Оценить:
 Рейтинг: 0

Москва Икс

Жанр
Год написания книги
2020
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 12 >>
На страницу:
6 из 12
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Итак, для начала нужно отвезти одной даме, Зое Ивановне, жене крупного партийного сановника, гарнитур: браслетик с крупным сапфиром и бриллиантовой россыпью, кольцо и серьги. Это русская женщина, подлаживаясь под вкусы мужа, красится в блондинку, у нее пышные формы и грустные коровьи глаза. Если дамочка успела собрать наличные, – наверняка она очень старалась и задобрила мужа, – то расплатится уже сегодня, не откладывая в долгий ящик, – вещи редкие, если что, – уйдут моментально. Зое надо позвонить с полдороги, спросить о деньгах. Для деловых разговоров Сурен, осторожный, внимательный в мелочах, использовал городские таксофоны.

Он ехал в сторону центра, в зеркальце заднего вида появлялась и пропадала знакомая «волга», на перекрестке она притормозила, свернула, из-за поворота показались синие «жигули», приклеились сзади. Он миновал мост Победы, остановился у палатки и купил батон хлеба в бумажном пакете, зашел за угол дома, плотно закрыл дверь телефонной будки и набрал номер Зои.

– Дорогой Суренчик, жду вас с раннего утра, – Зоя говорила грудным волнующим голосом. – Сегодня проснулась с мыслью, что у меня праздник. Что вы привезете мои игрушки.

Зоя достаточно умна, чтобы не называть вещи своими именами. Когда он вернулся к машине, синие «жигули» стояли сзади, метрах в пятнадцати, водитель позевывал, смотрел в небо, пассажир разворачивал газету «Советский спорт». Сурен положил пакет с хлебом на пассажирское сидение и завел машину, он отщипывал кусочки батона, опускал их в рот, прикидывая, кто по нему так соскучился: милиционеры или гэбэшники. Рубль за сто, – чекисты, тут и думать нечего, милиционеры просто не способны вести слежку с таким размахом, – на нескольких машинах, используя одновременно не меньше десятка оперативников. Хорошо, пусть так, пусть это чекисты…

Но зачем Госбезопасности понадобился какой-то Сурен из Еревана, пусть человек не последний в бизнесе, но, по большому счету, – не самый значительный, и не самый богатый. Далеко не самый богатый… Почему же именно он? В Ереване нет нищеты, какая давно царит во многих русских городах, здесь больше миллионеров, чем в Москве или Питере. Бери любого и мотай срок, но почему-то начали с Сурена. Мысли неспешно сменяли друг друга, будто он размышлял о постороннем чужом человеке, а не о своей судьбе.

Среди деловых людей ходили слухи, будто Генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев дал указание председателю КГБ закончить расследования дел о хищениях в республиках Средней Азии, и сразу ударить по Армении, – пересажают всех воров, цеховиков, а заодно тех, кто не дружит с родной коммунистической партией. В Средней Азии тоже начали с мелкой рыбешки, директоров совхозов, закупщиков хлопка, а потом поднялись выше, брали за жабры больших людей и штамповали судебные приговоры: двадцать пять лет крытой тюрьмы особого режима, плюс конфискация имущества, минус дальнейшее поражение в правах. Похоже, и здесь начинается… Поначалу больших боссов не тронут, зацепят рыбешку помельче, вроде Сурена, а там, – как пойдет.

Ему могут предъявить восемьдесят восьмую статью, и еще пришьют подлог, мошенничество, спекуляцию ювелирными изделиями, скупку и хранение валюты… Выбьют показания, заставят все подписать или подпишут за него. Посадят рядышком на скамью подсудимых еще десятка два таких Суренов… Санкция: от десяти до двадцати пяти лет тюрьмы или расстрел с конфискацией имущества. Когда кончится этот показательный цирк, в центральных газетах дадут заметки в несколько строк: приговор приведен в исполнение. Чекисты получат внеочередные звания, государственные награды и возьмутся за жуликов с партийными билетами, за тех, кому есть что терять в этой грешной жизни.

Да, не очень весело…

Синие «жигули» пропали, на хвост села черная «волга». Он быстро перестроился в левый ряд, свернул на узкую улицу, «волга» катилась за ним, как привязанная, Сурен снова оказался на проспекте, перестроился в левый ряд и сбавил скорость.

По опыту, слава Богу, опыту чужому, он знал, – слежка может продолжаться долго, недели, даже месяцы. Сейчас чекисты проверяют его контакты, слушают телефонные разговоры, они не будут спешить, сошьют крепкое дело. Все это так, но, если посмотреть в глаза правде, – слежка идет в открытую, чекисты действуют нагло, почти не прячутся, – это плохо. Значит, они хотят задержать его не через недели или месяцы, а совсем скоро, со дня на день. Может быть, счет идет уже на часы. Важно не показать, что напуган, не суетиться.

И еще… На дне души, в кромешной темноте, оставался острый осколок, догадка, которая царапала сердце: может быть, дело не в том, что он, по понятиям чекистов, темный делец и валютчик, по которому тюрьма плачет, на самом деле есть другие причины для этой слежки, для его задержания и… С ним не станут церемониться, никакого следствия, свидетелей, протоколов, заседателей, судьи. Только несколько допросов, бесконечных, страшных, – и все.

Он исчезнет без следа, спустя месяц где-нибудь в придорожной канаве или на свалке найдут обгоревший труп, непригодный для опознания, или части тела, это не так важно. Думать об этом не хотелось, но он думал, и чувствовал, как по спине пробегал холодок, будто кожу трогают стеклянной палочкой, душу мутил страх.

* * *

Что делать дальше, с чего начать… Из близких родственников у него только дядя Артур и тетка Ануш, живут в ста километрах от Еревана. Надо увидеть Артура, может быть, последний раз, посмотреть ему в глаза, поговорить. Надо повидаться с Леной, русской женщиной, которую он любил, которая могла бы стать его женой, но пока это невозможно. Лена живет в том же городке, что и дядя. Да, – это главные дела, останется еще множество мелочей, но они подождут.

Сурен знал: когда-нибудь настанет черный день, за ним придут, в дверь постучат. И надо будет вылезать в окно и бежать куда-то без оглядки. Что ж, он готов к такому раскладу, в тайнике есть деньги, есть машина в гараже, о котором никто ничего не знает, он может исчезнуть быстро, войти в одну дверь и выйти из другой двери, другим человеком. Советский Союз большой, прятаться можно долго, были бы деньги и друзья. Жизнь в бегах – это совсем не то, о чем Сурен мечтал, не к этому он стремился, но судьба беглеца лучше, чем тюремная клетка, набитая немытыми отморозками, или пытки, сводящие с ума.

Он покрутился по центральным улицам, старясь оторваться, – не получилось. Тогда Сурен оставил машину возле рынка, вышел, потолкался у прилавков, заглянул в общественный туалет, заперся в кабинке и выкурил сигарету. Снова побродил по рынку, прибавил шагу, завернул за мясной павильон и ушел в проходной двор через дыру в заборе.

Спустился вниз по улице, поймал такси, пообещав водителю два счетчика, вскоре оказался возле красивого восьмиэтажного дома, где жили высокие партийные и государственные чиновники, другие уважаемые люди, потерявшие счет своим миллионам. Сурен пообещал таксисту хорошую премию, если тот подождет полчаса, только не надо стоять на этом месте, лучше проехать вниз по улице до магазина «овощи-фрукты».

* * *

Он поднялся на шестой этаж, сунул руку во внутренний карман пиджака: коробочка с драгоценностями на месте, позвонил в квартиру Зои Ивановны, открыла скромно одетая горничная. Зоя в длинном халате с диковинными лилиями и райскими птицами ждала в большой комнате, парикмахер ушел полчаса назад, сделав хозяйке даже не прическу, а высокое птичье гнездо, где поместятся две взрослые птицы и выводок. Пахло от Зои словно от цветочной клумбы, что напротив горкома партии.

Хозяйка смотрела на Сурена взглядом безнадежно влюбленной коровы, мечтающей о взаимности. Она хотела, чтобы красавец с точеным лицом, отвязал колокольчик, потянул веревочку и увел ее в лес. Сурен вежливо поздоровался и покосился на портрет в тяжелой золоченой раме, – муж Зои, известный партиец, в военном френче с орденом Ленина на груди стоял на фоне горных вершин и восходящего солнца, похожего на истертый пятак. Он был немолод, сед, с узкой грудью и большим отвислым носом. Лучший художник Армении старался превратить супруга Зои Ивановны в мужественного красавца, вложив в портрет все мастерство и талант, щедро отпущенный Богом, – но до конца с задачей не справился.

Зоя опустила крышку секретера, достала из ящичка увеличительное стекло, вытащила драгоценности из футляра. С видом знатока она разглядывала гарнитур минут пять, задавая Сурену пустые вопросы, потом ей все это надоело, она сложила драгоценности в футляр, ушла, вскоре вернулась с деньгами и объявила, что сейчас они будут пить кофе, но если есть желание, – можно и коньячка. У Сурена не было времени, не было желания, но только что он заработал две с половиной тысячи рублей, даже не ударив пальцем о палец, отказать хозяйке – нельзя.

* * *

Они сидели друг против друга за кофейным столиком и болтали ни о чем. Иногда Зоя низко наклонялась, чтобы добавить сливки или взять конфетку, и на несколько секунд застывала, не замечая, что халат распахнулся на груди. Сурен сглатывал слюну и с трудом отрывал взгляд от прелестей хозяйки, ерзал в кресле, старался смотреть в окно. Зоя небрежно провела рукой по коленям, полы халата разошлись, она выставила напоказ ровное колено и бедро, гладкое и розовое. Сурен стал смотреть в окно еще внимательнее, еще пристальнее. Там ничего не происходило, только пролетел самолет, оставив за собой белую полоску.

Зоя щебетала о сестре, которая живет в Москве и пишет, – по телефону об этом говорить нельзя, – что магазины стоят почти пустые, за любыми продуктами очереди, трудно купить даже стиральный порошок и детский крем, а уж про обувь или приличную одежду, – говорить нечего, они пропали давно. Даже сигареты, – и те трудно достать. Зоя высылает сестре вещи, которые покупает здесь, в партийном распределителе.

Может быть, жене высокого партийного чиновника не позволены крамольные речи, но Горбачев, у которого от собственного величия ум за разум зашел, этот бывший секретарь ставропольского обкома партии, – ничтожная личность с причудами, пустой говорильней, – доведет людей до того, что даже здесь, в Ереване, население будет ходить голым и в лаптях, вместо вина пить ржавую воду из крана, вместо шашлыков есть зеленые сосиски с просроченным сроком годности.

И еще: Горбачев заставляет местных партийцев выполнять бессмысленные унизительные поручения. Раньше муж Зои Ивановны возвращался домой в пять вечера, ну, если с друзьями не засидится. Он отвечает за сельское хозяйство, но в колхозах бывает редко, потому что ему там нечего делать, он слишком большой человек, чтобы овцам и баранам хвосты крутить, как простой скотник.

А теперь, – Зоя всхлипнула, – муж с раннего утра до позднего вечера ездит на какие-то стройки, в колхозы, к фермерам. Он сам на себя не похож, похудел и осунулся, возвращается поздно, с темным лицом, от него нехорошо пахнет, – навозом и мочевиной, и еще чем-то отвратительным… А как еще может пахнуть человек, весь день, проторчавший в кошаре или в свинарнике. Ночью роскошная женщина лежит в кровати, смотрит в темный потолок, слышит храп мужа, вдыхает эти отвратительные запахи, – они не исчезают после душа, – и чувствует себя женой нечистоплотного безграмотного пастуха, и вообще, если бы не этот портрет на стене, Зоя забыла бы, как муж выглядит. Она смахнула набежавшую слезинку. И снова наклонилась над столиком, еще ниже, чтобы гость сполна насладился зрелищем и что-то решил, – хочет он эту женщину или… Впрочем, никаких «или».

Сурен тяжело вздохнул, допил кофе, наговорил комплиментов и стал прощаться. Зоя не обиделась, хотя была немного разочарована, подумала, что в следующий раз этот красавчик отсюда просто так не уйдет, ведь он мужчина из крови и плоти, а не из камня, нет, из ее когтей он не выскользнет. Зоя проводила гостя до двери, попросила привозить интересные вещички, вроде сегодняшнего гарнитура, или просто позвонить, когда станет одиноко и захочется немного внимания, ласки и доброго слова.

* * *

После визита Сурен чувствовал себя уставшим, будто не кофе пил с приятной женщиной, а мешки ворочал на товарной станции или целый день, как муж хозяйки, торчал в кошаре или свинарнике. Зоя Ивановна хочет любовных приключений, но близкие отношения с клиентами – это против правил, или бизнес или постель, – третьего не дано. Он сел в то же такси, вспомнил про дантиста, но назвал водителю другой адрес.

Вскоре он оказался во дворе старого дома, вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, постучал кулаком в дверь, потому что звонок не работал. Послышались шаги, щелкнул замок. Сурен переступил порог, закрыл за собой дверь. Перед ним стоял дядя Миша, мужчина лет шестидесяти в майке без рукавов и трусах. Пахло водкой, какой-то сивухой и несвежей рыбой, в комнате кто-то храпел.

– Для меня что-нибудь есть? – спросил Сурен вместо приветствия.

Дядя Миша присел перед тумбочкой, покопался в ящике и вынул конверт.

– Я хотел сегодня занести, ну, вечером… Письмишко два дня как пришло. Но я болел, не вставал, не мог… Кашель замучил.

Судя по штемпелю, письмо пришло пять дней назад из Питера, обратного адреса нет. Сурен оторвал бумажную полоску, вытащил листок ученической тетради, на нем только три слова: «Все плохо, приезжай». Он вышел на лестницу, спустился вниз и закурил. Дела закруглились к четырем вечера, Сурен вернулся на рыночную площадь и забрал машину. До дома его сопровождали бежевые «жигули», во дворе стояла та самая «волга» с надписью на кузове «геологоразведка».

Глава 2

Сурен перекусил и стал бесцельно бродить по комнатам. Это была большая, точнее две большие квартиры на одном этаже, соединенные между собой, обставленные мебелью в стиле Людовика XV, не оригинальной, но копиями, дорогими, – только размер меньше оригинальных образцов. Сурен снова поймал себя на мысли, что мебель слишком помпезная и вычурная для городской квартиры, только человек с испорченным вкусом мог купить эти антикварные дрова, впрочем, два года назад он был в восторге от пузатого позолоченного комода, стульев на гнутых ножках и диванов с полосатой обивкой.

На стенах подлинники русских мастеров, есть парочка французских живописцев середины 20-го века, еще пара итальянцев, – картины на библейские темы. Знакомый искусствовед сказал, – это произведения искусства. Сурен удивился: господи, о чем он думает, когда каждая минута на счету, а до тюрьмы – два шага. Сегодня и завтра домработница не придет, – удобной момент, чтобы заковать Сурена в наручники, гэбэшники наверняка знают уклад его жизни, привычки, позвонят: откройте, срочная телеграмма, или из ЖЭКа придут: вы заливаете нижних жильцов.

Зазвонил телефон, Сурен снял трубку.

– Привет, как дела? – это был один из помощников, некий Виктор. – Я с товарной станции звоню. Тут небольшая проблема. Надо бы пошептаться вечером.

– Реши все сам, – ответил Сурен. – Витя, я зашиваюсь, минуты свободной нет.

Он бросил трубку, лег на кровать, заложил ладони за голову. Сурен доверял интуиции, спасавшей от ошибок, от пули, если прислушаться к внутреннему голосу, можно разобрать всего пару слов: опасно, уходи… Может, это вовсе не интуиция, а сам ангел хранитель шепчет в душу слова предостережения. Уходи, – легко сказать.

Он встал, принял душ, растерся полотенцем, взглянул на свое отражение в большом прямоугольном зеркале: он прибавил в весе, но в целом выглядит неплохо, – мускулистый, с широкими плечами и грудью, на правом плече татуировка: череп, якорная цепь под Андреевским флагом. На икроножной мышце след пулевого ранения, на груди и на правом бедре шрамы от осколков мины, – они не портят мужчину. Он надел халат, сел к письменному столу и начал писать, через четверть часа письмо было готово, Сурен сунул листки в конверт, но не приклеил марку и не написал адреса.

Он нашел поясную сумку, положил в нее рубли крупными купюрами, триста долларов двадцатками, кое-какую мелочь и несколько фотографий: мать с отцом на фоне цветущей вишни, брат, рано умерший, вот Лена – женщина, которую он давно любит. И вот он сам в парадной форме капитана морской пехоты стоит на палубе десантного судна. Снимки сделаны еще до ранения…

Он прислушивался к звукам на лестничной клетке. Кабина лифта поднялась на этаж, кто-то покашлял, и снова тишина. В тайнике пистолет и две обоймы, он уже шагнул к шкафу, где был оборудован тайник, но передумал.

* * *

Стемнело, когда Сурен надел короткий плащ на теплой подстежке и вышел на улицу, пасмурное небо обещало скорый дождь или снег, во дворе под фонарем стояла новая машина, раньше она на глаза не попадалась, – зеленые «жигули» третьей модели, один человек за рулем, кажется, двое сзади. Сурен достал ключи, подошел к своей машине, глянул направо и стало как-то неуютно, знакомая «волга» тоже здесь.

Может, поймать такси? Нет, он всегда ездит на машине, зачем менять привычки, гэбэшники заподозрят неладное, он вытащил из бардачка две газеты, свернутые трубочкой, положил на пассажирское сидение, там интересные репортажи о подпольной группе цеховиков, их судили в Москве, ходили слухи, что одному из подозреваемых чекисты пообещали жизнь, – и он сдал старых друзей с потрохами, как пустую посуду, и все подписал. Наивная душа… Жизнь ему не подарят, поставят к той же стенке, у которой расстреляли бывших друзей. Нужно почитать на досуге, об этом процессе шло много разговоров. Сурен завел машину и решил про себя, теперь он это кожей чувствовал – его будут брать сегодня вечером, в крайнем случае, – завтра утром, на рассвете.

Через полчаса он вошел в ресторанный зал, где для него всегда был зарезервирован столик. Плащ он снял, но не сдал в гардероб, перекинул через руку. Официант, не дожидаясь команды, поставил на стол пепельницу, бутылку минеральной воды и открыл бутылку «Аштарак», – Сурен привык начинать вечер с бокала горьковатого вина. Он положил на стол пачку «Мальборо», закурил в три глотка прикончил бокал вина, налил еще, выпил, и стал ждать, когда на душе станет легче.

За большим столом в центре зала напротив эстрады сидела компания мужчин, – здесь время от времени собирались деловые люди Еревана, чтобы обсудить разные сплетни, поболтать и развлечься, обычно, веселие кончается утром. Во главе стола сидел Тигран, человек лет пятидесяти пяти, одетый в двубортный синий пиджак и белую сорочку, волнистые с проседью волосы зачесаны назад, лицо приятное, он всегда улыбался, обнажая белые зубы.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 12 >>
На страницу:
6 из 12