Прыжок в темноту

– Жми, – то и дело повторял Колчин. – Ну, давай, жми.

Чекалов лежал на заднем диване, согнув ноги, головой на коленях Колчина. Хрипел и пускал из отрытого рта кровавую слюну. Когда машину сильно трясло, кровотечение усиливалось. Горелые волосы на голове еще дымились, справа над ухом образовалась розовая проплешина размером с кулак, голая кожа вздулась, пошла водянистыми пузырями. Такие же пузыри вылезли на лбу, щеках и шее. Брюки, рубашка на груди и животе пропитались кровью. Колчин стащил с Чекалова пиджак, разорвал рубашку от ворота до пупа. По салону разлетелись пуговицы.

Два входных отверстия от пуль, одно с правой стороны груди, на уровне сердца, другое в животе, ниже печени. Чекалов, выскочив на дорогу из укрытия, пытался остановить «девятку», но из машины вылетевшей из огня, ударила автоматная очередь. Возможно, стреляли через лобовое стекло. Уже раненый Чекалов выпустил в ответ две короткие очереди. Ноги подломились, он выронил автомат, упал. Колчин надвое разорвал носовой платок, скрутил узкую полоску ткани и заткнул ей входное пулевое отверстие на груди. Больше помочь нечем. Кровотечение из живота не успокаивалось. Колчин похлопал раненого ладонью по щекам.

– Только не вырубайся, – крикнул в ухо Колчин. – Скоро будем в больнице. Ты слышишь меня? Понимаешь? Ты меня понимаешь?

Чекалов открыл глаза, наполненные болю и предсмертной тоской.

– Понимаю, – прошептал он. – Кажется, я того… Черт. Я умираю.

– Не выдумывай, – крикнул Колчин. – Ты не умрешь от пули. Ты перепробуешь все удовольствия жизни. Умрешь в качалке у камина. Девяностолетним стариком. Умрешь от скуки.

Машина сделала еще несколько крытых виражей, через распахнутые ворота влетела на территорию больницы. Попетляв между корпусами, увидели освещенную табличку "приемный покой", «Нексия» взлетела на пандус, остановилась перед дверями, едва не протаранив бампером стоящий впереди микроавтобус "скорой помощи" с красной полосой на кузове. Колчин вбежал в дверь, остановился, соображая, где искать дежурного врача. Впереди прямой освещенный коридор, все двери закрыты.

– Эй, есть кто-нибудь? Здесь тяжело раненый.

Колчин обернулся, услышав за спиной шорох. Мужчина средних лет в халате с засученными рукавами, надетым на голое тело, вышел из комнаты. Встал, скрестив руки на груди.

– Это вы раненый? Что случилось?

Врач, прищурив глаза, посмотрел в темное от копоти лицо посетителя. Перевел взгляд на брюки и пиджак, перепачканные кровью, на рубашку, покрытую бурыми пятнами, стараясь определить место и характер ранения.

– Не я. Раненый в машине, – Колчин вытер рукавом мокрый лоб и развернул перед врачом удостоверение. – Офицер ФСБ пострадал в перестрелке с бандитами.

– А вы целы?

– Я-то цел, – Колчин терял терпение.

– Тогда посмотрите на левое плечо.

Колчин приподнял руку. Левый рукав пиджака, насквозь пропитанный кровью, сделался тяжелым, будто за подкладку положили пару свинцовых пластин. Горячие капли падали на кафельный пол с кончиков пальцев. Врач шагнул вперед, помог стащить пиджак. Кровавый рукав рубашки, разорванный от плеча до локтя, прилип к коже. Автоматная пуля чирикнула по мягким тканям, когда Колчин, лежа на асфальте, стрелял в "девятку".

– Господи… А я даже не заменил. Это ерунда, царапина.

– Вы так думаете? – прищурившись, врач покачал головой. – Ерунда? О заражении крови вы когда-нибудь слышали, хоть краем уха? В любом случае нужно наложить швы и сделать уколы.

– Со мной позже разберемся. Там в машине человек кровью истекает. Где тут санитары и каталка?

Глава четвертая

На дальней городской окраине в полуподвале дома стояла удушающая жара, застоявшийся воздух наполнен пылью и запахами кошачьих экскрементов. Полудохлая лампочка освещала комнатенку с земляным полом, железную кровать без матраса, колченогий стол, раковину в пятнах ржавчины, глиняные стены, кое-как побеленные известью. Марков, встав у рукомойника, скоблил бритвой трехдневную щетину, стараясь не порезаться опасной бритвой. Он уже успел скинуть с себя задубевшие от грязи и пота лохмотья, которые до чертей надоели в тюрьме, переоделся в темные полотняные штаны, простую рубаху и ядовито желтые сандали местного производства. На запястье руки нацепил часы «Восход» на потертом ремешке. Теперь он напоминал простого работягу, строителя или, или, бери выше, бригадира рыболовецкой артели.

В заднем кармане брюк лежали водительские права и паспорт на имя Сергея Павловича Кубаченко, прописанного в Темрюке, рыбацком поселке на берегу моря. В паспорт вложены две цветные фотографии: на первой женщина неопределенных лет в линялом ситцевом платье сидит на пороге саманного домика. На другой карточке двое сопливых детей копались в песке на фоне рыбацкой сети, вывешенной для просушки. В том случае если менты, тормознув его на трассе или глухом перекрестке, спросят документы, сначала они увидят карточки женщины и детей, с которыми рыбак из Темрюка не расстается ни на минуту. Мелочь, но такие сентиментальные штучки всегда расслабляют, притупляют бдительность. Уловка нехитрая, но она действует.

Полотенцем Марков стер со щек хлопья пены, зачерпнув горсть воды, сполоснул лицо. Посмотрел на свое отражение в засиженном мухами зеркальце. Не вредно подстричься и перекрасть волосы, но на эти манипуляции не осталось времени. Менты наверняка начали какой-нибудь план «Перехват» или операцию «Тайфун», передали на все стационарные посты, всем экипажам патрульных машин приметы Маркова, самые общие, неопределенные. И теперь с сознанием выполненного долга ждут результатов. Ну-ну…

Не садясь за стол, он вытащил из миски холодную котлету, взял кусок хлеба, прикончил бутерброд в два укуса. Зачерпнул кружку воды из ведра и, утолив жажду, натянул куцый пиджачишко, жавший в плечах, и серую кепку шестиклинку. Выбрался наверх по лесенке с осыпавшимися ступенями. На темном дворе возле мотоцикла «Урал» с коляской стояли два мужика кавказского типа и о чем-то тихо разговаривали. При появлении Маркова беседа оборвалась. Хозяин дома турок месхетинец Сандро зарабатывал в основном перепродажей краденого, но, когда подворачивались опасные дела, не отказывался и от них. Второй человек – Омар, ближайший помощник Вахаева, чеченец с фигурой атлета и точеным, словно выбитым на медали, лицом.

– Все в порядке? – Омар говорил по-русски чисто. Он оглядел Маркова с головы до ног и кивнул головой. – Паспорт не забыл? Вот возьми. Тут немного, но на первое время хватит.

Марков сунул во внутренний пачку денег, перехваченную резинкой. Суетливо всплеснув руками, Сандро, убежал в темноту двора, через минуту снова появился, он держал в руках пушку, завернутую в несвежую тряпицу. Ствол может стать последним аргументом в любом разговоре. Марков развернул тряпку, рассовал по карманам две запасные обоймы. Внимательно осмотрел ствол китайского ТТ, проверил, снаряжена ли обойма в рукоятке, передернул затвор, досылая патрон в патронник. Если оружие не готово к бою, от него никакого толку. Хозяин кивал головой, как индийский болванчик, и скалил зубы. Сандро сунул оружие на дно коляски, сверху прикрыл его резиновым ковриком и снова убежал в темноту. Притащил два джутовых мешка, набитых сушеными бычками, запихал их в коляску. Поставив мешки стоймя, прикрыл кожухом.

– Вы ездили на рынок из Темрюка, – сказал Сандро. – Продали один мешок рыбы продали. Вы едите не в Темрюк, а к сестре в Тимошевск. Возможно, там рыба пойдет лучше. Когда выедете, поворачивайте направо. До конца улицы. Там снова направо и…

Сандро побежал к воротам, распахнул створки. Марков тряхнул руку Омара. Забравшись в седло, завел мотоцикл, медленно вырулил со двора, свернул направо и включил фару.

* * *

"Урал" тарахтел, как подбитый аэроплан, выпускал из себя струи зловонного дыма. Ясно, на этой машине звукового барьера не преодолеешь, в голову лезли глупейшие мысли о разгонной динамике мотоцикла, подборе передаточных чисел и максимальной скорости, которую можно выжать из этой рухляди. Зато у тормозов мертвая хватка, когда приходилось сбрасывать газ на поворотах, мотоцикл реагировал мгновенно, чтобы не перелететь через руль, Марков упирался в него изо всех сил, словно штангу выжимал. Выбравшись окольными путями из города, выехав на асфальт шоссе, «Урал» неожиданно покатил легко и быстро. Марков нахлобучил на глаза козырек кепки. Теперь он видел лишь кромешную темноту вокруг и узкую полоску шоссе, попадающую в желтый световой круг. Столбы на обочинах пролетали мимо, ветер свистел в ушах.

Марков думал о том, что сегодня – его день. Все прошло гладко. Ну, почти гладко. Омар и его помощник Руслан, обстрелявшие из автоматов автозак и «Волгу» сопровождения, забросав легковушку бутылками с горючкой, были уверены, что в салоне одни трупы. Когда в автозаке прапорщик Голутвин пристрелил младшего лейтенанта, открыл двери и снял с Маркова стальные браслеты, «Волга» горела, как факел. Все участники дела сели в «девятку», с тыла неожиданно ударили пистолетные выстрелы. Руслану, сидевшему с края, у левой задней дверцы, пули прошили шею и затылок. Затем, когда «девятка» проскочила полосу огня, на дороге возник какой-то тип в гражданском костюме с автоматом наперевес. Он уже вскинул ствол, когда «девятка» снова тормознула и Омар, взяв человека на мушку, выпустил очередь через лобовое стекло. Раненый в живот, человек пальнул в ответ, Омар дал вторую очередь.

Через четверть часа они оказались на каком-то пустыре, кажется, здесь собирались начать строительство боьлшого дома, земля перекопана вдоль и поперек. Виден абрис грейдера и тяжелого экскаватора, за спиной светились огни города. Омар нашел в багажнике саперную лопатку и начал копать могилу. Можно было не тратить время на эту возню, сжечь труп вместе с машиной. "У нас нет времени", – сказал Марков. Омар отрицательно помотал головой: "Он мне был как брат. Я похороню Руслана в земле".

Вытащил из салона еще теплое тело, уложили в неглубокую могилу, вместе, торопясь, кое-как закидали труп песком. Особенно усердствовал сержант Голутвин, видимо, полагая, что за земляные работы ему выдадут премиальные в голубом конвертике с голубками. Снова сели в машину, отъехали метров двести-триста в сторону. "Стой, – сказал Омар водителю. – Солдат, выйди на минуту".

Голутвин, так и не поняв, почему они остановились и что произойдет в ближайшую минуту, распахнул дверцу, выбрался из машины. Четыре дня назад он получил от Омара приличные деньги, часть суммы заныкал в укромном месте, вторую часть положил в сберкассу, открыв валютный счет. Книжку на предъявителя передал любовнице, юной продавщице бакалейного отдела, единственному человеку на свете, которому доверял. Голутвин искренне полагал, что распорядился деньгами очень умно и, главное, хитро. Менты, которые пойдут по его следу, не найдут доллары даже с собаками. Сегодня он испачкался кровью, пришив в автозаке офицера, но дело того стоило, хоть людская кровь и не водица.

Впереди маячила сладкая жизнь, нарисованная скудным солдатским воображением: теплое море, холодное шампанское «Искра», шикарный гостиничный номер с круглой кроватью посередине, застеленной тигровым покрывалом. Такие кровати он видел на журнальных картинках и по телеку. И еще ванна, пускающая пузырьки. А дальше отъезд из страны по заграничному паспорту, который обещал сделать Омар. Короткий отдых на турецком побережье, а затем – прямой наводкой на Кипр, где Голутвин присмотрит недорогой домик у моря. Он окончательно забудет вкус тройного одеколона и шмурдяка, который привык лакать, подписав трехгодичный контракт на службу во внутренних войсках. Забудет вкус прогорклого масла, перележавшего на складе все сроки годности, столовку, кишащую крысами, убогий быт военнослужащего.

До колек в печенке надоела казенная комната, мелкие приработки, когда удавалось втридорога на свой страх и риск сбывать подследственным чай или водяру, надоело тупое офицерье и зековское отребье. В своей новой жизни он станет выращивать виноград и баловаться свежим молодым вином из собственного погреба. Выпишет к себе любовницу, а дальше… Дальше он еще не придумал. Ясно одно: в Россию он больше не вернется, а родина человека там, где деньги. Да, мужику под тридцать, а он наивен как малый ребенок. Марков сидел на переднем сидении "девятки, он не слушал чужого разговора, но через распахнутую заднюю дверцу долетали короткие реплики Омара и ответы Голутвина. "Но вы же обещали, – взволнованно говорил Голутвин. – Как же так? Вы обещали. Пожалуйста… Я же сделал все, о чем просили". "Ты сделал все, как надо", – ответил Омар.

Марков оглянулся. Омар вытащил из-за пояса нож с длинным обоюдоострым клинком и латунной рукояткой. Голутвин, шмыгая мокрым носом, опустился на колени перед чеченцем, сложил руки на груди, словно собирался молиться. "Умоляю, прошу вас, – голос Голутвина дрожал, нижняя челюсть тряслась. – Увидите, я вам еще пригожусь. Я согласен на любую работу, саму грязную". "Ты нам больше не нужен", – тихо сказал Омар.

Голутвин даже не попытался оказать сопротивления, неожиданно он заплакал навзрыд, обхватил лицо ладонями. Наверное, только в эту минуту до него дошло, что мечтаниям о светлом будущем, о домике на кипрском побережье, винограднике, о круглой кровати и ванне с пузырьками, не суждено сбыться. Деньгам найдет применение та девица из продовольственного магазина. У нее будет богатое приданое и стоять за прилавком больше не придется. "Солдат, будь мужчиной", – Омар сплюнул через зубы. Он обошел Голутвина, встал за его спиной. Чеченец, сидевший за рулем «девятки» начал сосредоточено копаться в бардачке. Марков тоже отвернулся, неприятно смотреть, когда человека режут, как барана. Голутвин тихо вскрикнул, раздался хлюпающий звук, словно вода пошла по пожарной кишке. Через несколько секунд все звуки стихли, стало слышно, как в темноте цикады выводят свои замысловатые песенки. «Вылезайте», – крикнул Омар.

Стоя над распластавшимся на земле прапорщиком он ветошью вытирал клинок и руки, перепачканные кровью. Марков курил и смотрел в звездное небо. Омар сам затащил тело Голутвина в машину, уложил его на заднее сидение. Водитель обвязал промасленной тряпкой горлышко бензобака. Чиркнул спичкой, что-то сказал по-чеченски и растворился в темноте. Марков и Омар, посыпав подметки ботинок нюхательным табаком, чтобы след не взяли собаки, зашагали через пустырь к дому турка.

* * *

Дорога пошла под гору, мотоцикл побежал еще резвее, Марков подумал, что неприятности последних дней остались за спиной. Все плохое скоро забудется. Где-то далеко за горизонтом ухали раскаты грома, на небе вспыхивали и гасли далекие зарницы. В задумчивости он приподнял голову и увидел в двухстах метрах впереди себя проблесковые маячки милицейской машины. «Жигули» с синей полосой стояли на обочине, как раз под мачтой освещения. Если бы он оказался внимательнее и не ловил ворон, то заметил опасность издали, в тот момент, когда спуск только начинался. Тогда еще не поздно было погасить фару, развернуться и, начав движение в обратном направлении, в сторону города, поискать объезд, какой-нибудь проселок, по которому легко проскочить мимо патруля. Теперь сворачивать не имело смысла, «жигуль» в два счета догонит его таратайку.

Марков снизил скорость, стараясь рассмотреть, что там впереди. За рулем «жигуля» милиционер-водитель, рядом с машиной топчется второй мент, долговязый и худой, на плече автомат, в руке полосатый жезл. Дорога пустая, ночью здесь всегда так. Милиционер махнул палкой, Марков тормознул, съехал на обочину, подняв столб пыли, чихнул.

– Фу ты, господи… П-чаа… А-пчаа…

Заглушив двигатель, вылез из седла, косо глянул на погоны милиционера. Ого, капитан. И что ему не спится в ночь глухую?

– Водительские права.

Не представившись, капитан взял под козырек. Под синюшным светом фонаря его лицо казалось неестественно бледным, как у мертвяка, месяц пролежавшего в морозильной камере морга. Вытащив из брючного кармана документы, Марков протянув капитану вместе с правами и паспорт. Сейчас, когда мент смотрит ксиву, не следует говорить лишнего, лезть с вопросами или замечаниями насчет близкой грозы. Отвечать на вопросы надо односложно и коротко. Его говорок, «аканье» предательски выдаст в нем горожанина, а не жителя забубенного рыбацкого поселка.

– Детки мои и жинка, – сказал Марков, когда капитан добрался до семейных фотографий. Ударения ставил, где придется. – Ждут папку.

Костяное лицо милиционера оставалось бесстрастным. Он задержал взгляд на фотографии с детьми. Затем долго рассматривал карточку, вклеенную в паспорт, переводил взгляд на лицо Маркова и снова смотрел в паспорт. Наконец, словно сомневаясь в своем решении, вернул документы. Показал палкой на мотоциклетную коляску.

– Что в мешках?