Спасти Жизнь. Дневник анестезиолога-реаниматолога

Расслаивающая аневризма аорты

– Кто пойдет на протезирование аорты завтра? – спросил, как обычно заведующий.

– Я пойду, – поднял я руку.

– Хорошо, Олег Григорьевич будет анестезиологом – выясни у него детали.

Операция предстояла сложная и длительная, но, чтобы настолько, я и не предполагал. Планировалось панпротезирование аорты. Пациент мужчина, около 45 лет. Сейчас, когда я пишу эти строки, детали, конечно же стёрлись из моей памяти, но основные моменты запомнились на всю жизнь.

Из анамнеза: пациент поступил по скорой помощи, его мучила сильнейшая боль. Она появилась внезапно, сильная (мигрирующая, волнообразная), не купирующаяся морфином (наркотический анальгетик). Боль была – за грудиной, в спине, между лопатками, в эпигастрии. Ей сопутствовало повышение с последующим снижением артериального давления. Пациент просто не находил себе места от этой боли, ему ничего не помогало. Только представьте себе самую сильную боль, которую вы испытали, умножьте её на 10, примерно нечто похожее он испытывал постоянно. Никак нельзя было эту боль унять, остановить, купировать. Это ужасно. Никому не пожелаю испытать такое. Мужчина был страшно измучен этим состоянием, выглядел крайне уставшим, измождённым постоянным болевым синдромом, его страдальческий взгляд молил нас о помощи.

Ему требовалась скорейшая операция по протезированию искусственным протезом восходящей аорты, дуги, нисходящей, грудной и брюшной части аорты. Пациент был стандартно подготовлен и взят в 9:00 утра в операционную. Для того, чтобы хирургам было удобно работать на нисходящей и грудной аорте, мы выполнили интубацию трахеи специальной интубационной трубкой, которая имела два конца, для правого и левого бронха, так называемая раздельная интубация. То есть, мы могли по желанию хирургов выключить одно из лёгких из акта дыхания. Это выполнялось элементарно. Чтобы выключить интересующее нас лёгкое и «спустить» его мы накладывали специальный зажим на правую или левую часть интубационной трубки. Оно становилось безвоздушным, и хирургам открывался свободный доступ к интересующей части аорты.

Эта операция была одна из самых сложных и длительных по времени. Я с непривычки ужасно устал несмотря на то, что мы менялись с основным анестезиологом, давая возможность друг другу хотя бы сходить в туалет. Даже не представляю, насколько было тяжело оперирующим хирургам в течение всей операции стоять на ногах и нести эту громадную ответственность на своих плечах. Операция выполнялась в условиях искусственного кровообращения, гипотермии и защиты мозга от гипоксии с использованием тиопентала-натрия. Это такой специальный медицинский препарат для неингаляционной общей анестезии, ультракороткого действия. Использовали его как дополнение к анестезии. У тиопентала натрия есть одно хорошее свойство, он является антигипоксантом. Снижает интенсивность метаболических процессов в головном мозге, тем самым защищая его. Несмотря на все наши ухищрения с раздельной интубацией, доступ к аорте для хирургов был крайне неудобен. Постоянно мешало левое лёгкое, которое закрывало обзор, плюс ко всему огромное количество коллатеральных артерий, отходящих от аорты, затягивали процесс её выделения. Когда стрелки на часах в операционной подходили к 21:00 мы наконец-то закончили с восходящей аортой, дугой и нисходящей частью аорты. Вся бригада была реально истощена. Хирурги менялись эпизодически, давая друг другу отдохнуть. Но по их угрюмым лицам и настроению было видно, что продолжать стоять у операционного стола для них было крайне тяжело. Каково это, находиться на ногах длительное время известно мне не понаслышке. Когда я только начинал свою карьеру военного врача, у нас был куратор в военно-медицинском институте, наш непосредственный командир, начальник курса отделения подготовки военных врачей. В звании майора медицинской службы. Так вот, когда курс «косячил», наш начальник наказывал нас очень специфическим образом. Майор был прирождённым оратором и мог говорить просто часами напролёт. Он строил весь курс и очень деликатно и вежливо общался с нами, и все бы ничего, но процесс общения был очень долог. Такая профилактическая беседа могла длиться от двух до пяти часов, и неважно было, какое время года и какая погода за окном, будь то дождь или снег, ветер или зной. Мы стояли и слушали, переминаясь с ноги на ногу. Если это была зима, то мы эпизодически, с целью профилактики охлаждения, совершали несколько прогревочных кругов, строевым шагом в составе курса по плацу. И знаете, это очень дисциплинировало, вырабатывало терпение и закаляло характер. В будущем эти качества мне очень пригодились.

Так вот, нам, двум анестезиологам было гораздо легче, в сравнении с несчастными хирургами, мы могли хотя бы перемещаться в пространстве, сидеть, стоять, ходить. Но, тем не менее, усталость была, не столько физическая, сколько эмоциональная. Постоянное внимание на разные детали, контроль многообразных параметров, связанных с течением анестезии, коррекция показателей гемодинамики, водно-электролитного обмена, газового состава крови и т.п. Плюс ко всему, своеобразный «шумный фон» в операционной, связанный с работой медицинской аппаратуры – это жужжание, шипение, попискивание электрокардиограммы, показателей сатурации, всё это эмоционально истощало. Не хотелось ни есть, ни пить, ни смотреть, ни слушать. Хотелось просто спрятаться в укромный тихий уголок и спокойно там сдохнуть.

Есть одна такая фотография, выбранная журналом National Geographic в 1987 году как лучшая. На ней можно увидеть, как доктор, кардиохирург Збигнев Релига наблюдает за жизненными показателями пациента после проведенной им операции по пересадке сердца, продлившейся 23 часа.

Когда я впервые увидел это фото, то словно кожей ощутил атмосферу в той операционной, потому что сам уже успел пережить нечто подобное.

Но в нашей ситуации всё было несколько грустнее, так как мы ещё не закончили.

Нам остался последний рывок, это протезирование брюшной аорты. И тут была сложность. Она заключалась в том, что если отсечь от аорты чревный ствол, который снабжает кровью желудок, двенадцатиперстную кишку, поджелудочную железу, желчный пузырь, печень и селезёнку, а также отсечь почечные артерии, которые кровоснабжают почки и оставить эти органы без кровообращения, то даже в условиях гипотермии, есть риск их ишемии и отмирания. Поэтому нужно было каким-то образом обеспечить им кровоток близкий к нормальному, пока пришивается протез аорты. И такой метод был найден.

Не подумайте, читая эту книгу, что доктора пришли не подготовленными на такую сложную операцию, нет, это совсем не так. Это я тогда был совсем зелёный и не совсем соображал, что вообще происходит. Во время операции я ходил по операционной, засовывая свой любопытный нос практически в каждую дырку, и задавая по каждому, непонятному для меня поводу вопросы, что слегка раздражало моих старших и уже порядком уставших коллег.

Для того, чтобы обеспечить кровоток в жизненно важных органах, перфузиолог, через дополнительный насос аппарата искусственного кровообращения протянул стерильную силиконовую трубку, которая своим передним концом соединялась с артериальной магистралью, отходящей сразу от оксигенатора. Кровь в ней была яркого алого цвета, что свидетельствовало о насыщении её кислородом. Другой же конец был соединен со стерильной трубкой, поданной хирургами с операционного стола. Они через систему тройников соединили эту магистраль со специальными канюлями, которые и были подключены к чревному стволу и почечным артериям. Оксигенированная кровь стала поступать по магистралям к нуждающимся в ней органам. Кровоснабжение жизненно важных органов было восстановлено. Я же продолжал кружить как стервятник вокруг аппарата искусственного кровообращения и перфузиолога управляющего им, пытаясь самостоятельно разобраться во всех этих хитросплетениях трубок с циркулирующей по ним кровью. Для того, чтобы понять откуда и в каком направлении течёт кровь, мне приходилось буквально пальцем прослеживать этот путь, от самого оксигенатора и до пациента. Ну, надо же было чем-то заняться. Тем более что обучение это такой непрерывный процесс, когда ты используешь всё свое свободное время, чтобы получить новые знания. Пока я вникал в движение крови по магистралям, начался последний этап протезирования.

Здесь для хирургов также было достаточно сложностей. Только представьте аорту, которая проходит прямо по передней поверхности поясничного отдела позвоночника, чуть левее позвоночного столба, сам сосуд длинной около 13 см, а толщиной около 25 мм, от неё отходит бесчисленное количество артерий. Это сосуды, питающие позвоночный столб и внутренние органы (чревный ствол), мезентериальные сосуды, питающие тонкий кишечник и другие, более мелкие сосуды. Хирургам очень сложно, тонкий кишечник постоянно соскальзывает со специальных лопаток, закрывая обзор участка, на котором они работают. Все эти артерии необходимо выделить и пересадить на протез. Если что-то забыть, то это может привести к ишемии и некрозу (отмиранию органа). Но хоть и сложно, и местами слышно раздражённую речь уставших докторов, они справляются, и процесс близится к завершению.

Мы же безмолвно наблюдаем за их работой, мысленно скрестив пальцы в надежде на скорое благополучное завершение. Уже приходится достаточно сильно напрягаться, чтобы сфокусироваться и не пропустить ничего важного. Сегодняшний день, плавно перешедший в ночь, кажется бесконечным. Особенно в операционной, в которой окна заклеены плотной пленкой, и с самого утра операционная ярко освещена. Возникает такое ощущение, словно ты попал в казино, только вместо игрового стола – операционный, и на кону чья-то жизнь. Если бы не часы на стене, то было бы совсем непонятно, какое сейчас время суток.

Закончилась операция около 1:00 ночи. Был очень долгий процесс хирургического гемостаза. В результате глубокой гипотермии, длительного искусственного кровообращения, организм пациента испытал серьезные метаболические изменения, которые проявились нарушением системы гемостаза. Плюс ко всему, нещадно кровил на всём протяжении хирургических швов сделанный из искусственного материала протез. Кровь под действием артериального давления буквально пропотевала через швы. Предпринимались всевозможные на тот момент действия, чтобы остановить это кровотечение. И только спустя пару часов удалось значительно снизить его темп.

Мы спустили пациента, когда на часах было 3:00 ночи. Ещё примерно минут 30 мне понадобилось, чтобы добраться домой, ещё 30 минут на то, чтобы уснуть. И всю оставшуюся, короткую ночь, до самого утра мне снилось, как мы боремся с послеоперационным кровотечением.

Глава 6

Правый желудочек

Чтобы проявить себя нередко требовались такие качества как смелость и решительность, так как не всегда сразу понятно, насколько может быть трудной процедура и какие осложнения в ходе её выполнения могут возникнуть. В этот раз меня попросили выполнить пункцию перикарда у возрастной пациентки, после операции аортокоронарного шунтирования. Заведующий всегда просил так, что это звучало вроде бы и как просьба, но с вызовом – посмотрим, способен ли ты на это, сынок, или нет. Не знаю, возможно, этот подтекст выдавали тараканы в моей голове, а возможно и нет. Ну, собственно, почему бы и нет. Я всегда готов. Почти всегда.

Но после моего согласия стали выясняться не совсем приятные детали. Да, у пациентки есть жидкость в перикарде, но вот место для её пункции не совсем стандартное. Обычно перикардиоцентез (пункция перикарда с извлечением оттуда жидкости) выполняют из субксефоидальной точки, она находится прямо под мечевидным отростком грудины. Направление иглы выбирают справа налево, в место наибольшего скопления транссудата. Транссудат скапливается в самой нижней части перикарда, как бы окружая правый желудочек. Это выявляется на ультразвуковом исследовании, там же и определяется наилучшая, самая безопасная точка для пункции. В моём же случае, видимо за счет послеоперационных спаек, жидкость у женщины застряла в другом месте, несколько выше. И по УЗИ наилучшая точка была совсем не в стандартном месте.

Меня пригласили в процедурный кабинет, который находился тут же, на этаже отделения реанимации. Юрий Кириллович предупредил, что, если что-то пойдет не по плану, он будет рядом.

– Тебе поможет врач УЗИ, будешь колоть под его контролем.

Про себя думаю, ну окей. Захожу в процедурку, осматриваюсь. Женщина лежит на кушетке, стерильный стол со всем необходимым уже готов. Медсестра тоже на месте. Процедуру решили проводить под местной инфильтрационной анестезией.

– Как у вас дела? – Спрашиваю у пациентки.

– Всё хорошо, – отвечает она. – Жду вас.

Ну что же, тогда начнем. Надеваю маску, шапочку, обрабатываю руки и надеваю стерильные перчатки. Ультразвуковист ставит датчик в четвёртое межреберье по парастернальной линии.

– Эээ, почему сюда? – спрашиваю я.

– Здесь наилучшая точка, в стандартном месте из-под грудины нет места для пункции, – отвечает доктор.

Я начинаю нервничать, тут как бы опасно колоть-то! – Проносится мысль в моей голове. Здесь есть риск повредить ветку маммарной артерии, и правый желудочек совсем близко, а игла, которой необходимо колоть, толстая и острая. Стою в замешательстве, соображаю, как не навредить в этой непростой ситуации. Доктор, словно видя мои мысленные стенания, говорит вслух, обращаясь ко мне:

– Артерию я вижу, всё под контролем, глубину погружения иглы тоже буду контролировать. Мол: «Не бойся ординатор, давай коли уже».

Собираюсь мыслями, духом. Всё же успокоился немного, ладно, надо начинать. Набираю в шприц с тоненькой иголочкой раствор лидокаина 2%. Ещё в армии понял, что местная анестезия с лидокаином гораздо эффективнее, чем новокаин. Предупредив пациентку, делаю вкол, ввожу лидокаин, формирую лимонную корочку. Далее, через инфильтрованную кожу веерообразно разгоняю лидокаин, предпосылая его глубже по ходу продвижения иглы.

– Всё хорошо у вас, не больно? Голова не кружится? – спрашиваю женщину.

– Да, всё хорошо.

Отлично, тогда продолжаем. Беру со столика серый катетер. Он один из самых длинных и толстых. Врач показывает мне пальцем направление иглы.

Делаю вкол, прохожу глубже, прямо по верхнему краю ребра, чтобы не повредить межреберные сосуды. Останавливаюсь, поднимаю взгляд на доктора, он кивает мне, мол, все нормально, продолжай. Чувствую, как мне становится нестерпимо жарко. Чем глубже прохожу иглой, тем волнение нарастает, все сильнее и сильнее. Постоянно аспиририрую, подтягивая поршень шприца на себя, чтобы не пропустить эту долгожданную выпотную, жёлтую жидкость. Задача только кончиком иголки провалиться в перикард и увидев поступление трансудата в шприц, извлечь острую иглу, чтобы не допустить повреждения правого желудочка, одновременно углубляя пластиковую трубку от катетера глубже в полость перикарда. Но перикарда всё нет, как и транссудата. Я уже достаточно глубоко и чувствую, что пора остановиться.

Спрашиваю доктора:

– Глубоко ещё?

– Ещё буквально пару сантиметров, – отвечает он.

– Ну, хорошо.

Стиснув зубы под хирургической маской, продолжаю углубляться. Вдруг чувствую характерный провал. Стоп. Подтягиваю поршень шприца на себя, в шприц набирается достаточно густая и темная жидкость, да это же – кровь! Чёрт.

Остановился, мне надо понять, где я и что это за кровь. Она тёмная и очень похожа на венозную. Такое бывает при гемоперикарде, когда удаляются электроды и из какого-нибудь повреждённого острым краем металлического электрода, сосудика, в перикард набегает кровь. Стою размышляю над этим, буквально впившись взглядом в место пункции. Словно пытаюсь разглядеть, где же там, на каком уровне заканчивается иголка. Понимаю, что шприц в моей руке как-то странно двигается. Как будто качается, вправо-влево, вверх-вниз. Разжимаю пальцы, выпуская шприц из руки. И вижу, как шприц раскачивается, как будто в такт ритма сердца. Понимаю, что я, скорее всего, стою прямо в правом желудочке. От этой мысли спина покрывается испариной, ноги слабеют. Поднимаю взгляд на доктора, смотрю ему прямо в глаза, и понимаю, что он сейчас переживает очень схожее состояние. Он говорит мне, стараясь сохранять полное спокойствие:

– Выхооодим отсюда. Его фраза звучит так, как будто он предупреждает меня, что действовать надо крайне аккуратно. И я медленно извлекаю шприц, прижимая место пункции ваткой. Женщина в порядке, жалоб нет. Уже хорошо. Переводим её в ближайшую палату и оставляем под наблюдением, с контролем перикарда.

Нам очень повезло, что не было кровотечения. Стенка правого желудочка это всё же мышца, и она сократилась в месте пункции. Почему произошло такое осложнение? Ведь был контроль УЗИ? Скорее всего объём транссудата был переоценён, он растёкся тонким слоем по всему перикарду, и поэтому так получилось. Благо всё закончилось благополучно для всех. Но из этого инцидента я вынес урок на всю жизнь. Не надо слепо никому верить, ультразвук – это мир теней, и доктор может ошибиться с оценкой состояния. И второе: все процедуры должны выполняться по четким показаниям. Сам по себе выпот в перикарде не показание для пункции, а вот сдавление сердца и клинические признаки нарастающей тампонады – это показание. И в случае тампонады жидкости точно будет достаточно для более-менее безопасной пункции. И риск в этом случае будет более оправдан, чем в нашем случае – когда данная процедура планировалась лечащим врачом только ради скорейшей выписки пациентки домой. А в итоге эта поспешность чуть не привела к трагедии. Из этого вытекает ещё один постулат: благими намерениями выложена дорога в ад! Запомните это! Это действительно так. В моей последующей практике встречалось достаточно много случаев, когда в преследовании идеальных результатов достигался итог, далёкий от идеала, а в некоторых случаях всё заканчивалось плачевно.

В дальнейшем наша пациентка была благополучно выписана домой, а я с того момента стараюсь никогда ничего не делать без чётких показаний.

Глава 7

Искусственное кровообращение

Наша работа в качестве ординаторов была организована в режиме ротации. То есть, год был поделён на месяцы и каждый новый месяц ты занимался в новом секторе. Например, сначала месяц работы в операционной, где каждый ординатор закреплялся за каким-нибудь опытным анестезиологом и был ему помощником в течении всего срока. Ординатор был руками, быстрыми ногами, и, естественно, писателем истории болезни, листов назначения и всего прочего. Если «взрослому» анестезиологу попадался толковый ординатор, это, на мой взгляд, для них было подобно манне небесной. Сиди в ординаторской за чашечкой кофе и раздавай задачи, молодой доктор всё выполнит, главное проконтролировать.