Железногорск. Это моя земля. #киберпутеводитель

Из поколения в поколение передается легенда о том, что некогда на гору перед рукотворным озером выходил олень. На протяжении нескольких лет жители выкладывали на горе из камней фигуру оленя, зачастую с олененком, подкрашивали камни в белый или коричневый цвет. Эта композиция все лето была видна с противоположного берега. Местные жители считают это место местом силы.

.

Пасхальный рассказ

Автор: Решетнёв Сергей

По образованию сценарист. Работал журналистом, редактором газеты. Публиковался в журналах «Юность», «Семья и школа», «После 12». Победитель драматургического конкурса «Русская мечта» (пьеса «Лошади в космосе»).

У этой истории пока нет счастливого конца. То есть она совсем не пасхальная. В театральном классе, который я веду в школе-интернате, у меня занимается группа – десять девочек. Одна к одной смышленые, все разные и талантливые. И тут я не как педагог, который болеет именно за своих детей, говорю, а вижу, будто со стороны, какие они. Каждая достойна рассказа. У каждой судьба.

Они непростые, они много кричат, или наоборот молчат, могут и подраться, прямо на занятии, легко плачут, но быстро могут стать железобетонной опорой и стоять на своём насмерть. И при этом нет смертельно обиженных, опасно замкнутых, при всех трудностях проживания в интернате, в таком большом, порой жёстком коллективе, в них сохранятся что-то бесконечно трогательное.

– Зачем вы нас учите? Нам ведь ничего не светит.

– Вы себя недооцениваете.

– Мы знаем. После интерната всё равно только в колледж куда-нибудь. Нам артистками не быть.

А сами смотрят так: ну, скажите что-нибудь, переубедите нас, что мы сможем, что нам улыбнётся судьба, мы поверим, вы только убедительно скажите, как взаправду, мы разрешаем, обманите, вы же учите нас играть, вот и сыграйте…

Как-то пришла на занятие одна Маша. Все остальные заняты. Кто вещи получал, к кому посетители пришли, кто-то дежурил.

– А никого не будет сегодня.

– Да? Жалко. Ну ничего, мы с тобой позанимаемся.

– А так можно, со мной одной?

– А почему нет?

И стали мы с ней играть в разные слова, разные предметы, людей, да животных показывать, а потом просто разговаривали.

Круглые глаза, светлые волосы, ну это совершенно не важно, может, этот облик я придумал, чтобы запутать вас, главное, что есть в этих глазах: понимание, ум и улыбка. Не ехидная, саркастическая, злая или заигрывающая, нет, такая, ну как у Гагарина, наверное.

– Не твой, – спрашиваю, – брат ходит ко мне в младшую группу.

– Мой.

– Двое вас…

– Нет, нас трое, трое в интернате, ещё есть братик.

– А ты самая старшая?

– Нет, у меня есть ещё старшие братья.

– Сколько же вас всего?

– Восемь.

– И все в интернате?

– Нет. Трое, самые младшие с мамой. А старшие двое с папой.

– А…

– А маму лишили родительских прав, – Маша продолжает улыбаться. И я улыбаюсь. Чувствую себя идиотом. А что мне делать, перестать?

– И у неё всё равно трое младших осталось?

– Ну да, они потом родились, когда меня в первый раз в интернат забрали.

– В первый раз? – еле успеваю следить за развитием Машиной жизни. А ей ведь не так много лет, первый десяток человек на Земле прожил.

– Ну да, в первый раз. Потому что потом меня с братьями взяли в приёмную семью.

С одной стороны, стоит ли дальше продолжать этот разговор? С другой стороны, и остановиться как-то странно, вдруг ей покажется, что её судьба мне не интересна? Мне очень не хочется ее ранить. Никогда не ходил по минному полю, но не могу удержаться. Очень осторожно делаю следующий шаг.

– А что там, в приёмной семье случилось? Почему ты сейчас не в семье?

– А к нам однажды приехала опека…

– В приёмную семью?

– Да. Прямо на Пасху.

– На Пасху, в праздник? Пасха же в воскресенье бывает, и они в выходной приехали?

– Да, говорю же, на Пасху. А папа был пьяный. Он к соседу ходил, и они отметили вместе. А тут опека приехала, а мама как раз тоже в гости ушла. И нас забрали.

Молчу. А что говорить?

– У приёмных родителей забрали? – уточняю.

– Да.

– Ну, вы, наверное, недолго у них прожили?

– Три года.

– Три года? – я не скрываю удивления. – Погоди, Маш, а во сколько же тебя взяли в приемную семью?

– Когда мне четыре было. Три года в приемной семье, и еще три года снова здесь, в интернате.

Брал ли кто-то её еще домой, не спрашиваю. Очень мала вероятность, что кто-то возьмёт сразу троих детей. Тем более при живых отце и матери, и при том, что однажды их уже брали и вернули в интернат.

– Жалко, что они не приходят.