– Я сказал: уберите деньги. Иначе я приглашу понятых и составлю протокол. Со всеми вытекающими…
– А… Вот ты чего, – Фомин покачал головой. – Как скажешь, командир.
Он сгреб деньги со стойки, сунул их в бумажник. В следующую секунду прапор ослеп от боли, чей-то тяжелый кулак влепился ему лицо. Чудом он смог удержаться на стуле, схватившись за столешницу, и получил еще один удар, на этот раз справа. Теперь били не кулаком, чем-то потяжелее. Уже слетев со стула на бетонный пол, прапор подумал, что на него напал спутник Фомина, тот молчаливый мужик с каштановыми волосами. Ослепнув от боли, прапор прижал ладонь к поясу, нащупал застежку кобуры. Но не успел вытащить табельный ПМ, получил прямой удар каблуком в живот, а вдогонку маховый удар по шее внутренней частью стопы.
– Не нужны деньги, так оставайся с голой жопой, – голос Фомина долетал издалека, откуда-то с потолка или с самих небес. – Придурок, укроп колхозный.
Прапор закрыл руками лицо, хотел заорать во всю глотку, позвать на помощь. Но голос пропал, голова сделалась горячей, а шея какой-то деревянной. Он повалился на пол и получил топчущий удар стопой по корпусу. Прапор каким-то образом оказался зажатым в углу, в этом тесном пространстве он окончательно потерял способность защищаться, мир уже плыл перед глазами и темнел. Из этой темноты высунулась волосатая обезьянья лапа, показала прапору огромный синий кукиш и саданула по затылку чем-то тяжелым.
Прапорщик пришел в себя, когда ожили часы с боем, стоявшие на тумбочке в углу. Он сел на полу, привалившись спиной к стене, выплюнул выбитый зуб и ощупал лицо. Переносица сделалась мягкой, податливой, словно резиновой, под пальцами что-то похрустывало и нижнюю челюсть огнем жгло. Гуревич, собрав силы, оттолкнулся ладонями от пола, поднялся на ноги. Стоя на месте, он покачивался из стороны в сторону, потому что пол уходил из-под ног. Расстегнув пуговицы, стянул через голову пропитанную кровью рубашку, бросил ее на пол и, перешагнув ПМ, лежавший посередине дежурки, упал на стул. Выдвинул верхний ящик. Так и есть, заявление мотоциклистов исчезло. Но в дальний угол ящика закатился пластмассовый колпачок, на который Гуревич утром наступил в сарае, а потом опустил в карман. Грошовый колпачок.
Вот она цена честности и человеческой принципиальности: долларов – ноль целых ноль десятых, зато ему нагрузили целую корзину кренделей. Корзину с верхом. Еще спасибо жив остался.
– Черт, – сказал Гуревич самому себе. – Черт… Надо было брать деньги. Когда их давали.
Он придвинул к себе телефон, вспоминая телефон фельдшера, живущего в доме через площадь, но не мог вспомнить даже собственного имени.
***
В гаражном боксе стояла гулкая тишина, слышно, как капли дождя постукивают по железной кровле и где-то далеко, за забором автосервиса заливисто лает собака. Впереди еще полчаса обеденного времени, мастера разбрелись кто куда, а Сашке Бобрику пришлось отложить перекус до лучших времен, с Вольво еще возни часа на полтора, а то и на все два, заказ срочный, бросить работу нельзя, клиент появится часа в четыре, до этого времени надо все закруглить. Бобрик поменял ключ и до упора завернул гайку. Из смотровой ямы были видны распахнутые настежь ворота бокса, в проеме стоял какой-то человек в штанах, украшенных пятнами солярки, и стоптанных башмаках с латками.
Рубль за сто это дворник пришел прибраться на дворе, переоделся в свое тряпье, но, застигнутый дождем, бросил работу и ждет, когда хоть немного разгуляется. Через пять минут, когда Сашка Бобрик поднял голову и покосился в сторону ворот, ботинки с латками исчезли. Вместо них появились фасонистые шузы с лаковым верхом и наборным каблуком и кремовые льняные брюки. Обладатель дорогих ботинок топтался на месте, кажется, пережидал дождь. Неожиданно он сделал несколько шагов вперед, перетупил порог бокса, остановился у верстака. Бобрик подумал, что красть здесь нечего, кое-какой инструмент не в счет, значит, и беспокоиться не стоит.
Однако чужакам в боксах делать нечего, таковы правила. Бобрик хотел крикнуть снизу, мол, нечего болтаться в служебном помещении, раз нет надобности. Но незнакомец открыл рот первым.
– Есть кто-нибудь? – крикнул он. Голос оказался приятным. Глубокий мягкий баритон, такие голоса волнуют женщин, но не автослесарей.
– Я есть, – отозвался Бобрик. – Вы чего хотели?
– А вас случайно не Александром зовут? Саша Бобрик, правильно? Вы тут слесарь, правильно?
Бобрик настороженно относился к незнакомым людям. Особенно если незнакомцы проявляли подозрительную осведомленность и задавали слишком много вопросов. И от этих вопросов сердце почему-то екает и подскакивает, как шарик для пинг-понга. Позапрошлой ночью они с Гудковым стали свидетелями жестокого убийства. Такие истории не добавляют оптимизма.
– Предположим, – ответил он из смотровой ямы. – Так что вам нужно?
– Для начала, чтобы вы поднялись наверх. Есть разговор. Точнее, деловое предложение.
– Я халтурой не занимаюсь. Все работа оформляются через контору.
– Это не насчет халтуры, – ответил мужчина. – Так вы покажитесь на свет. А то как-то странный разговор у нас выходит.
Положив ключи в сумку, Бобрик по лесенке, сваренный из арматурных прутьев, выбрался из ямы. Стянул и бросил на верстак нитяные перчатки. Незнакомец завладел рукой слесаря и с чувством потискал ее. Мужчине лет сорок с гаком, высокий, склонный к полноте. На нем светлый пиджак и шелковая рубашка, которую не купишь в ближайшем магазине «Копейка». Русые волосы аккуратно подстрижены, смазаны какой-то блестящей дрянью, но не гуталином. Из правого уха торчит кусок ваты.
– Рад знакомству, – мужчина продолжал скалиться, будто только что сорвал джек-пот в лотерею. – Очень рад.
Бобрик с усилием высвободил руку и оставил реплики мужчины без ответа, только спросил:
– Вы по делу или как?
– Именно по делу. Меня зовут Фомин Евгений Юрьевич. Ваш постоянный клиент. То есть не ваш лично, иногда ремонтирую здесь свою старушку.
Большим пальцем показал себе за спину. Под дождем мок пяти-годовалый корейский автомобиль цвета морской волны.
– Эти тачки созданы для того, чтобы люди за рулем отдыхали, – продолжал болтать Фомин. – Кожаные кресла такие, что в них удобно даже в космос летать. Шикарная приборная доска, подставки для стаканов с кофе, многое другое. Плюс движок почти в сто пятьдесят лошадей. Я не покупаю европейские модели, потому что они не стоят того, что обозначено на ценниках.
– Вы только за тем и пришли? Ну, чтобы в популярной форме рассказать о корейских машинах?
– Не совсем, – загадочно улыбнулся Фомин.
– Или хотите втюхать мне свою старушку по сходной цене? Тогда вы не по адресу. Я здесь не самый платежеспособный покупатель. И не предлагайте мне большую скидку или рассрочку на три года – все равно откажусь.
Бобрик впервые улыбнулся. Он пришел к выводу, что перед ним не мент и не бандит.
– Есть одно деловое предложение, но платить буду я, – указательным пальцем Фомин поглубже затолкал в ухо кусок ваты. – Черт, проклятое ухо. То стреляет, то ноет. И еще выделяется какая-то дрянь. Врачи прописывают антибиотики, но плохо помогает. Так вот, я слышал от мастеров, что вы занимались мотокроссом. Имеете разряд и вообще неплохо управляетесь с мотоциклом. У меня есть близкий друг Миша Маслов. Мы на паях владеем одной риэлтерской шарашкой, продаем офисы, квартиры и другую лабуду. Короче, куем деньги. Мой дружбан купил новый БМВ 745. Такая здорова дура…
– Знаю, – кивнул Бобрик.
– Он молится на эту тачку, пылинки с нее сдувает, боится, что мухи засидят лобовое стекло. Короче, эта любовь к металлолому похожа на тихое помешательство. Я убеждал его в бэха – это просто огромный кусок железа без всякой изюминки. Миша очень высокого мнения о ходовых качествах своей колымаги. И разумеется о своих водительских талантах. Как многие чайники, он свято убежден, что в нем засох великий гонщик.
– Извините, у меня работа срочная.
– Мы тут с ним немного поцапались, – продолжал Фомин. – И я в пылу спора заметил, что его бээмвухе любой придурок на ржавой драндулете запросто плюнет на стекло. И неторопливо поедет дальше по своим делам. И Миша даже не сможет догнать обидчика, тачкой жалко рисковать.
– И вы хотите, чтобы этим придурком стал я? – догадался Бобрик. – Своим плевком поставил точку в вашем споре?
– Точно, – Фомин поковырял пальцем в ухе. – Завтра мы чуть свет едим осматривать особняк на Ярославском шоссе. Очень удобный случай. Ты догоняешь тачку… Короче, один плевок – пятьсот гринов. Это всего лишь шутка, дружеский розыгрыш.
– За такие шутки надо…
– Чудак человек. Если бы мне платили хотя бы по доллару на три грамма слюны, я бы… Давно бы отошел от дел, упал в мягкое кресло и грелся в лучах телевизора.
Он выразительно сплюнул под ноги и вздохнул, мол, сколько ни плюй, ни копейки не начислят. А тут пять сотен на блюдечке. Предложение оказалось несколько неожиданным, что на минуту повергло Бобрика в замешательство. Плюнуть-то не проблема. И деньги до зарезу нужны, обещал отцу в прошлом месяце телеграфом отправить двести баксов, а кинул на проволоку только полтинник. Да и хозяин сервиса, мужик жадный до денег, давно обещал прибавку. Но теми обещаниями ни сыт, ни пьян не будешь. Однако все это попахивает дерьмецом, с какого дерева свалился этот черт и почему обратился именно к автослесарю? Он один что ли во всей Москве прилично управляется с мотоциклом и умеет плеваться. С другой стороны деньги приличные. Сколько нужно торчать в смотровой яме, чтобы получить пять сотен. А тут всех дел на час.
– Заманчивое предложение, – сказал Бобрик. – Но я, пожалуй, откажусь.
– Значит, я пришел не по адресу, – развел руками Фомин. – Судя по виду, ты не из трусливого десятка, но оказывается… Короче, я ошибся.
Посетитель шагнул к воротам, но Бобрик встал у него на дороге.
– Договаривай. Что «оказывается».
– Оказывается, ты… Немного робкий. Поработай над собой. Возможно, из тебя еще выйдет толк.
– Думаешь, что я трус? Ладно, я согласен.
– Так бы сразу, – Фомин протянул руку и с чувством тряхнул ладонь своего молодого знакомого.
– А ваш друг как? В смысле, с чувством юмора у него все в порядке? Потому что в такую шутку не каждый чайник врубится. До этого юмора, этих плевков на стекло, дорасти надо. Еще устроит на шоссе гонку с преследованием.