Шпионское счастье
Фрау Вишневская, сопровождавшая Разина, молча улыбалась. Потом пропала и вернулась с электрическим чайником и банкой кофе.
– Если вам что-то понадобится, я у себя внизу, – сказала она.
– Не беспокойтесь, фрау Герта. Все, что мне надо, здесь уже есть.
Оставшись один, Разин, не стал распаковывать сумку, пинком ноги загнал ее под столик. Скинул куртку и клетчатый шерстяной шарфик. Прилег на кровать, закрыл глаза и тут же провалился в зыбкую дремоту, словно в серый туман, в этом тумане он блуждал по лесу, не зная, как туда попал, и в какую сторону надо идти, было холодно, лес не кончался, а туман густел. Разин увидел вдалеке всполохи костра, остановился и с усилием вырвался из душного полумрака. Вскинув голову, взглянул на циферблат наручных часов, – прошло всего двадцать пять минут. Он сел на кровати и только сейчас окончательно проснулся. Он надел куртку, вышел в коридор, держа правую руку в кармане, на рукоятке пистолета.
В течение следующего часа он трижды звонил Генриху Клейну из разных таксофонов, трубку по-прежнему никто не снимал. Разин побывал в специализированном магазинчике для туристов, выбрал мощный фонарь с длинной рукояткой, куда вмещалось четыре батарейки, резиновые сапоги с короткими голенищами, охотничий нож с лезвием двойной заточки и спальный мешок. Из биноклей, приспособленных для ночного наблюдения, и выбирать было нечего. В соседнем отделе нашлись пакетики с копченым мясом, вода в бутылках и сухари. Чтобы унести все это, пришлось купить матерчатую сумку на ремне. Напоследок, он примерил куртку защитного цвета из прорезиненного хлопка и черную бейсболку.
Расплатившись наличными, сунул в карман потертый кожаный бумажник, почувствовав, как тот похудел и сморщился.
Неподалеку от железнодорожного вокзала помещался прокат автомобилей. Спустившись в подвальный этаж, Разин перебросился приветствиями с дежурным клерком и заинтересовался Ауди девяносто первого года темно-бордового цвета.
Клерк улыбнулся и сказал:
– Двести лошадок. Прожорливый.
– Что ж, на бензине сэкономлю в другой раз, – улыбнулся Разин.
Клерк заглянул в документы и кивнул пареньку в рабочем комбинезоне, мол, подгоняй машину, не стой столбом. Заплатив за три дня вперед, Разин сунул документы во внутренний карман и сел за руль. Первые сумерки уже расползлись по всему небу, когда машина выбралась из города и легко одолела сорок километров. Разин ни о чем не думал, он слушал радио: передавали городские новости и сводку погоды: возможно, уже с утра Ганновер и его окрестности накроет циклон из Скандинавии. Разин выключил радио и вспомнил, что первый раз гостил в загородном доме Генриха Клейна лет десять назад, с тех пор бывал там часто, поэтому даже в сумерках чувствовал себя как дома. Решив на всякий случай сделать небольшой крюк, он съехал с автобана на местную дорогу, а потом на узкую грунтовку.
* * *Оказавшись рядом с домом Клейна, Разин загнал машину в неглубокий овраг, надвое разрезавший ровное поле. Отобрал вещи, которые возьмет с собой, и оставшиеся метров триста прошел пешком. С холма открывался отличный вид на дом и ближайшие окрестности. Разин выбрал позицию за оградой из двух продольных жердей и ракитовым кустом, расстелил на краю холма двойное полотнище брезента, сверху спальный мешок. Сегодня темнота наступила быстро, а ночь выдалась кромешно черной, с полосками серебристых облаков и тусклым месяцем.
Загороженный кустом, он лежал неподвижно, вглядываясь через бинокль в полуночную тусклую картину природы. Движения внизу не видно, никто не зажигал света, не выходил на летнюю веранду. Стояла глухая тишина, но Разин был уверен, что внизу были люди, и сейчас они не спят, а ждут кого-то. В ту минуту, когда он наблюдает за домом, кто-то из его обитателей, возможно, наблюдает за холмами и ближними подступами к жилищу Клейна.
Разин потратил на наблюдение больше двух часов, но дом выглядел так, будто хозяин неожиданно уехал по срочному делу. В низине за домом лежала дорога, пустая и неосвещенная. За ней соседский дом, из-за него выглядывает передок светлого фургона, а рядом легковой автомобиль. Возможно, эти машины принадлежат соседу, раз стоят на его земле. Дорога в низине всего одна, она никуда не ведет, проходит по частной земле и заканчивается у полосы леса.
Разин отметил про себя, что газон на заднем дворе Генриха Клейна беспорядочно перекопан, словно там мальчишки искали клад, а потом все бросили и ушли. Слева от дома кучи гравия и песка, штабель кирпичей, справа стена сенного сарая, поделенного надвое деревянной перегородкой. В одной половине ждал теплых дней небольшой трактор и прицепная косилка, в другой половине хозяин хранил сено и устроил двухярусную кровать, иногда в теплые ночи он спал на воздухе.
Ноги в резиновых сапогах быстро замерзли, через два слоя брезента и спальный мешок пробивался холод земли. Чтобы отвлечься, Разин жевал вяленое мясо, он вспоминал о бутылочке кальвадоса, оставленной в бардачке, сейчас пара глотков ему бы не помешала, но возвращаться опасно: поднявшись на ноги, легко себя раскрыть.
Он перевел взгляд и замер, увидев огненную точку у стены сарая. Разин поднес к глазам бинокль, который показывал ночь в трех красках: зеленой, серой и черной. Мужчина в куртке стоял, привалившись плечом к косяку двери, и жадно затягивался сигаретой. С такой оптикой лицо трудно разглядеть, но на Генриха этот человек не похож, – ростом выше на полголовы. Мужчина выплюнул окурок, поднял карабин, стоявший у стены, повесил ремень на плечо, но передумал уходить, отступил в сторону и помочился. Застегнув штаны, вошел в сарай, неслышно прикрыв дверь.
Да, этот человек передвигался быстро и бесшумно, он мог бы остаться незамеченным, если бы не сигарета. Вот так… А в газетах пишут, что курение медленно, день за днем, сокращает человеческую жизнь, в общей сложности отнимает лет десять. Газеты, как всегда, привирают, – курение убивает быстро и больно, уж если закурил, десятью годами не отделаешься.
* * *Разин вылил воду из пластиковой бутылочки, и ножом обрезал ее в том месте, где она начинала сужаться к горлышку, сунул внутрь ствол пистолета. Стянул с шеи шарфик из плотной шерсти, обмотав его вокруг разрезанной бутылки, насаженной на ствол. Через минуту он стоял перед незапертой дверью сарая, если память не подводит, от порога до кровати четыре-пять шагов, тридцать градусов направо. Разин сжал в левой руке рукоятку фонарика, в правой пистолет и бутылку, обмотанные шарфом. Отступил от двери, потом резко шагнул вперед, пнул ее подошвой сапога и нажал кнопку фонарика. В круге яркого света на краю двухярусной кровати сидел человек в зеленом свитере с высоким горлом. Он поднял руку, прикрывая глаза от света, и сказал по-русски:
– Какого черта…
Секунда ушла на то, чтобы человек понял, что это не розыгрыш друзей. Разин отпихнул ногой стол, стоящий на пути, собираясь навернуть противнику фонарем по голове и приставить к горлу нож. Еще можно было кончить дело малой кровью, но мужчина, поднимаясь с койки, дотянулся до карабина. Разин нажал на спусковой крючок, вместо громкого выстрела, вышел едва различимый звук, похожий на хруст ветки. Пластиковая бутылка мгновенно оплавилась, шарфик с одного конца загорелся и задымил. Пуля вошла в правую сторону груди, сбила мужчину с ног, он выпустил карабин и упал спиной на матрас. Человек был напуган и еще до конца не понимал, что случилось, пучил глаза, стараясь закричать во все горло, но выходил хриплый кашель, в груди клокотало. Разин, опасаясь огня, бросил горящий шарф и затоптал его ногами.
Он наклонился над человеком и сказал:
– Слышь, я помогу тебе. Только не отключайся. Слушай…
Взгляд раненого оставался осмысленным, но кровь наполняла рот, мешая говорить.
– У меня бинт и септик, – соврал Разин. – Но сначала скажи: кого вы ждали? Ну?
Он тряхнул мужчину за плечи и повторил вопрос. Человек приподнял руку и ткнул кровавым пальцем в грудь Разина.
– Хорошо, – кивнул Разин. – Ты молодчина. Теперь вспоминай: сколько человек в доме?
Мужчина стал дышать чаще, голова тряслась, грудь разрывал кашель, одну руку он прижал к ране, вторую поднял и показал четыре растопыренных пальца.
– Четверо? Их там четверо? – переспросил Разин.
Человек кивнул и снова закашлялся.
– Где хозяин? – спросил Разин. – Где Клейн?
Кажется, мужчина уже не понимал, о чем его спрашивают. Он побледнел, зрачки глаз остановились и перестали реагировать на свет фонарика.
– Черт, – сказал Разин. – Что б тебя… Не мог подождать минуту.
* * *Он прощупал карманы убитого, поднял с пола куртку. Ничего, кроме двух снаряженных обойм для карабина, десять патронов каждая, улов не слишком удачный, но хоть что-то. Проверив карабин, он передернул затвор и выключил фонарь, приоткрыл дверь и выглянул на двор. Снаружи все осталось, как было, кроме одной мелочи: в доме горело ближнее окно, правое угловое. Свет был неярким, похоже, от настольной лампы или ночника. На прозрачную декоративную занавеску легла человеческая тень и через мгновение пропала. Если напрямик, то до окна метров двадцать, но двор перерыт, в темноте запросто провалишься в одну из ям и ноги сломаешь. Если обходить дом справа, потеряешь много времени, окно погаснет, придется ждать часа три до рассвета, за это время многое может случиться.
Месяц вышел из-за облака, стало немного светлее. Разин шагнул за порог, двигаясь медленно и осторожно, добрался до единственного дерева, росшего во дворе, здесь была ровная площадка нетронутой земли, как раз напротив окна. Он присел на одно колено и увидел у кухонного столика крупного мужчину с рыжеватой бородой. Разин вскинул карабин и поймал цель на мушку. Человек снял с огня и приподнял зеленый чайник со свистком, прикидывая, сколько в нем воды.
Разин выстрелил. Лопнуло оконное стекло, пуля со стальным сердечником прошила чайник насквозь и попала мужчине в бок, ниже ребер. Человек закричал, подбросил зеленый чайник вверх, словно затеял какую-то игру, лицо обдало густым паром. Разин снова нажал на спусковой крючок, пуля разбила целое стекло и вошла в верхнюю часть груди, мужчина рухнул на разделочный стол, начал сползать вниз, хватая руками все подряд, увлекая за собой стопку тарелок и набор ножей на подставке.
Дверь на летнюю веранду распахнулась настежь, на пару секунд в желтый прямоугольник света попал абрис мужской фигуры, в одной руке охотничье ружье или карабин. Разин повел стволом и дважды выстрелил в цель, но опоздал, пули разнесли в щепки дверь, но человек выскочил на веранду, слился с темнотой. Кажется, он не представлял, что делать дальше. Метнулся назад, снова оказавшись в желтом прямоугольнике света, – Разин уложил его двумя выстрелами. Человек рухнул прямо в дверном проходе.
Кухонное окно погасло, со стороны дома несколько раз выстрелили в темноту. Разин успел рывком подняться и, вытянувшись в струнку, прижался к стволу дерева. Прошло несколько секунд, было тихо. Держа карабин на уровне живота, он отступил в сторону, но никто не стрелял. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он видел путь к дому через островки сухой земли, через траншеи и ямы. Пригибаясь, побежал вперед, перепрыгнув три ступеньки, влетел на веранду. Из кухонного окна кто-то выстрелил, не видя цели, наугад. Разин широко размахнулся прикладом и разломал раму окна, левого от распахнутой двери. Он снова ударил прикладом и нагнув голову, закрывая лицо от осколков стекла, высадил раму плечом и оказался на полу спальни.
Останавливаться нельзя, если поймут, что он один, – все может кончиться плохо. Внутри дом был разделен дощатыми перегородками, стальные пули пройдут их, как нож масло. Он вставил в направляющие снаряженную обойму и расстрелял ее за пару секунд, выпустив в сторону кухни все десять пуль. Кажется, кто-то вскрикнул или позвал на помощь. Ударили ответные выстрелы, Разин успел повалиться в пространство между кроватью и шкафом, зарядил последнюю обойму, передернул затвор карабина. Медленно поднялся и расстрелял все патроны в ближнюю стену. Бросил карабин, шагнув к двери, доставая пистолет, потянул на себя ручку и оказался в коридоре.
* * *Пахло пороховой гарью, был слышен скрип паркета, будто кто-то крался в темноте. Разин стоял и вслушивался в эти звуки. Что-то загрохотало в столовой у парадной двери, он двинулся по коридору, повернул налево и, шагнув из-за угла, включил фонарь. Людей в столовой не видно, полкомнаты завалено книгами, дверь на улицу открыта, видимо, убегая, кто-то наткнулся на стойку книжных полок и своротил ее. Через завал книг Разин пробрался к открытой двери, нащупал на стене крышку панели, сдвинув ее и щелкнул электрическим переключателем, – на улице вспыхнули мощные лампы в стеклянных плафонах, осветившие дорогу к гаражу и пространство перед домом.
Он выскочил наружу и остановился, двое мужчин спешили вниз, к оставленным на дороге машинам. Один, высокий, в клетчатой куртке и серых брюках, заметно отстал. Он прихрамывал на левую ногу, штанина от колена до самого низа пропиталась свежей кровью. Попав из кромешной темноты в широкую полосу света, он оглянулся через плечо, и, заметив Разина, выхватил пистолет и взвел курок. Мужчина остановился посереди газона, повернулся в пол-оборота. Разин нажал на спусковой крючок, срезав его выстрелом в голову.
Второй мужчина уже успел забраться в кабину светлого фургона и рвануть с места, машина пропала в темноте. Разин перевел дух и осмотрелся, пришла мысль, что место уединенное, никто кроме Генриха Клейна и, возможно, его соседей из дома через дорогу в конце зимы здесь не живет, однако выстрелы, даже пистолетные, тихой ночью слышны за километр, значит, надо спешить.
Спустившись к дороге, на темный газон он обыскал убитого, в карманах не было ничего, кроме мелких денег и запасной обоймы к пистолету. Вернувшись в дом, Разин включил свет на кухне, здесь было жарко и влажно, как в цветочной оранжерее, простреленный чайник валялся в углу. Мужчина с рыжеватой бородкой и руками, обваренными кипятком, лежал на спине, глаза смотрели в потолок. Разин нашел в карманах только чек из ресторана на польском языке.
В проеме задней двери скучал еще один мертвец. Света здесь не было, Разин, светя фонариком, наскоро обшарил карманы, вернулся на кухню, вымыл с мылом руки, заляпанные грязью и кровью. Покидая дом, он не оглянулся, осторожно прошел между траншеями и поднялся на откос холма, быстро нашел в овраге арендованную машину и двинул к городу.
Глава 4
К утру похолодало, предрассветные сумерки затянулись, пошел густой снег. Люди еще не проснулись, когда Разин, оставив машину в переулке, зашагал в сторону центра. Эту часть города во время Второй мировой войны почти не тронули бомбардировки союзников, местами здесь сохранились старые дома, высокие, с островерхими крышами, тяжелыми портиками.
Разин задержался на углу у афишной тумбы, которую давно не использовали по назначению, все пространство было залеплено рукописными или печатными объявлениями о сдаче внаем комнат и квартир, продаже мебели или другого имущества. Разин встал у тумбы, будто читал объявления и косил взглядом на подъезд обшарпанного дома. Пустой узкий переулок хорошо просматривался из конца в конец, с левой стороны несколько пустых машин, пешеходов нет. Из арки появился мужчина в спортивном костюме, посмотрел на небо и повернул обратно. Решив, что все в порядке, Разин оторвался от увлекательного чтения объявлений и направился к подъезду. Постоял, разглядывая список жильцов в металлической рамке, наконец нажал кнопку домофона. Долго не отвечали, но вот послышались шорохи.
– Кто там?
– Это я, – ответил Разин. – Прости за ранний визит.
Что-то загудело, щелкнул замок, Разин вошел в подъезд и поднялся по лестнице на последний пятый этаж. Квартирная дверь была открыта, в прихожей ждал худой мужчина лет пятидесяти с седыми волосами, правая штанина была подвернута, плечо подпирал деревянный костыль. Мужчину звали Сергеем Дубковым, ногу он потерял шесть лет назад в жестокой перестрелке. Разин пожал горячую руку и прошел в комнату. Потолок был высокий, правая стена скошена, в ней прямоугольное окно, через него видны низкие тучи и снежинки, тающие не стекле.
– Мне не хочется вытаскивать тебя отсюда, – сказал Разин. – Но придется.
– Что-то с Клейном? – Дубков сел на стул, а впереди поставил костыль. – Он жив?
– Не знаю, – Разин присел к столу. – Генрих не прятался, он жил открыто. Как ты знаешь, года четыре назад или больше он ушел из немецкой конторы. Когда он сказал куратору, что хочет уйти, начальство ни в ГДР, ни в Москве не возражало. Времена наступили трудные. Вроде бы, о нем забыли…
Разин выкурил сигарету, коротко рассказал о событиях прошлых двух дней и этой ночи, и подвел итог:
– За мной следили, но я выскользнул и уехал из Амстердама.
– Русские могут взять в заложники твою жену. И сделать с ней нечто такое… Ты сам к ним прибежишь. И будешь на коленях ползать, чтобы ее убивали не очень больно. Ты думал об этом?
– Послушай… Я жил в Голландии по документам некоего Эрика Шварца, немецкого эмигранта. Я маленький человек, у меня скромный бизнес. Я делал все, чтобы не выделяться из среднего ряда городских обывателей, чтобы не привлекать внимания. Если я вдруг исчезну, если меня собьет случайная машина или найдут мой труп со следами пыток… Короче, это не привлечет внимания общественности. Два-три дня, – и никто не вспомнит, как меня звали. Но Кэтрин – совсем другой случай. Она известный человек, писательница. Конечно, она не Агата Кристи, но ее книги о кулинарии разных народов хорошо продаются. Ее приглашают в телевизионные шоу. В газетах публикуют ее кулинарные рецепты, интервью, фотографии. Если с Кэтрин что-то случится, голландские домохозяйки не дадут полиции уснуть. И сами полицейские будут рады пахать день и ночь, лишь бы раскрутить дело. В русской разведке это понимают. Сейчас громкие скандалы – это их самый страшный кошмар.
– Ну, тут мы расходимся во взглядах. Если надо, они тронут твою жену. А я кому понадобился? – Дубков поднялся со стула. – Я ведь не ты и не Генрих. Найти меня трудно. Я просто пылинка на лацкане твоего пиджака. Я давно живу под чужими именами, меняю адреса. Выхожу из этой конуры раз в неделю. Общаюсь с одним единственным человеком: женщиной, которая здесь убирает и готовит. Ну, подумай, кому я нужен?
– Ответ на поверхности. Ты знал про американские дела. Ты помнишь многих нелегальных агентов, помнишь, где устроены тайники с деньгами и драгоценностями.
– Эта история быльем поросла. Они в Москве сами точно не знают, жив я или умер. Я не заметил, чтобы за мной следили. Телефон не звонил дня три. Дверью никто не ошибался. Но, главное, моя интуиция. Она редко подводит.
– Начнем с начала, – сказал Разин. – Две недели назад исчез Рудольф Штраус. Помнишь его? Мы не были лучшими друзьями, но относились друг к другу с уважением. Он жил в Нижней Саксонии. О его гибели я случайно узнал, просто выписываю и просматриваю каждый день все крупные немецкие и английские газеты. Его искали неделю, потом нашли тело в двух километрах от дома, где-то в овраге за лесополосой. Он выглядел так, будто попал под скорый поезд. Кажется, у Рудольфа не осталось ни одной целой кости. Это мнение судебного эксперта. Еще пишут, что он, выходя из дома, взял некоторую сумму, однако при нем не нашли даже мелочи. Ну, у полиции появился целый букет версий, из которых выбрали убийство с корыстными мотивами. Разумеется, на похороны я не поехал и его жене не выразил соболезнований. Возможно, эти мокрушники ждали, что кто-то из нас придет, чтобы сказать последнее прощай.
– А ты не допускаешь, что полицейские правы? Это и было корыстное убийство?
– Слушай… Едва успели предать беднягу Штрауса земле, началась слежка за мной. В ней участвовали не меньше десяти человек. Они распечатывали письма, обыскали офис. Мне стало ясно, что ждать больше нечего. Надо ехать в Ганновер, встретиться с Генрихом и соорудить какой-то спасительный план. Я немного задержался в пути и Клейна уже не увидел. Там была засада. Парень, который сидел в сарае, сказал, что они ждали именно меня.
– Ты же говорил, что тот парень умирал от пулевого ранения. В агонии он мог сказать все, что угодно. На самом деле Генрих отошел от дел, и мы с тобой не имеем представления, чем он занимался, как зарабатывал на жизнь. У него и тех парней могли быть финансовые счеты.
– Упрямства в тебе не убавилось. Покойный Рудольф Штраус, Генрих Клейн, ты и я – это люди, которые много знали. В частности, про американские дела, продажу дорогих ювелирных изделий, антиквариата и тайники с выручкой. Понимаешь, никого не осталось из тех, кто знает и помнит ту историю. Поэтому надо позаботиться о самих себе. Может быть, завтра будет поздно. Сейчас я подгоню машину, собери самое необходимое.
– Хочешь рюмку сливовой водки? – спросил Дубков.
– Наливай.
* * *Снег сыпался мелкими хлопьями. Разин подъехал в дому Дубкова и наблюдал, как тот, одетый в короткое пальто, с палочкой и чемоданчиком на колесиках, вышел и покачал головой, давая понять всему миру, что такая весна, со снегом и холодным ветром, ему не по вкусу. Дубков сел рядом с водителем, снял кепку, стряхнул снег и выругался. С досады он чуть не сказал, что с той женщиной, которая заходила к нему один-два раза в неделю, чтобы приготовить еду и прибраться, его связывали не только хозяйственные, но и тесные интимные отношения. Сейчас женщина одна, она немного моложе и по-своему хороша. Дубков позвонил ей перед уходом, но никто не снял трубку.
Он думал, что, возможно, это его последняя и самая трогательная любовь. Теперь Дубков был огорчен, что пришлось вот так за минуту все бросить, чем дорожил, и уехать от близкой женщины, из квартиры, в которой уже прижился, к которой привык, однако испорченное настроение и досаду он показывать не хотел, включил радио и повертел ручку настройки, нашел какую-то эстрадную музыку и сделал вид, что слушает. Он смотрел на дорогу и думал, что, как всегда, все неприятности случаются невовремя, но Разин прав – оставаться нельзя.
Коротким путем Разин выехал на шоссе, ведущее на север, и сказал:
– Доедем до Берлина. Да, это далеко, но там есть тихая квартира, о которой никто не знает. Сделаем передышку.
Разин свернул на восток, теперь до места шла прямая дорога длиной почти в три сотни километров. По всей ее длине движение встречных полос разделяли отбойники и широкое пустое пространство между ними. Машин оказалось совсем немного, наверное, ранний снегопад распугал автомобилистов, собиравшихся в путь. Если повезет, они доберутся уже к обеду. Однако, как только миновали большую развязку, скорость пришлось сбросить, действовали только две полосы. На обочине справа выставили знаки о дорожных работах, ссыпали щебенку, там же стояла какая-то техника, но в такую непогоду людей не было видно.
Под колесами спрессованный снег, дворники едва справляются, они едва тащились в среднем ряду. Через минуту весь обзор загородил трехтонный грузовик с высоким кузовом, обычно на таких перевозят мебель. Пришлось, чтобы как-то разглядеть общую панораму, ехать еще медленнее. Тут грузовик встал, весь правый ряд остановился, ждали минуты две-три, но движение не восстановилось. За отбойниками в сторону Ганновера изредка проносились встречные машины.
* * *Из Опеля, стоящего справа, вровень с ними, вылез водитель и стал смотреть вперед, Разин опустил стекло и спросил, что видно?
– Кажется, с моста машина упала. Ограждение сломано.
– Ну вот, я прав, это до вечера, – Дубков прикурил сигарету. – И назад повернуть нельзя.
Какая-то женщина в короткой серой шубке прошла между машинами. Дубков завозился на сидении, тоже собираясь выйти и взглянуть на дорогу.
– Сиди, – сказал Разин.
Он открыл дверцу и прошел несколько метров вперед за грузовик, стараясь разглядеть мост, пересекавший шоссе, но видел только висящий в воздухе густой снег. Прошагав несколько метров, остановился. Теперь мост ближе, но сломанного ограждения не видно. Кабина грузовика пуста, на дороге впереди только пара машин, а дальше пустое пространство шоссе, получается, что этот грузовик и две машины…
Разин повернул назад, на ходу вытаскивая из-под куртки пистолет, тут он услышал выстрелы. Через мгновение он увидел Ауди, облепленную мокрым снегом. Перед машиной лицом вниз лежал тот водитель синего Опеля. Голова была прострелена, под ней уже собралась лужица темной крови. На дверце Ауди повис Дубков, он бросил свой пистолет в машину на резиновый коврик, свободной рукой расстегнул пальто, поднял свитер, зажал ладонью рану и, схватившись за ручку двери, сел в кресло. Разин осмотрелся по сторонам и никого не увидел. Кажется, весь мир вдруг опустел, на земле остался он один. Шагнув к мужчине, лежавшему на дороге, пнул ногой пистолет, наклонился, чтобы посмотреть, человек убит или ранен.
Дубков захлопнул дверцу, когда из-за грузовика появилась молодая женщина в серой шубке. Она, вскинув пистолет, несколько раз выстрелила в Дубкова. Пули, прошив лобовое стекло, попали в грудь и голову. Разин повернул корпус и, не прицеливаясь, выстрелил в женщину, зная, что с четырех метров не промахнется. Дама повернулась к нему, выронила пистолет и упала на снег. Продолжения сцены Разин не видел.