Встречи на футбольной орбите

Оглядев с иронической благодушной улыбкой на лице сидящих футболистов, гость, приветливо продекламировал свое «Здра-а-а-авствуйте» и обратился к хозяевам с просьбой:

– Разрешите снять пиджак?

– Конечно, конечно, – дружно загудели присутствующие, как бы обрадовавшись – свой, мол, человек.

Сняв пиджак и повесив его на спинку стула, Михаил Михайлович, негромко посмеиваясь, стал объяснять свою, вроде бы излишнюю деликатность.

Рассказ свелся к эпизоду во время «застольной» репетиции, проходившей под руководством Владимира Ивановича Немировича-Данченко в фойе Художественного театра. Жара стояла удушливая – «вот как сейчас». Сидящие за столом актеры – Виктор Яковлевич Станицын, Николай Павлович Хмелев, Марк Исаакович Прудкин, Алла Константиновна Тарасова и все остальные, занятые в пьесе, изнемогали от духоты. Открытые окна облегчения не приносили.

Взмокший от жары Виктор Яковлевич Станицын взмолился, обратившись к режиссеру:

– Владимир Иванович, разрешите снять пиджаки?

– Конечно, конечно, снимайте, – сказал маститый старейшина театра, одетый, как всегда, парадно, в костюме, в белой крахмальной рубашке с галстуком.

– Владимир Иванович, а почему вы не снимаете пиджак? – спросил кто-то, увидев, что режиссер как был, так и остался при полном параде, в наглухо застегнутом пиджаке.

– А я не так воспитан, чтобы при дамах, в общественном месте раздеваться и сидеть без пиджака!..

Дружный смех и последовавшее движение на стульях свидетельствовали, что Яншин попал в цель. Подтягивались протянутые ноги, засовывались в тапочки голые пятки, принималась приличествующая моменту осанка. Даже Джинал, исподтишка кося на меня глазами (меня он относил к руководству), перестал мотать ногой и вальяжную позу сменил на угодливо-внимательную.

В этот раз Яншин много рассказывал случаев о вдохновляющих примерах беззаветного служения искусству из жизни Станиславского и Немировича-Данченко.

Известный афоризм Станиславского «театр начинается с гардероба» часто стал употребляться в нашем футбольном быту.

Вернувшись на дачу, за столом на веранде мы проговорили до петухов о театрально-футбольных делах. Платон Лесли, человек прямой и откровенный в своих суждениях (он присутствовал на встрече), выговаривал Яншину за нелицеприятную критику игры команды: «Так беспощадно нельзя, Миша! Прямо в лоб!..»

А Яншин в ответ: «Нет, именно только так и льзя! Все по головке гладим – ах, Витя, ах, Алеша, ах, Паша! А ты видел, как они сидели, когда мы вошли? А ты «нельзя, Миша»! Нет, льзя, льзя, льзя! Вспомни, как нас, молодых, Станиславский на репетициях терзал!..»

Разумеется, Яншин был далек от мысли проводить прямые сопоставления между творческим методом воспитания актера и тренировкой футболиста. Разве что обоим нужна хорошая физическая форма и творческая фантазия. Но вот отношение к делу, личная дисциплина, воспитание интеллекта, чувство ответственности за общее дело – звенья одной цепи и для театра и для футбола. Здесь нет мелочей. Это и есть «театр начинается с гардероба», футбол тоже.

Для меня в этом сомнения не было. Приобщение к миру искусства благотворно влияет на психологию спортсмена, даже если речь идет лишь о непосредственном общении с его лучшими представителями.

Вспоминается предметный урок. Приезд нашей команды в Ленинград совпал в очередной раз с гастролями там Художественного театра. Накануне игры, кажется с «Зенитом», Яншин пригласил к себе в номер посидеть. Мы жили в той же гостинице «Астории».

Со мной вместе зашли Иван Филиппов, начальник команды, и футболисты – Владимир Степанов и Георгий Глазков. Ничего предосудительного в таком визите не было: время сна еще не наступило, ничего горячительного на столе не стояло и не предполагалось: хозяин номера, звавший Николая «Станиславским в «Спартаке», с режимом, да еще накануне матча, шуток, как говорится, позволить не мог.

В гостях у Яншина находился Всеволод Алексеевич Вербицкий, большой артист и известный спортсмен-теннисист. Когда злободневная тема из футбольной жизни была перемолота, Яншин попросил Вербицкого что-нибудь почитать. К общему удовлетворению артист согласился без долгих уговоров. «Я вам прочту четвертую главу из «Евгения Онегина», – усаживаясь поудобнее в кресло, произнес своим баритоном, с чуть улавливаемым французским прононсом Вербицкий. И начал читать всем знакомые со школьной скамьи запомнившиеся строки. Но сколько же в них открылось новых поэтических красок, так ярко живописующих русскую природу, человеческие характеры, быт своего времени. Мы были благодарными слушателями: Всеволод Алексеевич видел это по нашим глазам, ощущал это по затаенной тишине, в которую падала музыка пушкинского стиха, услаждавшего, по-видимому, и слух самого исполнителя.

Уже было довольно поздно, когда закончившееся чтение вознаградили дружными аплодисментами, искренними и громкими.

Под вопросительным взглядом Филиппова – пора, мол, завтра играть – я стал подмигивать Степанову и Глазкову на дверь. Вдруг раздался деликатный стук. «Ну, – подумалось, – Николай наводить порядок пришел». На «войдите» Яншина неожиданно зазвучал голос, который никому другому во всем мире принадлежать не мог, голос Василия Ивановича Качалова.

«У вас читают, можно и мне послушать?» Надо знать, с каким уважением к этому несравненному артисту относились в театральном мире от самого маститого режиссера и актера до самых молодых, начинающих, чтобы понять, какое восторженное чувство охватило нас, когда Василий Иванович в пижамном костюме вошел в комнату. В руках он держал книжку.

Все засуетились, наперебой предлагая новому гостю место, Яншин с радушием хозяина, польщенного высоким посещением, усадил его, массивного, барственного, элегантного даже в домашнем одеянии, в кресло, мы об уходе и думать забыли. Василий Иванович с любезностью, никогда ему не изменявшей, лестно отозвался об исполнительском мастерстве Вербицкого – «Я слышу за стеной великолепное чтение! Аплодисменты!» – поблагодарил хозяина за любезное разрешение «развеять бессонницу в добром обществе», не забыл пожелать и нам, футболистам, успеха в завтрашнем матче – «Заранее поздравляю!» – и тут же, как мне показалось, несколько стесняясь, спросил:

– А вы не будете возражать, если я вам немного почитаю? Не устали?

«Неужели Маяковского?» – мелькнуло у меня в голове (я успел прочитать фамилию поэта на корешке книжки в руках у Василия Ивановича).

Я слышал стихи Маяковского в исполнении автора. Слышал, как их читали Владимир Яхонтов, Сергей Балашов. Не знаю почему, но мне показалось удивительным такое сочетание фамилий: Качалов и Маяковский. Барон, Карено, Штокман, Чацкий и многие другие роли, многократно виденные мною на сцене Художественного театра в исполнении Василия Ивановича, никак не связывались в моем дилетантском представлении со стихами Маяковского.

– Я вам почитаю из Маяковского, – с расстановкой произнес Качалов, обводя нас взглядом, как бы проверяя впечатление. Мне показалось, что и Яншин, и Вербицкий тоже не ожидали такого репертуара.

И мы стали первыми слушателями чудесного качаловского исполнения стихотворений Маяковского. Взыскательный к себе артист «делал пробу на народе», разъяснил Яншин. Кто слышал впоследствии Василия Ивановича со сцены, тот сам знает, как он читал стихи о паспорте; кто не слышал, тем я не смогу рассказать про голос-оркестр, сумевший в ту ночь зазвучать во всю звонкую силу поэта; голос, завороживший нас до рассвета накануне серьезной футбольной игры. Копошилась где-то мысль о возмездии. Мяч нарушителей заповедей о режиме не милует. В данном случае он сделал исключение. Великое искусство артиста с лихвой восполнило жертву двумя-тремя часами сна. Матч мы выиграли. Лучшими игроками были Степанов и Глазков. Меня тренеры тоже хвалили.

Однако вернемся на террасу дачи, где уже при показавшемся из-за горизонта солнце Яншин доказывал Платону и Фадееву свои «льзя, льзя, льзя!». Ведь сегодня баски после продолжительных гастролей по СССР возвращаются в Москву. Встреча с ними из области отдаленных предположений переходит во вполне осязаемое ближайшее будущее. Я после безуспешных попыток примирения спорщиков – иногда, мол, «льзя», иногда «нельзя» – отправился спать, понимая, что спор о футболе не чтение Качалова, а безнадежная затея отыскать синюю птицу.

Баски приехали. Вот они опять сидят за общим столом, накрытым в зале ресторана «Метрополь».

Зная расписание режима дня гостей, я пригласил своих вчерашних собеседников к часу их обеда в «Метрополе». Вместо Лесли присутствует Юрий Карлович. Он басков не видел, и мне приходится каждого ему представлять. В качестве журналиста я уже побывал у гостей в раздевалке, при их первой встрече с «Локомотивом» и «Динамо» в Москве. Но не так-то просто вести программу представления испанских футболистов любопытствующему Юрию Карловичу в присутствии Яншина. «Главмех» сам их всех знает, и мы вперебой показываем: «Вот этот огромный и есть Лангара, по фашистским газетам «убитый наповал» при обороне Барселоны, а рядом с ним сидит Хосе Иррарагори, участник знаменитой атаки республиканцев на Вильяреаль, футболист экстракласса, по манере игры схож со своим капитаном – Регейрой, прямо в масть с ним, как второй пристяжной к могучему кореннику – Лангаре». «Одним словом – «птица-тройка», совсем по Гоголю», – смеется «голубой Сандро». А Юрий Карлович подхватывает: «Но ведь это испанская, а должна быть русская!»

Если бы только тройка. А вон – Силлаурен. За столом он и на футболиста-то не похож: одутловатый, с редеющими белесыми волосами, упитанная фигура под мешковатым пиджаком – массажист или администратор. Медлительность в движениях и отрешенность от окружающего во взгляде никак не сообразовывались с представлением о футболисте, включенном всеми специалистами в состав символической сборной мира после Итальянского чемпионата 1934 года. Между тем на поле он вызывал восхищение зрителей своей игрой, несмотря на внешнюю неповоротливость. Этот толстяк, прямо Пьер Безухов в футбольной форме, практически доказывал неизмеримую стоимость ювелирного технического мастерства и тончайшего тактического мышления, ставящих его в разряд выдающихся мастеров кожаного мяча, несмотря на отсутствие высших атлетических кондиций.

Конечно же, нельзя сказать, что он плохо и мало бегал. Нет, при всей своей полноте Силлаурен был достаточно подвижен. Но «коньком» его была техника, помноженная на тактический расчет. Именно то, что так пленяет зрителя и чем он вызвал всеобщее признание и у наших ценителей футбола.

А вот в дополнение к перечисленным Грегорио Бласко, изящный черноголовый вратарь; светловолосый, быстроногий левый крайний Эмилио Алонсо; хитроумный и ловкий, как наш Сергей Ильин, невысокий правофланговый Горостица; игроки защитных линий Педро Регейро, Луис Эччевария, Рикардо Ауэда – все они в одном разряде по классу игры со своими всемирно прославленными одноклубниками.

Таким образом, не одна тройка взбудоражила умы миллионов почитателей футбола. На первый матч с басками было подано до двух миллионов заявок на билеты. И не удивительно: если говорить языком лошадников, то весь косяк, поступивший на наши футбольные поля с Пиренейского полуострова, был элитно-футбольного отбора. В этом ансамбле не было отстающего исполнителя. Все до единого – от крайних нападающих Субиета и Ларинаги до защитников Мугуэрсо и Арэсу – отвечали высшим нормам международного профессионального футбола.

Вот что сделало Тарасовку эпицентром футбольного сотрясения.

Гости знали, что им в Москве предстоит повторная игра с жаждущим реванша «Динамо», у которого они выиграли первую встречу два-один, и, наконец, последний матч со «Спартаком». Воспитанные в гордых испанских традициях, они и в футболе бережно хранили рыцарский дух. Помню, позднее я оказался свидетелем того, как капитан сборной команды Сегарра, получив от партнера пас, в выгодной позиции, не задумываясь, выбил мяч за боковую линию, увидев, что, отбирая у противника мяч, партнер применил резкий прием, повлекший падение и травму соперника. Они и побеждали и проигрывали только в честной спортивной борьбе, в которой главный арбитр – зритель.

Никакое количество предшествующих побед в гостях не сулило с их стороны какого-либо послабления в пользу хозяев. Такое не вязалось с их моральным спортивным кодексом. Наоборот, лучший ответ на гостеприимство «не поддавки», оскорбляющие достоинство обеих сторон, а показ зрителю бескомпромиссного, творческого футбола. Так они рассуждали, готовясь к последним встречам. Об этом они говорили тридцать лет спустя во время наших дружеских бесед в Мехико, о чем речь пойдет несколько позднее.

В книге ««Большой футбол» я писал, ссылаясь на дневниковую запись того времени:

«…Испанцы тоже готовились к реваншу. На первых же минутах игры они обрушили на динамовцев всю мощь и силу своей футбольной машины. Да, именно машины, которая слаженно, четко и планомерно развивала атаки. К тридцатой минуте счет был четыре-ноль в пользу испанцев.

Вся наша команда приехала смотреть этот матч. Теперь нам нужно до тонкости изучить все тактические приемы нашего будущего соперника.

Растерянно глядели мы на поле, когда по влажной после дождя траве катилась эта казавшаяся неудержимой лавина испанского нападения и пушечными ударами расстреливала динамовские ворота.

В начале игры – четыре-ноль! Да что же это такое?

Динамовцы сделали почти невозможное. К началу второй половины игры они сравняли счет. Какое титаническое усилие!

Но у басков остался еще не исчерпанный запас энергии. Лангара, Эччевария и еще раз Лангара заставили динамовцев трижды начать игру с центра поля. «Динамо» проиграло со счетом четыре-семь.

Теперь вся надежда была на нас, на «Спартак».

Все флаги были в гости к нам, в Тарасовку. Тренерский совет заседал перманентно. Он перекочевывал с террасы одной дачи на другую. С моей – к Николаю, от Александра – к Петру и обратно, в зависимости от приехавших гостей. А то и просто вдоль футбольного поля или по тенистым аллеям около забора стадиона ходила группа взрослых людей, то таинственно-заговорщицки, то со взрывами смеха произносившая странные для уха непосвященного дачника слова, даже пугающие в столь неспокойное время, как тридцать седьмой, – «протаранить оборону», «задушить инсайдов», «перерезать фланги»…

В поисках лучшего тактического плана незаметно летели часы, дни и ночи. Приезжали руководители комсомола во главе с Александром Васильевичем Косаревым. Правда ни в каких тактических разработках он участия не принимал, но был крайне обеспокоен составом команды. Особенную тревогу вызывало место центрального нападающего, на котором у нас в «Спартаке» играл Виктор Семенов, в высшей степени одаренный спортсмен, но со своеобразным характером. То заиграет так, что любо-дорого смотреть, то джинал джиналом: встанет и стоит. Однажды пропал со сбора. Накануне игры стали разыскивать. Нашли дома. Он лежал на диване и музицировал в одиночестве – играл на скрипке. Рядом на тумбочке бутылка шампанского и раскрытая книга «Блеск и нищета куртизанок».

– Ты чем занят? – укоризненно воскликнул тренер. – Завтра матч, а ты скрипкой и шампанским развлекаешься!