Грани сумерек

– Гость в дом – радость в дом, – изобразил гостеприимный жест я. – Проходи.

– Пожрать чего есть? – потер осунувшееся лицо ладонью он. – Со вчерашнего дня крошки во рту не было. И это… Мне бы умыться, если можно. В таких дебрях всю ночь шарахался – жуть. Хватает еще в столице медвежьих углов, причем в самом прямом смысле.

– Ванная тут, – ткнул я пальцем в дверь, на которой с незапамятных времен висела овальная фигулька с изображенной девчушкой, стоящей под душем. Счастливое и безоблачное прошлое, никто в этих безобидных предметах и не думал усматривать мотивы педофилии.

Снять ее, что ли, от греха? И вторую, с туалета, ту, на которой писающий мальчик изображен, тоже?

– Мое почтение всем тут обитающим, – заглянул в комнату Нифонтов и помахал рукой.

– Да пошел ты, – фыркнула Жанна, глядя на оперативника. – Сто лет бы тебя не видеть.

– И то правда! – пробурчал Родька из-под кресла. – Тоже мне гость. Приперся с пустыми руками, да еще корми его. Не надо нам таких гостей!

– Они тоже очень рады тебя видеть, – хлопнул я Николая по плечу. – Иди умывайся, а я чайник поставлю пока.

– Врун! – одновременно сообщили мне слуга и спутница.

Ну вот невзлюбили мои домашние сотрудника отдела. Впрочем, есть такое ощущение, что они вообще никому, кто приходит сюда, не рады. Ну, кроме разве Вавилы Силыча.

– Так что там с товарищем Антуаном? – спросил я у Николая, когда тот маленько подкушал и с немалым удовольствием пил третью чашку чаю, в которую перед тем кинул пять кусков сахару. – Я глянул по нему кое-какую информацию – он был шалун, причем изрядный. Говорил много лишнего, часто выдавал свои фантазии за факты и искренне верил в то, что гениален как журналист.

– Все так, – подтвердил Нифонтов. – А еще любил разоблачать все и вся, даже в тех случаях, когда это было откровенно нелепо или небезопасно. Потому и нашли его как-то утром синенького и холодненького в машине на подземном паркинге одного из торговых центров. Мигом поставили диагноз «разрыв сердца», выписали отказную по открытию уголовного дела, кремировали и похоронили.

– Может, правда он до чего-то такого докопался? – предположил я. – Раз в год и палка стреляет. Не исключено, что он сам не понял, что залез не туда.

– Одна из последних статей была о том, что кое-кто… – Нифонтов многозначительно глянул на меня и ткнул пальцем в сторону потолка. – Кое-кто играет в той же лиге, что и сам Осьмянин. В половом смысле. Так это, нет – уж не знаю, но, положа руку на сердце, крепко в этом сомневаюсь. Там человек, во-первых, в том возрасте, когда даже и гетеросексуальные излишества уже не сильно нужны, а во-вторых, прошедший через горнило девяностых, пяток локальных войн и все остальное прочее, что к нашей действительности прилагалось. Знаю, подобная характеристика не показатель, всякое случается, но тут все же есть ряд обоснованных сомнений. Но вот в то, что он, узнав о себе новые интимные подробности, запросто мог дать распоряжение смутьяна Антошку закопать, как картошку, верю сразу. И даже не осуждаю подобное решение, хоть служебное положение меня к этому обязывает. Ну, просто всему предел должен быть, даже в разрезе скандальной славы.

– Поддержу. Тем более что не так уж много с уходом эдакого красавца общество потеряло, – усмехнулся я. – Мне другое интересно. Слушай, а как этот Осьмянин на такое кладбище попал? Ему вроде по штату не положено, не того калибра особа.

– Да у него дед был о-го-го какой – генерал, конструктор и так далее. Этот участок ему государство еще в те времена выделило. Грех такое говорить, но хорошо, что он не дожил до того времени, как внук взрослеть начал, и раньше помер.

– Твоя правда, – согласился с ним я. – Но вот еще одна странность – отчего его колдун в свою свиту взял? Вспомни предыдущие мишени – злодей к злодею, один другого краше, что при жизни, что после смерти. И тут на тебе скандальный хроникер, да еще и из заднеприводных. Как-то не монтируется.

Я, кстати, этот момент еще тогда отметил, когда самое первое досье читал, то, которое забраковал как халтуру, чем и вызвал неприязнь у нового начальника охраны Ряжских. Правда же нелогично: в одной компании собрались бизнесмены, политики, уголовник – и вдруг вот такое чудо в перьях, которое тяжелее телефона сроду ничего в руках не держало. Логики нет.

Если только для смеху Кузьма его в свою бригаду включил. Или, может, для ровного счета? Времени, к примеру, у него не оставалось для того, чтобы кого-то получше найти? А может, хотел всю гамму людских профессий собрать. Среди «отвратительной восьмерки» ведь еще один представитель творческого цеха есть, правды ради.

Впрочем, это не столь и важно. Мало того, мне такие расклады только в радость. Посмертие ведь во многом определяется тем, как ты при жизни существовал, и не только в смысле воздаяния за дела. Возьмем, к примеру, моего предыдущего фигуранта, господина Смелкова. Вон в какую тварь он превратился, причем довольно-таки быстро. А почему? Да потому что в нем и под конец той, земной жизни, людского уже не сильно много оставалось, а переход на другую сторону бытия эти остатки окончательно выжег. Не сразу, разумеется, постепенно. Но еще пара-тройка месяцев, и крови на той стройке пролилось бы куда больше, вошел бы он во вкус и начал рвать всех подряд – и причастных к охулке его бывшего имени, и непричастных. Любых. Главное – живой крови напиться, той, которую бывший бизнесмен и в земном своем воплощении уважал. Не в прямом смысле, конечно, но тем не менее.

А Осьмянин этот персона куда более мелкотравчатая. Если Смелкова можно сравнить, к примеру, с волком, который рвет своего противника клыками, то Антошка при жизни был комаром, который под покровом темноты кровь из жертвы тянет и в сторонку отлетает при простом взмахе ладони. Вряд ли на новом пласте бытия в нем что-то изменилось.

– Без понятия, – ответил на мой вопрос оперативник, монтируя из сыра, хлеба и колбасы некую конструкцию, которую бутербродом назвать было уже сложно. – Подобные мелочи ни на что не влияют, потому тратить время на их осмысление считаю нерациональным. А вот то, что этот паразит потихоньку от безобидных шалостей переходит к откровенному насилию, меня совершенно не устраивает. На модном показе в ту субботу он модельку одну, некую Дарью Камышову, чуть не придушил, причем чужими руками.

– Чужими руками? – переспросил я. – Подселился в чье-то тело?

– Именно, – кивнул Николай. – И, что примечательно, владелец тела согласия на такое не давал. Вернее, владелица. Я сам ее допрашивал, три раза уточнил, не называла ли она какому-то незнакомцу перед тем, как память потерять, свое имя, заработал в ее глазах, скорее всего, репутацию капец какого странного полицейского – все впустую. Нет, ничего такого. Вокруг все свои находились, суета, ор, до показа времени оставалось всего ничего. А потом – темнота. В себя пришла – кругом стало еще шумнее, чем раньше, ее семеро за руки держат, а под ней заклятая подружка Камышова сипит, хрипит, глаза пучит, за горло держится. Жуть, да и только!

– Думала, послышалось, – в кухню впорхнула Жанна. – А нет, все правильно, Дашку Камышову чуть не убили, да? И жаль, что не убили, это та еще стерва. Помню ее, пересекались мы на разных мероприятиях. Я сама, конечно, не ангел, но до нее мне далеко. Принципов – ноль! Для нее главное – первой стать, во всем, и цена вообще не важна. Да она лучшей подруге стекла толченого в туфлю сыпанула перед показом, чтобы контракт с одним модным домом увести. И главное, этого почти не скрывала, наоборот, вроде как гордилась сделанным. Ну да, мы все друг друга не любили, время от времени случалось всякое, что уж там, но вот так, не за спиной, напоказ – никогда.

А, ну да, конечно. Она при жизни ведь как раз в тех кругах вращалась. Времени прошло немного, вот она и подхватилась, услышав знакомую фамилию.

– Эволюционирует Осьмянин, как и положено, – подытожил Николай, который Жанну, ясное дело, не слышал. – Но то хорошо, что мы это сейчас выяснили, а не после, до того, как кто-то умер.

– Да почему ты решил, что это именно он? Почему не кто-то другой? Или бедняга, руками которой он модельку чуть не задушил, все же что-то запомнила?

– Говорю же, ничего она не помнит, черное пятно. А вот другая бедолага, которая не так давно прямо на подиуме с себя всю одежду сняла, а после в народ отправилась с призывами к свальному греху, вспомнила голос, который звучал в ее голове тогда, когда она себе не принадлежала. И сразу его узнала. Фигня в том, что у нее с Осьмяниным в свое время возник крепкий конфликт из-за одного небедного мужичка, близкого к миру моды, каждый из них на него свои права предъявлял. Так что спутать она ничего не могла, хотя сама в случившееся особо не верила. Списывала все на застарелую усталость и нервное расстройство.

– Слушай, я про этот случай в Сети читал. И даже фотку видел. Там еще говорилось о том, что эта модель таким поведением на показе, по сути, себе профессиональный приговор подписала. Мол, да, шокирующее поведение в этом бизнесе явление нередкое, но не настолько же?

– И она не первая, у кого карьера за последние полгода полетела ко всем чертям. Еще были истерики, падения в зал, драки с модельерами, странные откровения журналистам и так далее. Просто раньше все эти случаи носили достаточно локальный характер, потому в поле нашего зрения не попадали.

– Осьмянин, Осьмянин, – пробормотала Жанна. – Что-то очень знакомое. Глянуть бы на него.

– Коль, у тебя фотография этого подиумного злодея есть? – поинтересовался я у гостя.

У меня в досье она тоже имелась, но, во-первых, мне было лень идти за ноутбуком, во-вторых, пришлось бы делиться всей информацией с Нифонтовым. Нет, я это делаю, но дозированно, кое-что приберегая исключительно для личного пользования.

– Есть, – кивнул тот, достал смартфон и через пару секунд показал мне его экран. – Вот, смотри.

Ну, не совсем он и фрик, этот Антуан. На вид нормальный парень лет тридцати с гаком. Прическа немного странная, ну так и сфера личного применения у него была такая, в которой чем ты чуднее, тем востребованнее.

– Так это Гнус! – взвизгнула Жанна. – Точно-точно! А что, выходит он тоже скопытился, да?

– Гнус? – переспросил я у нее. – Почему Гнус?

– Потому что он такой и есть, – ткнула пальцем в экран девушка, причем после этого фотка перелистнулась, и на следующей я увидел селфи, на котором Николай находился щекой к щеке с какой-то улыбающейся девушкой, и это была не Людмила. Я его подругу-ведьму хорошо запомнил, хоть и видел ее всего пару раз, и то несколько лет назад. Просто реально красивая девушка, глаз не отвести.

– Я так понимаю, мы уже общаемся не вдвоем, а втроем? – мигом убрал телефон в карман оперативник, как видно смекнувший, что я увидел снимок, не предназначенный для моих глаз. – Верно же?

– Верно, – подтвердил я. – Тебя это не слишком смущает?

– Да нет, – изобразил на лице некую гримасу Нифонтов. – Нормально все. Просто обычно я с этими сущностями немного в другой плоскости, скажем так, сотрудничаю.

– Знаю, как ты сотрудничаешь, – язвительно процедила Жанна. – Последнюю нежизнь у таких, как я, отбираешь.

– Так почему Гнус? – повторил свой вопрос я. – Подетальнее объясни, будь добра.

– Да человек он был дрянь, жадный и подлый. А журналист, наоборот, хороший. Его колонки куча народу читала, в том числе и профи из нашего бизнеса, вот он девчонкам карьеры и ломал, писал про них разные мерзости. Мешает тебе кто-то, зашли Гнусу денег, и все, дело сделано. Не наверняка, конечно, но с высокой долей вероятности. Плюс у него всегда можно было разжиться настоящим голландским «быстрым». Половина наших у него затоваривалась.

– Чем?

– Амфетамины, – пояснила девушка. – Препараты для расширения сознания. Что ты так на меня смотришь? Знаешь, как мы все уставали?

– Интересно девки пляшут. Что еще расскажешь про этого многогранную, как выяснилось, личность?

Для Николая информация о том, что покойный Осьмянин, помимо всего прочего, еще барыжил наркотой, промышлял сводничеством и мутил какие-то совсем гнилые темы, связанные с порнографией довольно жесткого пошиба, оказалась новостью, так далеко в прошлое нашей новой мишени он не забирался.

– Спасибо вам, барышня, – обратился он к Жанне, которую, разумеется, не видел. – Помогли.