Однажды на Диком Западе: На всех не хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера (сборник)

– Ценю ваше самопожертвование, – без тени улыбки кивнул проводник. – Очень благородный жест… потому что на всех этой одежды не хватит.

– Себя-то, – ядовито заметила девушка, – вы не забыли.

Ханко сменил плащ на орочью кожаную куртку с характерной бахромой и красно-белым орнаментом. Вместо стетсоновской шляпы на проводнике теперь красовалась шапка из волчьего меха, позади которой лихо болтался аналогичный хвост. Еще одним новым элементом экипировки проводника были перчатки из толстой кожи, болтавшиеся пока на поясе.

– Ты потому так настаивал тогда, чтобы мы забрали все одеяла? – быстро спросил ирландец, не желавший, чтобы начинающаяся перепалка, как это уже неоднократно происходило за последние дни, переросла в вялотекущую свару. – Так, Ханко?

– Угу, – кивнул проводник. – Пончо из них, конечно, дрянные, но если надеть три подряд, то кое-как прожить можно… недолго, правда.

– Эта жуткая вонь…

– Мисс, – развернулся к Линде проводник. – Там, в миле над нами, ветер меньше чем за час выдует любой запах из самого последнего уголка этих шкур. Но вы перестанете слышать его задолго до этого – я вам обещаю. Твердо.

– Интересно, почему же? – надменно осведомилась девушка. – Полагаете, я так быстро сумею к нему привыкнуть?

– Нет, – отрицательно мотнул головой Ханко. – Просто из вашего очаровательно носика, который вы так старательно зажимаете, вырастут две сосульки размером с моржовые бивни.

– Вы… вы… – задохнулась мисс Келлер. – Вы…

– Линда, прошу тебя, прекрати, – взмолился капитан.

– А что я, по-твоему, должна благодарить…

– Конечно же должны, – перебил Линду подошедший профессор Моргенау. – Равно как и мы все должны ежеминутно благодарить мистера Ханко наравне с Господом нашим, во-первых, за то, что он избавил нас от участи пиршественного блюда, во-вторых, за то, что он не бросил нас посреди прерии, а, наоборот, предоставил возможность…

– Как же, как же…

– …продолжать выполнение нашей миссии в его обществе, – невозмутимо закончил Генри. – Что же касается предоставленной им теплой одежды, то эта услуга заслуживает совершенно отдельной благодарности.

– Благодарности? Да это его обязанность – обеспечить нас…

– Мисс Келлер, – укоризненно нахмурился Моргенау. – Вы упорно продолжаете меня удивлять… и разочаровывать. Если мистер Ханко и имеет перед кем-то из нас обязательства, то этим кто-то является разве что его непосредственный наниматель, мистер Уин.

– К слову, проф, – вставил проводник, – большая часть той благодарности, о которой вы так занятно толкуете, по совести говоря, должна быть предназначена ему. Потому как он отказался от своего преимущественного права на эту одежду.

– Как ни прискорбно в этом признаваться, – раздался веселый голос гнома откуда-то сверху, – но при первом же взгляде на это, прости Крис, тряпье, я испытал те же чувства, что и мисс Пума. Так что не надо переоценивать мое благородство – большую часть его я умудрился проиграть в карты еще до первого пуха на щеках.

– Но как же, – в закатных сумерках углядеть устроившегося в пяти ярдах над землей Малыша сумел только привычный к ночным бдениям астролог, – вы планируете обойтись без этого, как вы изволили выразиться, тряпья?

– Я же гном, – хмыкнул Уин. – Горы для меня – дом родной. Ну а если серьезно – совершу надругательство над своим спальным мешком, благо нитка с иголкой под рукой имеется. Мне сдается, что жилет из гагачьего пуха защитит меня куда лучше. Кстати, верхней половиной могу с кем-нибудь поделиться. Мисс Пума, не желаете примерить?

– Благодарю вас, мистер Уин, – холодно отозвалась девушка. – Но запаху вашей постели я все же предпочту ароматы, используемые мистером Ханко для отпугивания… различных койотов.

С этими словами девушка, наклонившись, подцепила из вороха одежд длинную куртку с меховой опушкой и, держа её на вытянутой руке перед собой, направилась к россыпи валунов неподалеку.

– Мисс Келлер…

– Да не переживайте вы так, проф, – весело сказал Малыш. – Мисс Пума просто не может смириться с тем, что на нас с Крисом не действует магия её голубых глазок. Особенно же её волнует тот факт, что она не понимает причин осечки.

– Ну что касается вас, уважаемый, – заметил Моргенау, – то я могу предположить, что ваша устойчивость к магическому действию глаз нашей прекрасной дамы вызвана тем, что вам поначалу пришлось испытать на себе действие… иных частей её тела. А вот мистер Ханко…

– У мистера Ханко, – медленно отозвался проводник, – выработан иммунитет к чарам голубоглазых блондинок. Скажу больше – у него на них идиосинкразия.

– Крис, – укоризненно-насмешливо сказал Малыш. – Ты опять выпал из образа. Простому жителю Пограничья не положено даже правильно выговорить последнее произнесенное тобой слово, не говоря уже о том, чтобы догадываться об его значении.

– Профессор, – откашлялся капитан. – Вы экипируетесь вторым. Затем…

– Затем выбирает шкуру наш зеленый друг, – перебил Мигера проводник. – Потому как там, куда мы направляемся, он может пригодиться больше, чем десяток стволов. Да и еще, – добавил он, – надо распределить всю поклажу. В горах лошади не пройдут.

– А ослы?

– Тоже. По крайней мере четвероногие.

Иллика аэн Лёда, подопытная мышка

Эпоху назад мои почтенные предки были большими оптимистами. Они были свято уверены, что ни одно низшее существо никогда не сможет постигнуть всю глубину письменного квенья. А буде какому-нибудь особо одаренному и упорному гному сей подвиг окажется по силам, то простейших иносказаний будет вполне достаточно для того, чтобы рецепт мощнейших заклинаний так и остался для непосвященного всего лишь очередным шедевром эльфийской поэзии.

В их оправдание можно сказать, что тогда эльфы вообще плохо знали людей.

Например, они ничего не знали о присущей людям – и, как выясняется, некоторым произошедшим от них существам – способности так называемого «позитивного мышления». А именно неудержимому желанию заменять необходимые компоненты наиболее легкодоступными. Например, я готова была поклясться, что в исходном тексте заклинания «дубовый лист, влекомый холодным осенним ветром», в строфе «призрачная нить, соединяющая хмурое сразу-после-восходное небо Нимроэля с чуть-промокшей-и-тронутой-искорками-холода землей» имелась в виду паутинка паука, а вовсе не веревка повешенного. Конечно, паутинка подходит далеко не всякая – лишь снятая в определенное время, – три-четыре дня в году – в лесу, при соответствующей погоде. Зато проблемы с недостатком веревок повешенных человеческие маги навряд ли когда-либо испытывали.

Точно так же под «частью опоры, что в небе дождливо-туманном птице стремительной-серой-клином-летящей мчать помогает» подразумевалось перо дикого гуся, причем вполне конкретного подвида. Что же касается пера, приобретенного – вместе с потертой шляпой – неунывающим вампиром, то я испытывала большие сомнения, принадлежало ли оно хотя бы местной домашней разновидности вышеупомянутых птиц.

Ну а уж его намерение заменить основу – сплетенный из черенков опавших листьев коврик – половинкой обгоревших ворот и вовсе… как говорят в таких случаях люди, не лезло ни в какие ворота.

Примерно в таком духе – ну, может, чуть более эмоционально – я высказала Николаю свои соображения по поводу его идеи, а заодно и прокомментировала его беседу с шерифом. Разумеется, достойного ответа я не получила – не считать же за таковой встречный вопрос о наличии у меня собственных идей! Этот самоуверенный наглец… впрочем, надо признать, что от моих соплеменников мне приходилось слышать и куда менее деликатно сформулированные пожелания заткнуться и не мешать. Но все равно обидно.

У меня нет особых иллюзий по поводу того, как все происходящее выглядит со стороны. Для Юллы – а теперь и Рысьева – их эльфийское высочество принцесса, правильная или не очень, не более чем путающаяся под ногами обуза, и весь мой жизненный опыт, как выяснилось, не стоит ни унции за пределами родной пущи. При этом, если наша миссия увенчается провалом, то виноватой окажусь именно я, ибо за Великую Миссию не может нести ответственность какая-то полукровка-стражница, а уж про вампира и вовсе никто не станет слушать.

Дойдя до этих неутешительных выводов, я встала – мои спутники не обратили на это ни малейшего внимания, полностью поглощенные друг другом, точнее горячим спором по поводу дальнейших перспектив нашего путешествия, – подошла к стойке и, кое-как вскарабкавшись на высоченный табурет, со всей возможной решительностью в голосе потребовала «чего-нибудь погорячее!».

Сказать, что моя просьба озадачила тролля значило бы не сказать почти ничего. Зеленошкурый Фредди впал в ступор на столь продолжительный срок, что я уж начала было беспокоиться, не спровоцировала ли я нечаянно процесс его окаменения. Хорошо еще, что большая часть оставшихся в живых жителей Форестберга предпочитали проводить ночь под собственной крышей, а то бы шерифу Валлентайну наверняка пришлось бы спасать меня из лап разъяренных завсегдатаев.

– Вы, мисс, – выдохнул Фредди четверть часа спустя, – однако, задали мне задачку! До сего дня я своим ассортиментом был вполне доволен, но вот что предложить столь утонченной особе – ума не дам!

Мне стоило большого труда удержаться от соблазна перегнуться через стойку и хриплым шепотом потребовать: «Самого паскудного пойла, которое только сыщется в этом чертовом свинарнике!», как это проделал час назад один из посетителей. Вместо этого я поправила капюшон плаща и, вздохнув, кротко попросила:

– Пожалуйста, дайте мне любой горячительный напиток, приготовленный без помощи алхимии.

– Хм, – прогудел тролль, занося лапу над затылком. Лапа застыла в нескольких дюймах от цели, и я, было, перепугалась, что Фредди выпал из реальности на очередные четверть часа, но, к счастью, на этот раз процесс осмысления занял у тролля не больше двух минут.

– Щас, – пообещал он, запуская лапы куда-то под стойку. – Сделаем.

Манипуляции под стойкой сопровождались звоном, лязгом, дребезжанием и прочими, живо заставившими меня припомнить известный афоризм насчет тролля в посудной лавке. Итогом же их стало появление на стойке высокой глазурной кружки и целой батареи разнокалиберных бутылочек, в одной из которых я с удивлением опознала наш собственный – в смысле, экспортируемый моим родным королевством – пурпурный бальзам.

– Од-минуту, мисс.

Первая вскрытая троллем бутылочка затопила салун волной травяных запахов, среди которых преобладали мята, лаванда, полынь и почему-то боярышник. Открывание второй – маленькой конусовидной бутылочки из темно-синего стекла с плотно притертой стеклянной же пробкой – сопровождалось мелодичным звоном и донельзя странным ощущением, словно сквозь меня пронеслась горсть ледяных пылинок. Третьим оказался поскрип мандрагоры, и его запах вернул к реальности уже меня, до этого момента лишь зачарованно наблюдавшую за неожиданно – после учиненного под стойкой погрома – ловкими движениями массивных зеленых лап. Возвращение это произошло в виде вспоминания о стоимости мандрагорового экстракта, равно как и пурпурного бальзама и последующей проекции оной на длинный ряд еще неоткрытых бутылочек.