Век-волкодав

– Товарищ Москвин! – донеслось из угла. – А как же вы? Кто будет группой руководить?

Бывший старший оперуполномоченный взглянул недоуменно:

– Все вопросы, товарищи, в Сенатский корпус. Третий этаж, кабинет секретаря ЦК Льва Борисовича Каменева. Волнуетесь, что без начальства остались? Не беспокойтесь, пришлют.

Повернулся, шагнул к двери. За спиною – негромкий гул. Не ожидали! С утра прошел слух, будто товарищ Рудзутак от должности освобожден, а Техсектор распущен, к полудню из Сенатского корпуса сообщили, что вопрос еще решается, но любом случае на службе останется хорошо если половина сотрудников. Ко всему еще – сургучные печати на дверях, словно после визита ОГПУ. А если вспомнить, что подобное творится во всем Центральном Комитете, то поневоле задумаешься. В Главную Крепость по крайней мере пускают, а в здании ЦК на Воздвиженке караул стоит при карабинах и штык-ножах.

В Чудском монастыре печатей не было. Особый режим, своя охрана. Руководитель научно-технической группы Леонид Семенович Москвин имел возможность беспрепятственно собрать сотрудников, дабы сообщить пренеприятное известие: он переведен на другую работу, группа же будет формироваться заново. Из кого – новому начальству виднее. Пока говорил, в лица всматривался, словно перед расстрельной стенкой, когда приговор уже зачитан. Здесь смерть никому не грозит, но понаблюдать все равно интересно.

Коридор был пуст. Леонид устало повел плечами и направился в сторону своего бывшего кабинета. Хорошо, вещами не успел обрасти. То, что в ящиках стола, в портфеле уместиться, а сейф можно забрать целиком, вместе с содержимым.

Он хмыкнул, представив, что сейчас творится в коридорах и курилках. Зашевелился народ, забегал. Ткнули палкой в муравейник!

Чистку Центрального Комитета начали готовить еще в ноябре, когда Троцкий тяжело заболел. Однако к январю все вопросы утрясти не удалось, слишком лакомые куски приходилось делить Скорпионам. И заменить людей непросто, чуть не треть сотрудников подлежала скорому увольнению, в первую очередь сторонники покойного Льва и здравствующего Кобы. В качестве компенсации Сталину отдали военное ведомство. Как выразился злоязыкий товарищ Радек: «опричный удел». Пусть там своих сторонников и собирает, в Центральном Комитете отныне места «опричникам» нет.

Кто победил? Леонид не торопился с ответом. Скорпионов стало меньше, но схватка еще в самом разгаре. «Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин. Вали друг друга!»

* * *

Оказавшись в кабинете, товарищ Москвин первым делом открыл сейф и достал фотографии Тускулы. Их лучше забрать, вдруг сейф придет опечатывать комиссия? Лишние вопросы, лишние сплетни… Китайский чай в большой жестяной банке и купленную на Тишинском рынке мяту решил оставить. Традиция!

Замок портфеля щелкнул за секунду до того, как в дверь негромко постучали.

– Войдите!

В кабинет заглянула Сима Дерябина, дернула острым носом.

– Заходите, – кивнул Леонид. – И двери закройте.

Усадив гостью, товарищ Москвин не всякий случай лично проверил замок, затем, вернувшись к столу, положил перед Симой листок бумаги и карандаш.

– Составьте список сотрудников группы. Тех, кого прислал Рудзутак, не включайте. Кого именно, подсказать?

Сибирская подпольщица только носом повела. Леонид улыбнулся.

– Я за их лицами наблюдал. Очень поучительно! Этих всех – поганой метлой. Остальные – на ваше усмотрение, но если сомневаетесь…

Договаривать не стал, уж больно взгляд у товарища Дерябиной был выразительный. Карандаш завис над бумагой, резко клюнул, выведя единичку, опирающуюся на круглую скобку. Остановился. Бывший старший уполномоченный понял.

– Меня не пишите. Группой пока будете руководить вы.

Девушка, удивленно моргнув, коснулась ладонью губ, но Леонид покачал головой.

– Уже решено. Я скоро уезжаю, а кого попало товарищ Ким назначать не хочет. Группу временно подчинят Общему отделу, он огромный, на нас и внимания не обратят. Группой больше, группой меньше.

Карандаш вновь скользнул по бумаге. Товарищ Москвин подошел ближе, наклонился. «Технический сектор?» Ага, ясно.

– Техсектор, товарищ Дерябина, решено оставить. Он будет заниматься тем же, что и бывшая Техническая группа – на письма трудящихся отвечать. Зачем для этого нужен сектор, сам не знаю, но вроде бы его собираются нацелить на международные контакты по линии науки. Будут искать идейно близких изобретателей и конструкторов.

На это раз взгляд Симы был особо выразителен. Бывший старший уполномоченный нахмурился:

– Товарищ Дерябина, не впадайте в пессимизм. Помощь международного пролетариата в деле создания Вечного Двигателя переоценить невозможно!

Не выдержал, рассмеялся:

– Сектор – еще ладно, кому-то не захотелось штаты сокращать. Иное интересно. Знаете, кто будет руководить этой лавочкой? Ни за что не догадаетесь…

И вновь не удалось фразу закончить. Стук в дверь помешал – громкий, требовательный. Не костяшками пальцев, и даже не кулаком.

Листок бумаги исчез. Сибирская подпольщица деловито расстегивала маленькую кобуру при поясе. Вновь ударили. Товарищ Москвин прислушался, покачал головой:

– Приклад или рукоятка револьвера… Сима, в любом случае это за мной.

Ответом была веселая улыбка. Пистолет в руке, острый нос повернут в сторону двери. Бывший бандит по кличке Фартовый одобрительной кивнул. Сильна! Была бы с ним в Питере Сима, а не Сергей Пан с его дворянскими замашками, то и за границу можно было бы уйти. Вместе бы не пропали!

…Чекист Пантёлкин беззвучно оскалился. Ушли бы, как же! И словно воочию увиделось: Литейный проспект, раннее утро, предрассветный ноябрьский мороз. Они с товарищем Дерябиной входят в подворотню, Сима делает вид, что оступилась, пропускает его вперед, стреляет в спину…

– Спрячьте оружие, товарищ Дерябина. И кобуру застегните!

Открыл, даже не спрашивая. На тех, кто на пороге стоял, поглядел.

– Зачем по двери колотили? Вас что, не учили, как арест производится?

Двое крепких парней, – один в штатском, другой в знакомой светлой форме при петлицах, – переглянулись.

– Дерево больно толстое, – ухмыльнулся «штатский», – боялись, не услышите.

Второй – тот, что в форме, глядел серьезно. Осмотрел кабинет. Заметив Симу, неодобрительно дернул губами:

– На два слова, товарищ Москвин. Пожалуйста, в коридор.

Весельчак, закрыв дверь, развернулся, стер с лица улыбку.

– Товарищ Москвин, прошу одеться и пройти с нами. Вам велено передать…

Замолчал, на второго взглянул. Тот шагнул ближе:

– Слова из песни. «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия – сильно царство, братцы, с ума нейдет.»

Бывший старший уполномоченный вздохнул:

– Ах, тошным мне, доброму молодцу, тошнехонько,
Что грустным-то мне, доброму молодцу, грустнехонько

Гостей он ждал ближе к вечеру, но кто-то оказался слишком нетерпелив.

– А купил бы, братцы, на Пожаре три ножика,
А порезал бы я, братцы, гончих-сыщиков