Шпионское счастье

Глава 5

Разин, одетый в футболку и пижамные брюки, очнулся в светлой комнате с окошком под потолком, но таким узким, что кошка едва протиснется. Он вспомнил, что ночью очнулся оттого, что кричал мужчина, это продолжалось полчаса или чуть больше. Казалось, что кричал Генрих Клейн, голос похож, но потом все стихло, где-то разговаривали и топали ногами, но вот наступила тишина, и Разин провалился в забытье.

Сейчас на дворе сумерки, но не понять, утро или вечер. Он лежал на кровати с железной спинкой, под головой подушка, белье свежее. Рядом столик, пластиковая бутылка с прозрачной жидкостью и пепельница, в торцевой стене дверь с окошком, в дальнем углу венский стул. Легко представить, что это палата какой-нибудь муниципальной больницы, но старой и ветхой, полной запаха тлена. На запястье левой руки вместо часов браслет наручников, от них стальной провод, прикрепленный к стояку отопления. На потолке лампа в плафоне, в углу видеокамера. Где-то громко говорили люди, через минуту тонким голосом закричал человек, крики продолжалось недолго.

Длины стального провода Разину хватило, чтобы сесть. Он спустил ноги и заглянул под кровать, там эмалированное судно для срочной нужды и пара войлочных шлепанец. Голова раскалывалась от боли, тело оставалось слабым, а во рту было так сухо, будто накануне он выпил литр шнапса. Сдержав стон, Разин потянулся к бутылке и сделал первый глоток, успокоив себя мыслью, что его доставили сюда не для того, чтобы подсунуть отравленную воду и похоронить на заднем дворе.

Входная дверь приоткрылась, в палату заглянул мужчина в темном свитере.

– Можно? – спросил он, будто попал к начальству на прием.

Загудел и щелкнул дверной замок, электрический, дистанционный. Мужчина взял стул, поставил его близко к кровати и сел. Его лицо, приятное, с голубыми глазами, чисто выбритыми щеками и подбородком с ямочкой, показалось Разину знакомым, но где и при каких обстоятельствах он, возможно, встречал этого человека, не вспомнилось.

– А ведь мы знакомы, – сказал визитер, будто только сейчас, одновременно с Разиным, сделал это открытие. – Я Артем Сидорин. Может, помните? Когда-то, еще в молодые годы, мы пересекались по службе. В одной компании отмечали чей-то день рождения… Последний раз, кажется, День чекиста. А потом командировки, поездки… Как говорят умные люди, – нас развела судьба.

Сидорин улыбнулся, сделал паузу, словно засомневался, причислить ли себя к умным людям или пока воздержаться.

– Несколько лет назад я вернулся в Москву, а мне шепотом сказали, что Разин стал жертвой несчастного случая. На даче произошла утечка бытового газа, взрыв и пожар. На пепелище нашли изуродованный обгоревший труп. Судебный эксперт подтвердил, что покойник – Алексей Разин. Потом была гражданская панихида, закрытый гроб… Кладбищенская рутина. Все вас жалели, говорили: бедняга, похоронил жену и сам вслед за ней отправился. Кто бы мог подумать… Ловко все устроили. За вами ходила дюжина парней из седьмого управления. И вы у них у всех на виду умудрились погибнуть. Что ж, почерк профессионала. Снимаю шляпу…

– А кто же меня вернул, так сказать, из мира теней на грешную землю?

– Все случайно вышло. Ваш старый приятель, юрист Рудольф Штраус из Баварии ужинал в ресторане с другим общим знакомым. Когда оба хорошо нагрузились, разговор коснулся вас. Мимоходом Штраус ляпнул, что не так давно видел вас в Амстердаме живым и здоровым. Потом спохватился, хотел все превратить в шутку, но у собеседника оказалась хорошая память. Он составил отчет о том разговоре. В Центре прочитали и не поверили. Но человек не иголка, особенно если знаешь город, где его искать. Вы мало изменились.

– Я читал в газетах, что Штрауса нашли в лесу, в паре километров от того места, где он жил. Перед смертью ему пришлось…

– Честное слово – про него я не знаю подробностей, – покачал головой Сидорин. – Да, совсем забыл: пора принести извинения за неудобства и вообще… Но сами лучше меня знаете, что у нас за служба. Иногда не до лирики. Будьте уверены, что окружают вас не враги. События развивались стремительно, вы не успели понять, что к чему. Никто не хотел стрельбы, насилия… Там, на дороге. Так сложились обстоятельства.

– Тогда это зачем? – Разин приподнял руку со стальным браслетом и проводом.

– Мы не знали, в каком состоянии и расположении духа вы очнетесь.

– Скажите, где Генрих Клейн? Что с ним? Он пропал, не отвечал на звонки, в его доме меня ждали несколько вооруженных головорезов.

Сидорин нахмурился:

– У этих, как вы подметили, головорезов не было приказа стрелять в вас. Вы сами начали. Полагаю, что с Клейном вы скоро встретитесь.

Сидорин положил на тумбочку бумажную пачку сигарет и зажигалку. Встал, с усилием приподнял рассохшуюся оконную раму и спросил:

– У вас, наверное, еще много вопросов?

Разин закурил. Он слышал, что где-то закричал человек.

– Что происходит?

– Мы находимся на территории одного медицинского учреждения, – ответил Сидорин. – Ну, закрытого типа. Это небольшая частная клиника, старая уже. Говорят, что скоро ее сломают. А пока так… Здесь проходят лечение бывшие наркоманы. С согласия родственников, разумеется. И некоторые пациенты из-за долгого воздержания так выражают свои эмоции. Криком, руганью…

– А какая это страна, уважаемый? Где мы?

– Я разве не сказал? Это Польша. Да, далеко забрались… Но здесь нам никто не помешает. Нашему общению.

– А оно состоится, наше общение?

– Оно уже идет. Мы очень надеемся, что найдем общий язык. В Москве по разговорам начальства я понял, что никаких старых счетов нет. Вы никого и ничего не продавали за тридцать серебряников… Не сотрудничали с иностранными разведслужбами. Вы были и остались человеком нашего круга. Можно сказать, товарищем. Ну, который в трудную минуту совершил какие-то ошибки. Под влиянием личной драмы. В Центре такая точка зрения насчет вас…

Артем Сидорин сказал, что завтра день отдыха и ушел. Появились два крепких мужчины в тренировочных костюмах, они сняли с Разина наручники, проводили его через заднюю дверь в крошечную душевую комнату с пластмассовой табуреткой. Чувствуя слабость в ногах, он сел на табуретку и включил воду. Вытерся банным полотенцем и вернулся обратно, его снова пристегнули наручниками к проводу. На тумбочку поставили поднос, на тарелке под крышкой котлеты и пюре, на другой тарелке кусок яблочного пирога. Разин через силу поел, лег и, отвернувшись к стене, быстро заснул. Проснулся, когда в комнате было уже темно, под потолком горела тусклая лампочка, где-то за стеной слышались человеческие крики.

Дня отдыха Разину не дали. Утром его разбудили те же мужчины, что и вчера, спросили о самочувствии и сняли наручники. На стуле лежало чистое белье, трикотажный тренировочный костюм. Сказали, что можно принять душ и переодеться без посторонней помощи. После душа его через подвальный коридор проводили в другую комнату, гораздо просторнее той. Здесь не было окон, свет давали две ярких лампы в колпаках, посередине стоял стол с металлической столешницей и металлическими ножками, привинченными к полу. Вдоль одной из стен пара венских стульев. В углу, положив ногу на ногу, сидел Артем Сидорин, давая понять, что не он тут главный. Провожатые посадили Разина перед столом, освободили от наручников и ушли.

Через минуту появился мужчина лет сорока, он представился Игорем Казаковым. Черноволосый, в темном пиджаке и голубой рубашке. Он носил очки в золотой оправе и эспаньолку с усами, лицо казалось приятным, но каким-то напряженным, будто человеку предстояло выполнить неприятную работу, к которой душа не лежала, но, поскольку он уже здесь, пришел и настроился, – то все доведет до конца. Казаков бросил на стол две тощие папки с бумагами и поставил чашку горячего черного кофе, сел напротив Разина и минуту с интересом разглядывал его, словно экзотического жука. Закончив с этим, открыл папку и, полистав бумажки, сказал приятным баритоном:

– Давай знакомиться. Я приехал из Москвы, чтобы с тобой поболтать. Не хочу разводить говорильню и терять время, которого нет. С твоим досье я ознакомился, почти в полном объеме. Занимательное чтение. Кстати, я, как и ты, жил некоторое время в Америке и усвоил их деловые навыки. Когда хочешь заключить хорошую сделку, изложи ее привлекательные и не очень привлекательные стороны, обозначь свои условия. А потом заинтересуй партнера и сделай предложение. Такое, которое устроит обе стороны. Так мы и поступим. Нормально?

– Вполне, – кивнул Разин.

Казаков не любил разговаривать сидя, он поднялся, повесил пиджак на спинку стула и прошелся по комнате.

– Я освежу подробности недалекого прошлого. Итак, советский Гохран, главное хранилище ценностей Советского Союза, еще с середины двадцатых годов вагонами продавал в Америке антиквариат, драгоценности. Например, почти весь ассортимент ювелирной фирмы Фаберже, брошки, кулоны, браслеты. Не самостоятельно, а, разумеется, через доверенных лиц. Позже торговля расширилась. На продажу пошли золотые монеты, пятерки и червонцы царской чеканки, иконы, произведения живописи, мебель, коллекции фарфора, столовое серебро и многое другое. Ты лучше меня знаешь ассортимент. Правильно?

– Вроде бы…

– Продавали десятилетиями, абы как, оптом и в розницу. Торговля пережила войну и дошла до наших дней. В начале тридцатых годов брошка Фаберже стоила десятку, яйцо Фаберже около пятисот долларов. Это в шестидесятые годы, когда царские побрякушки вошли в моду, цены взлетели. Часть валюты отчисляли конторе, мы использовали доллары на оперативные нужды, агентурную работу и вообще… А что оставалось – на красивую жизнь. Ты ведь тоже копейки до получки не считал, жил на широкую ногу.

– Я не воровал, – сказал Разин. – Жил на то, что платила контора.

– Правильно, – согласился Казаков. – Контора не хотела довольствоваться крохами, делиться с Внешпосылторгом, Внешторгом, Минфином и другими советскими бюрократами, которые работать не умели. Поэтому Комитет госбезопасности перетряхнул эту порочную практику, стал сам получать из Гохрана ценности, – на давальческой основе, задарма то есть, – и организовали свою торговлишку. После этой комбинации деньжат в конторе заметно прибавилось. И ты в этой игре был не последним человеком. Я ничего не путаю?

– Все точно, – кивнул Разин. – По легенде я владел двумя крутыми магазинами в Нью-Йорке, продавал антиквариат. Но выручку не в карман клал, а делал с деньгами, что приказывал Центр. Прежде всего я был разведчиком – нелегалом, а не продавцом женских украшений, позднее – резидентом нелегальной разведки на Восточном побережье. Через меня были организованы успешные операции, о которых в том досье, которое тебе дали почитать, ничего не написано. Дела, которыми я занимался, не рассекретят и через сто лет. Их просто уничтожат. А пепел развеют по ветру. У меня два ордена Боевого Красного знамени, которые я получил в мирное время, и много других государственных наград… А не пара юбилейных медалей.

Казаков остановился у стола, хлебнул кофе и сказал:

– О твоих заслугах в досье информации нет, но о твоих высоких наградах мне известно. Кстати, я в Штатах тоже не бабочек ловил.

Казаков побродил по комнате и сказал, что по легенде Разин, когда работал в Штатах, был немцем, торговцем антиквариатом. Не каким-то вымышленным персонажем, а реальным человеком Эриком Бергером, гражданином Федеративной республики Германии, который родился в Алжире в семье немецкого бизнесмена. Что там дальше было с этой семьей, в досье не пишут. Но факт, что Разин под именем Бергера успешно прошел инфильтрацию в США, женился на американке по имени Марта. Кстати, она здорова и до сих пор работает медсестрой в той же больнице.

Счастливая пара поселилась в Нью-Йорке, Разин на московские деньги открыл небольшую лавочку и начал торговлю ювелирными изделиями. Товар перед отгрузкой в Америку перевозили из России в Европу, там совершали с ценностями какие-то сделки, чтобы спрятать все концы. По бумагам ювелирные изделия продавали одним владельцам, перепродавали другим… На самом дели их никто не вынимал из ящиков. В цепочку липовых продаж был вовлечен Генрих Клейн, тогда он тоже работал под антиквара, бумаги оформлял юрист Рудольф Штраус, ныне покойный.

Судя по документам, Разин у этих и других подставных персонажей и подставных фирм покупал ценности, поставлял их на американский рынок и продавал. Дела шли отлично, уже через год лавочка превратилась в большой магазин, еще через год появился второй магазин, тот в основном сбывал русские иконы и европейскую живопись. Дело продолжало расширяться, появились богатые клиенты, они брали золотые царские червонцы и пятерки оптом, а драгоценности чуть ли не на вес. Конторе была нужна твердая валюта, поэтому для привлечения покупателей делали приличные скидки.

Но однажды Разина пытались нагреть местные бандиты, они решили взять товара почти на миллион, – встреча кончилась перестрелкой и гибелью двух парней, которые страховали Разина. Он едва ушел живым, не был ранен, но сильно простудился и провел несколько дней на съемной квартире, приходя в себя. В Москве этих подробностей не знали, они решили, что Разин увел миллион долларов и благополучно смылся.

Мифическое исчезновение скоро разъяснилось, гроза миновала, но именно в этот момент какие-то отморозки в Москве под Новый год убили жену Разина. Начальство решило, что после всего этого он уже не сможет нормально работать, его отозвали назад. В Нью-Йорк прислали некого Вадима Сосновского, который, по документам, купил у Разина магазины и возобновил торговлю. Новому хозяину по описи были переданы все ценности. Поначалу он старался, но опыта не хватало, он потерял много клиентов, самых выгодных. Ювелирный бизнес такая штука, почти интимная, которая строится на взаимном доверии, если доверия нет, бизнес страдает.

Глава 6

Преемнику Разина Вадиму Сосновскому понадобилось много времени, чтобы выйти на прежний уровень, но вот наступили хорошие времена, в моду вошло и поднялось в цене русское искусство, антиквариат, позднее – иконы. Сосновский работал по той же схеме, то есть в основном за наличные, мухлевал с налогами, а кэш держал в квартирах, купленных специально для этих целей. Вообще-то этого парня нужно было давно отзывать обратно, Сосновский любил выпить, иногда напивался до столбняка и непристойно себя вел, крутил романы с красивыми женщинами, а потом еще и за карты взялся.

В Центре на эти слабости смотрели сквозь пальцы, потому что выручка росла, все бы шло так и дальше, но однажды Сосновский вышел из дома, а жил он в Бруклине, сел в серебристый Понтиак и отправился в один из магазинов, тоже бруклинский, двадцать минут езды, но туда не доехал и домой не вернулся. Все немного забеспокоились, включая его бывшую жену, американку Луис, надо сказать, весьма соблазнительную женщину, ей было тридцать семь, но на нее пялили глаза мужчины всех возрастов.

– Неприятная история, – заметил Казаков, ни к кому не обращаясь. – Человеку доверяют. На его выходки смотрят сквозь пальцы… Его награждают, представляют к внеочередному офицерскому званию. А он… Какая же тварь этот Сосновский. В каждом есть что-то человеческое… А в этом – одно говно.

Закончив с этой философской зарисовкой, он перешел к делу, сказал, что через несколько дней после исчезновения Сосновского пропала и его бывшая жена Луис. Парни из конторы, которые работали в Нью-Йорке, получили задание проверить квартиры-тайники, это дело, вроде бы простое, растянулось почти на месяц, все квартиры были не похожи на места, где жили обыкновенные обыватели, – пни дверь ногой и заходи. Там были замки с секретами, специальные ловушки, датчики движения и прочая чепуха, которую знал только Сосновский. Он набивал деньгами пластиковые пакеты, засовывал их в сейфы, редкие вещи с бриллиантами, сапфирами, работы лучших европейских ювелиров лежали в бумажных кульках, как пончики.

Наши парни наконец вошли, открыли сейфы, долго считали деньги, на машинках и вручную. Представить трудно: на полу лежит гора бумажных денег, мужчины ползают, считают наличные, перетягивают пачки резинками, перекладывают их из одного мешка в другой…

В Центре получили конкретные цифры и ужаснулись. Хуже другое: исчез дорогой товар, – украшения, изготовленные царской знати, плюс драгоценности, вывезенные Советской армией из Европы после войны. Этот товар, когда-то, еще до начала нашей истории, хранился в сейфах, на тайных квартирах, в бруклинском магазине, – а этот тип не спешил продавать самое ценное. Сосновский писал в Центр, что не хочет продешевить, ищет серьезных покупателей, которые будут готовы взять товар партиями, якобы так гораздо безопаснее, – на самом деле он тянул время и готовился к побегу.

Сосновского стали искать, но… С такими деньжищами прятаться легко. В Москве сначала думали, что он ушел вместе с бывшей женой, с Луис, после развода у них сохранились неплохие отношения. Еще будучи замужем, она прощала Сосновскому его подлости и измены. Через пару недель в Ист-Ривер случайно нашли ее труп, чистили дно реки и вытащили тело.

– Нравится? – спросил Казаков.

– Не очень, – ответил Разин. – Я утопленников с детства не люблю.

Здесь Казаков упал на стул и сказал, что с утра ничего не ел, а без еды он не человек, даже не полчеловека, а много меньше, и предложил всем подкрепиться. В комнату вошли те два молодчика, которые опекали Разина, и отвели его в другую комнату. На столике стоял поднос, пара тарелок, накрытые пластиковыми крышками. Отдельно хлеб и большая чашка кофе. В одной из тарелок оказался омлет, пухлый и ароматный, в другой жареная картошка и сосиски. Разин подумал, что такую еду в Америке называли завтраком лесорубов, впервые за последние дни он захотел есть.

Беседу возобновили через час, на этот раз они расположились не в подвале, а в комнате, выкрашенной белой и светло-желтой краской, довольно просторной, выходящей окнами в сад. Когда налетал ветер, ветви с еще не распустившимися листьями постукивали о стекла. Возможно, раньше здесь была палата для больных, которые пошли на поправку, или игровая комната для детей. Но всю обстановку за исключением стола и трех стульев убрали. Одно из окон приоткрыли, чтобы чувствовать приближение весны, той радости, которую она пробуждала в сердце человека, просидевшего несколько суток в затхлых автомобильных фургонах и полутемном подвале, пропитанном хлоркой.

Лица Казакова и Сидорина после обеда стали доброжелательными и какими-то человеческими, почему-то казалось, что Сидорин, позабыв про работу, раскроет папку, которую держат на коленях, и, повинуясь душевному порыву, просто для затравки прочтет что-то из Тютчева, а следом, не удержавшись, и Пушкина вспомнит. Растрогается и смахнет слезу…

– Как покормили? – спросил Казаков.

– Недурственно.

– Если нужна добавка, не стесняйтесь, – добавил из своего угла Сидорин. – Круглосуточно кофе, соки и галеты с маслом…

– Даже галеты? – переспросил Разин.

Он смотрел в приоткрытое окно и думал, что в их ремесле ничего не бывает просто так, случайно. С него не просто так сняли наручники, его не просто так покормили хорошим обедом, ему не случайно разрешают дышать пьянящим воздухом близкой весны. Вот видишь, мы к тебе всей душой… Если Разин надумает врать, он быстро окажется в камере, парочка костоломов постарается доставить ему новые, еще не испытанные ощущения, о которых Разин до сих пор имел лишь отдаленное представление. Сейчас они хотят, чтобы Разин кожей почувствовал, что свобода – это нечто такое, что легко потерять навсегда, просто по своей дурости или упрямству, и трудно вернуть.

Казаков снял пиджак, повесил его на стул:

– Между нами: В Москве окончательно запутались в деле Сосновского. Найти его будет трудно, и бросить поиски нельзя. Он нужен Москве сейчас, а не через десять лет, когда он все пропьет и потратит на женщин и спортивные машины.

Устав от собственного красноречия, Казаков сел за стол и допил холодный кофе.

– Кажется, вы хотели сделать мне предложение? – спросил Разин.

– Предложение? – Казаков улыбнулся. – Что вы как девушка на выданье. Помогите нам найти Сосновского. И контора навсегда оставит вас в покое.

– Я сбежал из Москвы, когда у меня под ногами земля горела, а в спину дышали убийцы. Я не заводил друзей, жил тихо, как отшельник. И теперь, привыкнув и полюбив свою новую жизнь, я должен вернуться в старое болото?

– Ты ведь помнишь подробности своего бегства? Погибли и пострадали люди… И все потому, что ты решил, будто, что в смерти твоей жены виноват полковник Колодный и генерал-майор Павел Ильич Деев. Ты устроил самосуд и такой кипеш, что его еще долго помнить будут. Кроме того, погибли несколько бойцов группы Альфа. У них, между прочим, остались вдовы и дети. По законам России тебе полагается… Старость, если ты до нее когда-нибудь доживешь и не спятишь с ума, пройдет в крытой тюрьме, страшной и холодной. Там ты даже на прогулках никогда не увидишь неба.

– А, знаете, что ждет вас за похищение человека по законам Германии? – спросил Разин. – А за убийство Дубкова и Рудольфа Штрауса? Вы и ваши помощники тоже встретят старость в тюрьме. Европейская тюрьма лучше русской. Но это все равно тюрьма, – такое место, где время стоит на месте или тянется едва-едва. Вы будете считать часы, дни, недели, но им не будет конца. Надеюсь, вам понравится.

– Оставим демагогию, – поморщился Казаков. – У меня есть важное известие. Ты совершил ряд преступлений, в том числе убийства, еще тогда, в Москве. Внутреннее расследование длились полтора года. Я путаюсь в юридических терминах… Короче, ты не имел права на самосуд, но душевное состояние объясняет твои поступки. Поэтому ты жив.

– Не надо пафоса, мы не в профкоме, – сказал Разин.

– Послушай, в Москве хотят дать тебе шанс. Вот их предложение. Если мы найдем то, что ищем… Ну, тогда тебя отправят в запас с правом ношения формы и оружия. Вернут звание и награды, выплатят зарплату и премии за все эти годы, выделят некоторую сумму… И, наконец, ты получишь полную свободу. Сможешь вернуться в Голландию к жене. Может быть, захочешь поселиться в какой-то экзотической стране с райским климатом. Все это выполнимо.

– Это и есть предложение?

– А ты о чем мечтал? Чтобы твой бюст установили на родине? Посередине школьного двора, где ты еще мальчишкой играл в городки? Или во что ты там играл… Итак, давай к делу. Ты знаешь многое, чего не знают в Москве. Все эти квартиры-сейфы, тайники, системы безопасности и множество мелочей, из которых состоит жизнь нелегала. Ты знаешь людей. Его клиентов, его помощников. Без тебя нам придется долго плутать по этому лабиринту. А пока… Ты сможешь раз в неделю в течение десяти минут общаться по телефону со своей женой. Она в порядке, по-прежнему тебя любит и ждет. Что скажешь?