Автоматная баллада

Мотоциклист кивнул и, по-прежнему не оглядываясь, левой рукой выдернул из кармашка багажной сумки картечную «двадцатку».

– Вот.

Старшой привычным движением катнул патрон по ладони, подкинул, оценивая вес. Вес был правильный… ну да ковбой и не был похож на любителя отсыпать картечину-другую или заменить порох песком. Такие, как он, по мелочам не выгадывают.

– Сдачу «семерками» али «пятерками»? – спросил он.

– Сдачи не надо.

Жест был не из дешевых. Подобную щедрость и впрямь мог проявить купчик средней руки, владелец двух-трех телег или грузовичка с набитым кузовом. Однако взгляд, которым старшой постовой сопроводил въезжающий в поселок чоппер, вряд ли кто-либо решился б назвать дружелюбным.

Смотрел старшой долго, даже не пытаясь заслониться ладонью от палящего послеполуденного солнца, и лишь когда черный мотоцикл исчез за поселковыми воротами, очнулся и торопливо нырнул под спасительную сень тента.

– Не нравится мне этот ковбой, – промолвил он, тяжело облокачиваясь на стол. – Ох, не по нраву. Звякну-ка я в участок.

– Мне он тож не глянулся, – сообщил пулеметчик. – Скользкий… чисто рыба. А учинит чего, так сразу кипеж пойдет: кто, мол, пропустил. Ну а попробуй такого не пропусти! – перегнувшись, Колян зло сплюнул. – Повезло, неча сказать!

– Повезло, – без тени шутки подтвердил третий постовой. – Знаешь почему? Дырками лишними никто не обзавелся. Митрофаныч, ты че, в самом деле не допер, кто это был?

И он назвал прозвище, от которого уже поднятая было Митрофанычем трубка с жалобным «бдзин-нь» упала обратно на рычаг.

– Епыть! – ошарашенно выдохнул Колян. – А я-то думал, брешут западники. Мол, слухи все… как это… миф!

– Ща, – старшой постовой тоскливо уставился на отпечаток мотоциклетной покрышки. – Скажи еще – легенда! Мы, млин, сами только шо в эту легенду чуть не угодили!

Предмет их беседы тем временем неторопливо проехал вдоль «проспекта имени председателя Варфоломеева», как гласила криво приколоченная к телеграфному столбу в начале улицы фанерная табличка, и остановился возле приземистого серого здания. Самой примечательной деталью здания была, вне всякого сомнения, надпись «Трактиръ „СЕЛЬПО“, однако мотоциклиста куда больше заинтересовали девять лошадей у коновязи. Особенно вторая справа – стройная караковая кобыла. „Ковбой“ подошел почти вплотную к ней, чтобы без помех разглядеть украшенный чепрак, и только потом направился к крыльцу трактира.

Внутри было темно – потолочная «лампа Ильича» под жестяным колпаком, похоже, давно служила исключительно деталью интерьера, а не осветительным прибором, – душно, а из ароматов с заметным отрывом первенствовали махорочный дым, запах жареного лука и вонь давно не мытых человеческих тел.

Источников последнего в трактире имелось двадцать один с половиной – за половину «ковбой» зачел высившуюся над прилавком бабищу в линялом от бесчисленных стирок ситцевом платье.

Большая часть этих «источников» – судя по виду, поселковых и приехавших на ярмарку торговцев – предпочла разместиться в правой от двери половине зала. Слева же из трех столов был занят – да и то не полностью – лишь средний. Впрочем, сидевшие за ним шестеро по издаваемому шуму, равно как и по количеству содержащегося в этом шуме сквернословия, вполне могли дать фору остальным пятнадцати.

Обращение одного из этой шестерки – высокого смуглого бородача – к вновь вошедшему исключением не стало: из восьми выкрикнутых слов какую-то смысловую нагрузку несли, по мнению «ковбоя», только два.

– Дверь закрой!

Дверь закрывалась медленно. Ржавая пружина, надсадно поскрипывая, затратила на данный процесс примерно минуту, в течение которой «ковбой» успел дойти до стола слева у окна, расстегнуть и положить на лавку оружейный пояс, сесть рядом, извлечь из кармана плаща книжку в полиэтиленовой обертке – и лишь затем грохнуло. В тишине грохнуло – все разговоры в зале прервались еще на первом шаге незнакомца.

– Тэ-эк…

Сидевший рядом с бородачом парень, оскалившись, медленно потянулся к лежащему перед ним «шпагину». Лязгнул затвором, начал поднимать…

– Погодь! – коротко скомандовал бородач, вставая из-за стола.

«Ковбой» с легким удивлением отметил, что сапоги бородача, судя по звуку, подбиты двумя подковами каждый – в каблуке и носке. С подобным изыском сапожной моды он пока не встречался… что называется: дурь на выдумки хитра.

Цоканье прекратилось. Полтора метра, слишком близко – в медвежьей безрукавке бородача наверняка разгуливал не один блошиный табун, а блох «ковбой» не любил. Как, впрочем, и почти всех насекомых… и не только насекомых.

«Возможно, – подумал он, – лучше было бы начать прямо у двери. Хотя нет – это могло вызвать недоразумения. Именно так – не-до-разумения. А их следует избегать, по возможности, разумеется. Раз ум имеется. Если – имеется».

– Эта… ты че?

– Читаю.

«Ковбой» был абсолютно искренен в этот миг – он действительно читал, хотя и знал текст едва ли не наизусть.

– Ась?! Повтори!

– Читаю книгу, – спокойно повторил «ковбой». – А именно: роман Стивена Кинга «Стрелок». Ты б и сам мог это прочесть на обложке… если бы читать умел.

«И если бы я держал книгу под более подходящим углом, – мысленно добавил он, – и если бы ты умел читать по-английски».

– Умный, да? – ощерился бородач. – А знаешь… здеся умных не любят.

– Взаимно.

Бородач озадаченно моргнул.

– Че?

– Взаимно, говорю, – все тем же скучающим тоном пояснил его собеседник. – Я и не собираюсь «здеся» задерживаться на сколь-нибудь продолжительное время… потому что не люблю дураков.

– Ну ща я…

– Сидеть! – рявкнул бородач.

– Атаман, да я…

– Будешь молчать, – не поворачиваясь, процедил бородач. – И сидеть.

«Ковбой» дочитал страницу и сейчас, чуть откинувшись, с любопытством наблюдал, как суетливо бегают вправо-влево зрачки в прищуренных глазах бородача. Вправо-влево, на книгу – и на лавку, к двум кобурам. Торчащие из этих кобур пистолетные рукояти притягивали к себе взгляд куда лучше смазливой девичьей мордашки, ибо мордашек вокруг много, а вот накладок белой кости с золотой гравировкой…

Вправо-влево, вправо-влево. Нехитрая мыслительная работа – пистолеты наглого фраера в полуметре, да руки у него книжонкой заняты, пока еще дотянется, а мой-то наган тут, слева от пряжки.

Кобуры начали медленно сползать на пол. Вообще-то тяжелая лавка – не самая удобная разновидность кресла-качалки, и потому…

– Хочешь, расскажу, о чем эта книга? – неожиданно спросил «ковбой».

Сбитый с мысли атаман только начал открывать рот – книга плавно легла на стол, а за ней… за ней! чернел последней точкой ствол. Старая почти как мир истина: человеку, собравшемуся говорить, нужно время, чтобы переключиться на совершение иного действия – и время это заведомо больше тех мгновений, которые тратит пуля на пробуривание полутора метров воздуха.

Атаман умер мгновенно, так и не узнав, что зрелищем своей смерти отыграл для «ковбоя» целую секунду – и два выстрела по тем, кто сидел на дальней от стрелка стороне.

Затем «ковбой» упал, точнее, он позволил лавке окончательно опрокинуться, не забыв при этом сбросить со стола книгу. Запоздало грохнул дуплет, разлохматив дробовой осыпью ставни, а мигом позже выкатившийся слева от стола «ковбой» выстрелил еще дважды, вновь кувыркнулся – очередь успевшего вспрыгнуть на столешницу парня впустую простучала по доскам. Еще мгновение спустя стол под ногами у автоматчика вдруг взвился на дыбы, не хуже необъезженного жеребца. Парень отлетел на пару метров и с размаху шлепнулся на спину.

Его звали Виталий. Или Витька-конопатый. Правда, за последние несколько месяцев он привык откликаться лишь на Сохатый. Не по годам и не по уму, как часто говаривали после очередных его выходок односельчане, физически развитый подросток сбежал из родной деревни, напоследок опустошив рожок отцова «калаша» по окнам соседской избы, где гуляла свадьба, на которую его не позвали.

Он так и не узнал, что те, чьи имена он орал тогда, давя на спуск: «изменщица-Ксанка» и «предатель-Васек»… ни они, да и никто из многочисленных гостей не остались – как представлялось ему – лежать на залитом кровью полу. Пьяный угар, подогревший обиду, заставил подростка нажать на спуск, и хмель же вздернул вверх автоматный ствол – эффектно разнесшая стекла очередь прошла над головами собравшихся за праздничным застольем. Он так же не узнал, что раненный им на Желтой переправе приказчик выжил, что во время ночного налета на Михайловский прииск он опять впустую расстрелял свои два рожка…