Смерть по вызову

Лена смеется: «Напрасно, мог бы заехать и без приглашения раз все так быстро. Какие уж тут церемонии?» «Учту, – прогудел Эдик – Хотя ты ведь сама на колесах, а моя контора в центре. Заезжай хоть завтра. А то ты у меня на работе ещё ни разу не была, все я к тебе катаюсь». Пауза в несколько секунд, вздох, очевидно, выражающий Ленино раздумье и сомнение в целесообразности такой поездки: «Ладно, в два устроит? Тогда диктуй адрес». Егоров переписал рабочий адрес Эдика в записную книжку.

Да, слишком уж много двусмысленностей. Что значит «минутное дело»? И что значит «раз-два – и готово»? Эти слова и выражения могут означать все, что угодно. В записной книжке Лены телефон никакого Эдика не значился, возможно, столь незначительный человек, что его телефоном она марать бумагу не стала. Возможно, и обратное: человек настолько близок, что его телефон написан горящими буквами на ткани женской души. Что хочешь, то и думай. Но лишними загадками Егоров голову забивать не привык, решив установить личность Эдика на следующий же день.

По тому адресу, что Эдик продиктовал Романовой, оказалась всего-навсего сапожная мастерская. Егоров аж крякнул с досады. Теперь ясно, что «раз-два – и готово» значит снять мерку с ноги или сделать примерку обуви. Действительно ведь минутное дело.

С водолазом-лингвистом вопрос решился и того быстрее. Егоров заглянул в служебное помещение бассейна и глянул на тщедушного кривоногого мужичка средних лет с маленькой лысой головой, похожей на сжатый кулак с лохматыми ушами. И стало ясно: такого к себе не всякая худая потаскушка подпустит. Этот вариант отпал сам собой. «Вы кого-то ищете?» – спросил водолаз. Егоров молча закрыл за собой дверь.

* * *

Егоров уже выпил большую рюмку коньяка, закусил посыпанным сахаром ломтиком лимона, и почувствовал себя с своей тарелке.

– Я хотел поговорить о вашей подруге, Лене Романовой, – сказал он, обсасывая горькую корочку. – Вы ведь с ней близкие подруги?

– Допустим.

– Вы, Вероника, человек деловой, прагматичный, с вами можно без обиняков и всяких там лирических отступлений, – в эту минуту Егоров почему-то решил, что разговор обязательно получится. – Вот я и встретился с вами, чтобы поговорить о Лене.

– Я по телефону не поняла, кем вы ей доводитесь, – оборвала Егорова Вероника. – Вы родственник? И что вас интересует, её успеваемость? Учится она хорошо, правда, не очень старательно, – Вероника насмешливо прищурилась.

– Я доверенное лицо отца Лены и, конечно же, меньше всего интересуюсь её успеваемостью.

– Понятно, – заинтересовалась Вероника. – Но что вы хотите узнать от меня? – У нас состоится откровенная беседа, если вы пообещаете, что она не станет достоянием всего вашего факультета, – Егоров сладко улыбнулся. – Есть вещи, о которых широкой общественности лучше не знать. Злые языки, завистники, недоброжелатели. А Лене ещё учиться два года.

– Все останется между нами.

Вероника приложила указательный палец ко рту, и Егоров понял что завтра же она разнесет весть всем знакомым. Однако решающего значения это не имело, о беременности Лены все равно скоро узнается.

– Очень надеюсь на вашу порядочность.

Егоров просительно склонил голову на бок, меньше всего он надеялся на порядочность Вероники, но лучших источников информации пока не находилось. А тут подруга, едва ли не лучшая институтская подруга Лены Романовой, сидит перед ним. Правда, в записной книжке Романовой значились десятки мужских имен и фамилий, телефонные номера. Но если начать работать с каждым персонажем, поиски затянутся на необозримую перспективу, потребуются многие недели, а то и месяцы, чтобы сесть на хвост этого папаши.

– Дело очень деликатное. Не знаю, делится Лена с вами своими личными проблемами, но хотел бы это знать.

– Вот уж не подумала бы никогда, что у Романовой есть какие-то проблемы, – Вероника задумчиво глядела в даль.

– Личные проблемы, Бог мой, да из них соткано все наше существование, – теперь Егоров уже не собирался отступать.

– Объясните, что вы, собственно, хотите знать, – сказала Вероника. – Я не понимаю языка полунамеков. А то наводите тень на плетень.

– Лена попала в затруднительное положение, – Егоров остался недоволен собственным косноязычием, лучше уж действительно обо всем сказать открытым текстом. – Короче, Лена беременна, – выпалил он.

– Вот как? – на лице Вероники не отразилось и тени удивления.

– И Лена не хочет сообщить отцу, кто, ну, то есть… Вы понимаете. А Юрий Сергеевич хочет знать правду, думаю, он имеет на это право. Правильно?

– Смотря что «правильно», – лицо Вероники осветила змеиная улыбка. – Если под словом «правильно» иметь в виду то, что Лена залетела. Это правильно и вполне естественно с физиологической точки зрения. Если она не хочет посвящать в собственные секреты драгоценного отца – это тоже правильно. Я лично её не осуждаю. Каждый человек имеет право…

– Пожалуйста, оставим эту демагогию.

Егоров поморщился. «Ну давай, сучка завистливая, шевели языком», – думал он, начиная злиться на Веронику.

– Мы же с вами взрослые люди, а эти разговоры о правах на тайну личной жизни и всякое такое смешно слышать от вас. Кстати, вы только что сказали, что её беременность естественное дело. В каком смысле?

– Если жить с мужчиной, могут появиться дети – в таком, – Видимо, у Вероники, привыкшей, по собственным словам, платить втридорога за все блага жизни, шевельнулась та мысль, что съеденное мороженое надо ещё и отработать. – У Лены была связь, довольно долгая, с одним из наших преподавателей. С доцентом кафедры экономики Олегом Олеговичем Десятниковым. Это единственно по-настоящему серьезное Ленино увлечение, известное мне.

– Значит, сейчас эта связь оборвалась? – Егоров превратился в слух. – Я правильно понял, оборвалась?

– Правильно поняли, – Вероника уже без прежнего аппетита съела пару ложек честно заработанного мороженого и отхлебнула из чашки кофе с молоком. – Закурю, пожалуй, – она вытащили из пачки сигарету, поднесла её кончик к огоньку протянутой Егоровым зажигалки. – Эта интрижка проходила у всех на виду, так что, никаких секретов я не раскрыла. А оборвалась месяца четыре назад или три. У Лены какой срок?

– Не знаю, – соврал Егоров. – Меня в эти тонкости не посвящали. А что из себя представляет этот Десятников, ну, возраст, семейное положение, внешность.

– Возраст? – Вероника втянула в себя сигаретный дымок. – Что-то около сорока. Женат. Вот насчет детей… Кажется, дентьми не обременен. И супруга у него интересная женщина, не знаю уж, чего мужчины на стороне ищут. А его внешность, это на чей вкус. Черноволосый такой, подтянутый, гимнастический зал посещает, одевается стильно. Вообще-то симпатичный мужик, но не в моем вкусе. Слишком уж выпендривается, выкаблучивается. Чувствует, что бабам нравится. Не люблю таких, а Ленка вот клюнула.

– И долго продолжались их отношения?

С радости Егоров нацедил себе ещё одну полную рюмку, решив, что эта уж точно последняя, вечером предстоят дела. Теперь он смотрел на Веронику почти что с нежностью, самые смелые ожидания оправдывались. Егоров давно заметил, что лучшие подруги при удобном случае предают друг друга не просто охотно, но как-то азартно, самозабвенно.

– Продолжались отношения? – привычно переспросила Вероника. – Может, полгода или что-то около этого. Как видите, хватило времени, чтобы забеременеть. С первого семестра Десятников вел у нас семинары, учил экономической грамоте в свете последних веяний моды. Он умеет складно говорить, язык подвешен. Ходит взад-вперед по аудитории и упражняется в риторике. Потом вдруг неожиданно остановится, посмотрит на самую симпатичную девушку: «Вы со мной согласны? Возможно, хотите что-то добавить? Или вспомните живой пример по нашей теме?» И так задумчиво смотрит, подбородок поглаживает, будто его и вправду какой-то живой пример интересует. «А знаете что, останьтесь после занятия, поговорим. На моих занятиях важно не просто присутствовать. Нужно ещё и участвовать в работе. Вы меня понимаете? Один, без вашего участия, я не смогу ничего сделать». Ему бы в самодеятельности выступать.

– И с Леной он оставался после занятий? – Егоров закашлялся. – Материал ей объяснять учебный?

– Она у нас самая интересная в группе, – Вероника выудила из пачки Егорова новую сигарету. – Ну, не то чтобы интересная, эффектная. Одевается в самых дорогих магазинах. Своей портной, свой сапожник, свой визажист. На её месте самая занюханная девчонка выглядела бы по меньшей мере эффектно, – Вероника печально покачала головой, её глаза затуманила грусть. – Я бы на этого прощелыгу даже и не посмотрела бы, с его дополнительными занятиями. По существу, этот доцент дешевка. И подход к женщинам у него такой однотипный: прилипнет со своими семинарами, прости Господи, как банный лист. А дальше по стандартной программе: ресторан, постель. Дура все-таки Ленка.

– А почему она порвала с Десятниковым?

Егоров после короткой внутренней борьбы убедил себя в том, что ещё пятьдесят грамм коньяка заслужил честно. Вот все и выяснилось, вот она, прямая дорожка к истине.

– Что тут удивительного? – видимо, Вероника вспомнила фразу из женского романа. – Жизнь – это бесконечная череда потерь и находок. Хотя я считаю, что Десятников потеря не великая. Пользуется положением, вправляет молодым дурам мозги. По слухам, ему предлагали повышение, административную работу, так отказался. Он де с преподавательской работы уходить не хочет, без этого он себя не мыслит. «Это мое призвание», – так он выражается, – Вероника хихикнула.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – Егоров пока что никуда не торопился, но продолжать разговор ему расхотелось. – Вам случайно деньги не нужны? Взаймы или как? Или на безвозвратной основе?

– Нет, не нужны, – Вероника гордо вскинула голову и посмотрела не Егорова с вызовом. – Деньги мне не нужны, – повторила она, – убежденная в том, что предательства совершаются из корысти. А нет корысти, нет и предательства. Так, разговор душевный.

– Я из добрых побуждений предложил, – Егоров пожал плечами. – Сам был студентом. Счастливые, кстати, годы студенческие.

– Конечно, счастливые, – согласилась Вероника. – Счастливые, но трудные.

* * *

Вербицкий встал с кресла, чувствуя усталость после только что состоявшегося разговора с женой. Если отбросить налет эмоций, Таня права в одном: она целыми днями одна дома, скучает, его ждет, ей одиноко. И так тянутся долгие недели и месяцы. Он щелкнул замками чемоданчика, проверил, не кончились ли разовые шприцы. Кое-какой запас ещё остался. Все на месте, лекарства, белый халат. Вербицкий прошел в спальню, сбросил спортивный костюм, надел белую сорочку и темные брюки. Действительно, пусть Таня пойдет работать, разве велико удовольствие для молодой женщины целыми днями дома киснуть? Пусть потрудится в женском коллективе, каком-нибудь жутком гадюшнике, ведь в этих домах культуры и музыкальных школах женщины основной контингент, неустроенные в жизни женщины, завистливые к чужому благополучию, злые на язык.

Там она быстро за голову схватится, домой примчится как миленькая. Разглядывая свое отражение в зеркале, Вербицкий решал, повязать ли галстук, выбрал темный, одноцветный – солидно. Яркие легкомысленные галстуки – это не для врачей. Переобуваясь в прихожей, он решил сказать несколько теплых слов жене, чтобы та весь день не держала на него обиды, не дулась как мышь на крупу. Пройдя в кухню на звук льющейся из крана воды, он подошел к Тане, обнял её за плечи и, опустив голову, чмокнул в щеку.

– Не подумай, что я против того, чтобы ты устроилась на службу. Даже наоборот. Если работа будет доставлять тебе хоть какое-то удовольствие, трудись. Конечно, те жалкие гроши…

– Да не в этих копейках дело, – Таня выключила воду и вытерла руки салфеткой. – Я пять лет проучилась в институте, у меня есть кое-какие знания, способности есть, которые теперь оказались лишними, невостребованными. А ты не хочешь этого понять. Я просто задыхаюсь в четырех стенах, чувствую себя никому не нужной.

– Ты мне нужна.