Играем!
Плащ падает на землю. Поверх него – камзол. Холодный воздух заполняет ворот рубахи.
– Жребий, синьоры!
Тяжелый дукат неохотно, медленно взлетает к низкому серому небу. Взлетает, замирает на миг, словно раздумывая.
Орел?
Решка?
Вместо орла – чей-то заносчивый профиль в окружении полустертых латинских букв.
Вместо решки – рыцарь в доспехах с пучком стрел в левой руке.
Рыцарь – это я. И стрелы со мной, маленькие, завернутые в белую тряпицу.
Дукат все еще падает. Медленно, медленно… Публика замирает в ожидании, начисто забыв, что это все – комедия, где бьют и убивают понарошку.
Орел!
Лицо крепыша в этот миг становится похожим на золотой профиль. Его выстрел – первый.
Сарбаканы!
Краснодеревщик постарался: «дудочка» маркиза ничем не отличается от моей, даже лучше – полированная, с затейливой змейкой орнамента.
Колючки!
Тряпица разворачивается медленно, дабы зрители успели почувствовать, ощутить весь ужас этих маленьких стрел, готовых вонзиться в руку, в горло, в лоб.
Все?
Нет, не все. Арлекин не был бы Арлекином, если бы упустил возможность потянуть время. Скучным равнодушным голосом поясняю, как лучше брать колючку, как вкладывать ее в «дудочку».
Капитаны сердятся, супят брови.
Смешно!
Теперь веселая игра: у кого ноги длиннее. Вы победили, синьор Гримальди, значит, вам и шаги отсчитывать!
Раз… два… три…
Один плащ – налево, второй – направо.
По местам!
Синьор Гримальди вкупе с синьором Монтечело успешно делают вид, что им не по себе. Не отстает и шевалье. Маркиз внешне спокоен, но мне почему-то никак не удается разглядеть его лицо.
Новая игра: у кого руки длиннее. Так-так, дорогой дю Бартас, значит, вам и платком махать.
Литавры, барабанная дробь, тихий вздох зала, белый всплеск слева…
…И легкий, еле заметный ветерок у самого уха.
Все правильно! Злой Капитан не может поразить доброго веселого Арлекина.
На то и комедия!
Теперь можно повертеть сарбакан в руке, поднять колючку, поднести к глазам.
Пауза – уже последняя. Публика это любит!
Еще, немного еще…
Пора!
* * *
Опускаю сарбакан, вытираю платком губы и облегченно вздыхаю.
Отыграл!
Теперь очередь Капитана. Сейчас он должен поднести руку к горлу, нащупать иголку…
Подносит, нащупывает.
Падает.
Падает?
Хорошая импровизация, очень хорошая! Маркиз оказался прекрасным актером. Но почему кричит синьор Монтечело? Почему синьор Гримальди…
– Он… Он умер! Господа, он мертв!
Что такое? Эта реплика – лишняя, совсем лишняя! Ведь это все – комедия! Зачем же…
Холодный воздух – в лицо, теплое запястье – под пальцами.
Все еще теплое…
Отпускаю его руку, встаю, хотя на плечах – глыба свинца, словно у дантовских грешников.
Слишком поздно!..
Слишком поздно я понимаю: таких комедий не бывает. Смерть – никудышный актер, у нее все – взаправду.
– Гадюка!