепа, туда, где он совсем недавно рыл колодец. Нащупывая в темноту вырытую яму, Симанин наконец угодил в неё рукой, и тут его пыльцы ощутили влагу. Его странный сон, казалось, исполнился, и вода, хоть и не сразу, но заполнила колодец…

Сначала Симанин жадно облизал свои мокрые пальцы, а потом попытался зачерпнуть воды ладонью. Вода получилась в перемешку с песком и известковой крошкой, хрустела на зубах и пахла известью и глиной, но это была вода! Значит, пока Симанин спал, яма всё-таки наполнилась водой! Симанин смочил мокрым песком губы немецкого солдата. Тот негромко постанывая начал слизывать с губ драгоценную влагу. Некоторое время Василий пытался поить солдата, периодически пробуя пить сам. Потом немец затих, видимо заснув или потеряв сознание. Подождав немного, Симанин достал последнюю спичку и зажёг её…

Немецкий солдат спал. На дне ямы блестела вода – чуть больше полсантиметра. Перед тем, как дать спичке погануть, Симанин поднял её, чтобы осмотреть склеп, и вдруг… Прямо на него из темноты смотрел старик с седыми усам и бакенбардами. На старике был синий старомодный камзол с золочёнными шнурками и пуговицами – это был тот самый барон совсем недавно столь бесцеремонно выброшенный из собственного гроба…

«Мюнхаузен!» – успел подумать Симанин, и в этот момент спичка погасла, и склеп снова погрузился в темноту.

В кромешной темноте склепа Симанин вдруг увидел странный голубоватый свет. Всё вокруг было погружено в темноту, но тело старого немца в старинной униформе словно светилось изнутри. «Мюнхаузен» стоял рядом и с удивлением смотрел на Василия.

– Рюсский зольдат? – несколько неуверенно спросил «Мюнхаузен», – Почему ты здесь?

Растерявшийся Симанин покосился на погасшую спичку в руке. Страха не было. «Мюнхаузен» казался если не дружелюбным, то по крайней мере, относительно безвредным существом.

– Потому что война, – ответил Симанин.

– Опять? – «Мюнхаузен» подошёл поближе и присел на каменную полку с гробами.

– Да, – сказал Симанин, – Гитлер ваш напал, вот мы и пришли… А откуда вы знаете русский?

«Мюнхаузен» улыбнулся.

– Состоял при посольстве, – доложил он, – В Петербурге. А до этого вместе с императором Александром воевал Бонапарта.

– Так вы такой старый… – вырвалось у Симанина.

– Я уже не старый, – усмехнулся в седые усы «Мюнхаузен», – Как вы успели заметить, я лежу в этом склепе… Вернее, лежал. Вообще, вам не кажется, что это немножко через край, когда тебя выбрасывают из собственного гроба?

– Ну, так это же – нацисты, – сказал Симанин, – Им что живые, что мёртвые…

В следующее мгновение, Василий обнаружил, что сидит в асолютной темноте, и «Мюнхаузен» бесследно исчез. Прислушавшись некоторое время к тишине склепа, Симанин на ощупь вновь отыскал немецкого солдата. Тот невнятно сопел. Спичек больше не было.

– Ты давай, Фриц, не сдавайся! – сказал Симанин солдату, – Выберемся как-нибудь.

Немец не ответил. Похлопав солдата по карманам, Симанин с сожалением констатировал:

– Спичек у тебя нет..

– Найн… – едва слышно печально вздохнул немецкий солдат.

– Что ж вы, как собаки, друг в друга стреляете? – спросил Симанин.

Немец опять только вздохнул…

В этот момент в голубоватом свете появилась усатая физиномия «Мюнхаузена».

– Немецкий зольдат проигрывает, потому что не знает, когда нужно сдаваться, – сказал тот.

В странном голубом свете исходящем от «Мюнхаузена» Симанин довольно отчётливо мог разглядеть и склеп, и раненого немецкого солдата. На высказывание «Мюнхаузена» тот отреагировал чуть заметным покачиванием головы и едва слышным «найн»…

– Поверьте, мне, молодой человек, – продолжал «Мюнхаузен», – Я знаю, что говорю.

Тут немецкий солдат приподнял голову и выдал какую-то фразу на немецком, которую Симанин, разумеется, совершенно не понял. «Мюнхаузен» ответил тоже что-то на немецком, потом рассмеялся, повернулся к Симанину и добавил по-русски:

– …А рюсский зольдат побеждает, потому что не знает, когда нужно сдаваться.

– Да, мы не сдаёмся, – чисто машинально ответил Симанин, а про себя постарался понять услышанное, но, видно, старик уже давно был не в своём уме…

Впрочем, «Мюнхаузен», казалось, не расслышал ответа Симанина и воодушевлённо продолжал:

– Вот имеем ситуацию: мы все умерли и сидим в гробнице. Что будет делать немецкий зольдат? Правильно – быть на посту и охранять вверенное ему имущество; я имею в виду золото, которое сейчас лежит в моём гробу. А что будет делать рюсский зольдат?

Симанину разговор совершенно не нравился и он отрицательно помотал головой.

– Я вам тут ничего охранять не нанимался! – решительно сказал он.

– Вот как? – «Мюнхаузен» громко засмеялся, – И что же будет делать рюсский зольдат?

– Выбираться отсюда буду! – ответил Симанин.

Не прекращая смеяться, «Мюнхаузен» растворился во мраке унося с собой то странное голубоватое сияние, которое худо-бедно, но всё-таки освещало склеп. Оказавшись снова в абсолютной темноте, Симанин по памяти нашарил руками у вырытого им колодца сапёрную лопатку и штык-нож. Решив, что копать туннель наружу будет проще как можно ближе к потолку склепа, он на ощупь взобрался на каменную полку и, упираясь ногами в невидимую в темноте стену, с трудом отодвинул лежавший на полке гроб в сторону, пока тот не упёрся в другой гроб. Теперь на полке у дальней стенки склепа получилось метра полтора свободного пространства, необходимого для работы. Тщательно обшарив стену, Василий начал методично расковыривать щели между известняковыми блоками. Из-за столетий сырости известняк размягчился и теперь был достаточно рыхлым и слоистым, чтобы орудуя стальным ножом можно было отковыривать пусть небольшие, но кусочки…

Изрядно устав, Симанин всё же раскрошил по периметру один из блоков, а потом расшатал его и вытащил из стены. За кладкой оказалась глинистая земля, холодная и влажная. Несколько раз Василий спускался с полки чтобы попить из «колодца», как он про себя называл вырытую им ранее яму на полу, и на дне которой собиралась неглубокая лужица воды. Раскачать и выковырять из стены следующие пять-шесть камней оказалось уже проще, особенно когда их можно было отжимать сапёрной лопаткой, орудуя ею как рычагом. Словно крот, Симанин знал уже наизусть, где край каменной полки, где стоят ближайшие гробы, и куда надо отбрасывать выломанные из стены камни и землю, чтобы те не попадали в «колодец» с водой. Работал Василий с закрытыми глазами – во-первых, в склепе всё равно было темно, а во-вторых, каменная крошка и земля не попадали в глаза. Несколько раз где-то рядом слышался голос «Мюнхаузена», тот то говорил что-то на немецком (наверное, раненому солдату), то обращался к Василию по-русски с ироничными комментариями: «Нет-нет, рюсский зольдат! Если бы из могилы можно было так легко выбраться – кто бы там тогда оставался? Ordnung muss sein – во всём должен быть порядок. Мы с вами мертвы – значит нам надо оставаться в могиле… Ай-ай, рюсский зольдат не слушает!»

Василий засыпал и просыпался в абсолютной темноте. Он уже не сображал, где сны, а где реальность. Поэтому проснувшись однажды от того, что кто-то совсем рядом громко говорил по-немецки, он не испугался – ведь это мог быть и сон. В голубоватом свете Симанин разглядел «Мюнхаузена» – тот сидел на каменной полке, и перед ним стоял какой-то темноволосый мужчина в чёрном фраке и чёрных брюках. Василий видел его со спины. «Мюнхаузен» жутко ругался, размахивал руками и постоянно повторял «Дойчланд», «дойче»… Человек во фраке стоял понуро опустив голову и молчал. Наконец, «Мюнхаузен» замолчал, и голубой свет начал понемногу темнеть – так всегда бывало, перед тем, как барон исчезал, и в склепе вновь воцарялась темнота. Человек во фраке повернулся и пошёл прямо на Симанина. Василий внезапно с ужасом узнал в нём Гитлера – те же усики, тот же цепкий внимательный взгляд… Но на это раз лицо фюрера было совершенно отрешённым и непроницаемым. Гитлер молча прошёл мимо Симанина и исчез в стене гробницы… «Значит – снится», – с облегчением подумал Симанин.

– К сожалению – нет, рюсский зольдат! – воскликнул тут же «Мюнхаузен», уже едва заметный в стремительно сгущавшейся темноте, – Это не сон. Теперь всё кончено…

– Что кончено? – спросил Симанин.

В этот момент синий свет окончательно погас, и его вопрос остался без ответа…

Туннель Симанин рыл сначала довольно круто вверх, но потом, чтобы уверенно лежать и работать дальше, сделал его более пологим. Припоминая глубину лестницы в склеп, он рассчитывал, что по вертикали ему придётся преодолеть не менее трёх метров, а при наклонном туннеле – получатся, возможно, и все шесть метров…

Прорыв около двух с половиной метров, Василий потерял штык-нож. Копая землю он уже особенно им не пользовался (почти всю работу можно было делать сапёрной лопаткой), но потеря ножа его сильно напугала. Обыскав наощупь всё вокруг, и ничего не обнаружив, Симанин решил подстраховаться. Сняв сапог и оторвав полоску от портянки, он привязал сапёрную лопатку к запястью правой руки. Он просто холодел при мысли, что и лопатка может так же бесследно исчезнуть, как и штык-нож…

«Мюнхаузен» уже давно не появлялся. Немецкий солдат, судя по всему, был тяжело ранен и не мог ничем помочь. Он обычно полулежал возле «колодца» и только иногда стонал или вздыхал, и тогда Симанин находил его наощупь и давал ему пить с ладони воду.

Напряжённая работа и усталость брали своё. Симанин уже давно не знал день сейчас или ночь, спал он несколько часов или только пару минут – вокруг были всё та же темнота и тишина. Наконец, в какой-то момент силы ему полностью отказали. Он выполз из туннеля, прилег на полу возле колодца и провалился в сон.

Проснулся он от какого-то движения в склепе. Увидеть что-то в темноте было невозможно, но явственно слышались осыпающаяся земля с полки и непонятное пыхтение со стороны туннеля – кто-то пробрался мимо Василия, влез на полку и пополз оттуда вверх по туннелю. Симанин машинально попытался нашарить рукой немецкого солдата, но того на месте не оказалось. Потом из туннелся донеслись ритмичные удары сапёрной лопатки по глинистому грунту и вниз посыпалась земляная крошка… Василий потянул за полоску от портянки, привязанную к правому запястью – лопатки на другом конце не оказалось. «Ну, наконец-то, помощь…» – подумал Симанин, снова обессиленно погружаясь в сон…

Когда Василий проснулся (или это просто был другой сон?), в склепе было тихо. Никаких звуков не доносилось из туннелся. Нащупав край «колодца», он зачерпнул воды и жадно напился.

– Эй, Фриц, ты где? – Василий окликнул немецкого солдата.

Никто не ответил. Тогда он пополз потихоньку вперёд, чтобы залезть на полку и проверить туннель – вдруг немцу всё-таки удалось закончить работу?

<<1 2 3 >>

На страницу:

Перейти

2 из 3