Крайний случай

«Когда ж у тебя аккумулятор сядет, – забеспокоилась Алла. – Когда ж этот кошмар закончится? Неужели он сам ничего не чувствует? Изверг!» Она приподнялась, уперлась двумя руками в бесчувственное тело и перевалила его на бок.

Из мужниной носоглотки раздались звуки, похожие на рокот металлической лебедки, накручиваемой на барабан, сквозь который пробивался цокающий стук стопора.

Пронзительные взгляды на храпуна не наносили тому никакого вреда, тычки под ребра уже не вызывали ответной реакции. Алла вспомнила о тяжелой чугунной сковородке…

Внезапно на кухне басисто загудел холодильник, подаренный еще на свадьбу. Уж сколько лет Алла твердила: надо поменять эту колымагу, работавшую так, что дрожал пол и звенела посуда. Без толку. Но в этот миг Алла мысленно его поблагодарила. Холодильный агрегат своим ровным рокотом заглушил пронзительный храп мужа. Стало легче. Алла закрыла глаза. Но только показались первые миражи надвигающегося сна, как холодильник умолк… Спать расхотелось.

«Мог бы постараться не храпеть, – размышляла Алла. – Подлечился бы в крайнем случае. Неужели нет никакого лекарства?.. Но, с другой-то стороны, бедный, как он изменился. Работает день и ночь. Конечно, тяжело ему. Пьет же не оттого, что ему хочется, а потому что надо с тем, с другим договориться. Иначе дело не сдвинется. Ради нас старается».

Раздались всхлипы и постанывания, перемежаемые внутриутробным клокотанием. Будто маленький шаловливый чертик, каким-то непостижимым образом пробравшийся мужу в живот, взахлеб смеялся над Аллиными переживаниями. Но она, наперекор подначиванию нечистой силы, наклонилась над ним, уставшим, и поцеловала его в слегка колючую щеку.

Словно испытав снисхождение благодати, муж перешел на спокойное сопение, похожее на осторожные вдохи-выдохи через свисток. Эти скромные милицейские сигналы очень скоро усыпили Аллу. И ей приснилось, что она опять молода, шла по аллее родного города под руку с мужем, испытывая давно уже забытое пьянящее чувство притяжения к нему. А где-то неподалеку слышался глухой рокот Черного моря… каковым во сне казались гудение холодильника и хриплые сопящие звуки храпа.

Скунс

«Придумано много запахов для отпугивания насекомых, а вот запахи для отпугивания людей придумывать не надо – они всегда при себе…»

Жена брезговала стирать грязные мужнины вещи, а Сам не любил опускаться до дел, которые его отец считал исключительно женскими. Вот и ходил Сам неделями, а то и месяцами в одном и той же одежде, пропревавшей настолько, что снимать ее приходилось очень осторожно, чтобы та не порвалась. Домашние, и даже теща, давно привыкли к тому, что от Самого исходил пренеприятный душок. В организации, где он работал, не могли притерпеться…

– Чем это у вас пахнет? – спросил молодой специалист, зайдя в раздевалку организации. – Крыса, что ли, сдохла?

– Какая крыса? Это от человека разит, – сообщил один из старых работников. – Есть тут у нас один. Свыкнешься.

– С этим сложно сжиться, – отозвался другой труженик. – Утром прихожу в чистой одежде, оставляю ее здесь, а к вечеру, как переодеваться, она вся пропитывается запахом этого скунса. Уж что только ни делал: дезодорантом шкафчик обрызгивал и лосьоном его протирал – не помогает.

– Ты думаешь, почему здесь форточка постоянно открыта? Потому что весна? Нет, мил человек. Она в любой мороз открыта, – включилась в разговор случайно вошедшая в раздевалку уборщица. – А если закрыта, так я дыхание задерживаю и быстрее к окну.

– Да, мужики, ну у вас тут и обстановочка. Прямо газовая камера, – оценил ситуацию молодой специалист. – Поговорите с ним.

– Говорили уже много раз. Да где ты видел, чтобы туалет на разговоры реагировал? Пусть даже ходячий. Домой придет, бутылочку водки опростает, а утром спрыснется одеколоном – и на работу…

Такие или примерно такие разговоры возникали спонтанно. Они вспыхивали, как упрямые язычки пламени на подпитываемом все новыми углями кострище, когда в коллектив приходил новенький или Сам раздевался в чужом шкафчике…

Сам помимо того, что не менял одежды, еще и мылся крайне редко. Раньше, когда он ухаживал за будущей супругой, то регулярно посещал бани и душ и даже уши чистил, а после женитьбы и рождения сына он эти занятия забросил. И надо сказать: ностальгии не испытывал. Нет, иногда он посещал баню, но мытье и парилка там были скорее побочными процедурами, поскольку ходил туда Сам, чтобы с друзьями водочки выпить. И вот, кроме своей пахучей одежды, он носил с собой крепчайший запах перегара, на который сотрудники особого внимания не обращали, но сотрудницы, учуяв ядреный коктейль, едва чувств не лишались. И как-то в момент легкого забытья, после очередной бани на него снизошло…

Из кабинета Скунса, которого звали Сам исключительно дома, вышла женщина. Это была Галя, Галочка, секретарша и любовница шефа, в которой тот души не чаял. Сделала пару шагов и упала без чувств…

– Мужики, быстрее «скорую» вызывайте! – раздался тревожный крик. – Опять сотрудница траванулась!

«Скорая» прибыла минут через десять. Пока врач откачивал пострадавшую, медсестра спросила:

– Что здесь произошло?

– Да в кабинете Скунса побывала, к этому женщины очень чувствительны…

– У вас что тут, живой уголок?

– Не то слово – конюшня. Зайдите, сами поймете.

Медсестра зашла в кабинет Скунса и… выскочила оттуда. Она судорожно хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Через секунду закатила глаза и бревном рухнула рядом со своей больной.

– Ну и дела, – только и произнесла собравшаяся вокруг публика.

Из кабинета выглянул улыбающийся Скунс и, увидев два бесчувственных тела, спросил:

– Что случилось? Опять сокращение?

Тут в дальнем конце коридора появилась главная бухгалтерша организации. Она в сопровождении охранника направлялась к кассе. Ее глаза искрились радостью, каблучки бойко стучали, под мышкой она держала толстенный пакет.

– Петровна, неужели деньги дали? – этот вопрос эхом пробежал по коридору.

– И зарплату, и отпускные, – весело ответила бухгалтерша, приближаясь к месту трагедии.

Тут Скунс, который нет чтобы исчезнуть в своем кабинете, переполненный чувствами, пошел обнимать бухгалтершу, поскольку у него начинался отпуск, и на ближайшие выходные имелись билеты в Сочи. Несчастная не смогла уклониться от его в общем-то невинных нежностей и, вдоволь нанюхавшись, легла рядом с первыми двумя жертвами, по служебной привычке продолжая крепко сжимать пакет с деньгами.

– Да что же это сегодня? От радости, что ли, валятся? – начал было Скунс.

– Слушай, шел бы ты к себе в кабинет, от греха подальше. Мойся хоть иногда, – раздалось из толпы.

Скунс исчез… Белые халаты забрали жертв, и если первые две быстро оклемались, то бухгалтерша попала в реанимацию, где долго жила на аппарате искусственного дыхания и капельницах. В этот же день шеф лично зашел в его кабинет и, стараясь не дышать, объявил Скунсу о лишении премиальных и увольнении. Зарплату и отпускные в организации выдали только через полмесяца. Скунсу пришлось сдавать билеты на самолет, путевки пропали…

В холодном поту Сам очнулся. И теперь он моется и стирает свои вещи по крайней мере один раз в год – накануне отпуска и повесил табличку «Стучать» на двери своего кабинета, слегка приоткрыв которую после стука, смотрел, кто пришел…

Перевоспитание

«Чужое мнение – копейка, если это не мнение своего начальника…»

Жора не любил махать лопатой, поэтому его автомобиль простоял под снегом до весны*. Всю зиму он перегораживал вход в подъезд настолько, что жильцы, возвращаясь домой, едва проскакивали в узкую щель между Жориной «старушкой» и таким же нахальным микроавтобусом.

Но Жоре было решительно наплевать на общество, он ревностно следил, чтобы на его машину кто-то ненароком не облокотился. А если такое происходило, то Жора, завидев следы на поверхности своего автосугроба, вычислял: кто это мог быть.

Он перебирал в памяти лица соседей по подъезду и случаи, когда кто-либо портил ему настроение, выбирал кандидатуру возможного обидчика и начинал мстить. То пакет с мусором поставит под дверь, то окровавленные перья куропатки за неимением куриных кинет под машину, то гвоздь под колесо или пустую стеклянную бутылку…

Можно назвать такие действия подлыми, но Жора придерживался другого мнения: зуб за зуб, глаз за глаз. И тут уж неважно, чей глаз или зуб, главное, чтобы ответ был и кто-то пострадал…

Во второй половине весны снег сошел, Жора завел машину. Мотор прочихался и неровно загудел. На сердце потеплело. Не зря годы отдал Северу…

Солнце встало рано, и его лучи, отражаясь от поверхности луж, напоминали о скором отпуске. Легкая эйфория, сравнимая с состоянием после стаканчика горькой, утяжелила его правую стопу, и Жора незаметно для себя чрезмерно притопил педаль газа.

Машина бежала по лужам, вздымая волны и облака брызг, как скоростной катер. Жора окатывал проезжающие автомобили грязью и испытывал при этом примерно те же сладостные чувства, как в тот момент, когда соседям под дверь мусор подкладывал.

Впереди возник прохожий. Он вышел на дорогу, обходя лужу на тротуаре.

– Ишь ты, козел, ноги замочить боится, во все светлое выпендрился, да еще и в шляпе, – ругнулся Жора. – Точно – Шляпа. Идет как фон барон. А на-ка, попробуй весенней распутицы!

Он проехал мимо пешехода, не снижая скорости, окатил того грязной талой водицей, прибавил газу и исчез за ближайшим поворотом. Сердце захлебнулось восторгом. Знай наших! Здесь город трудовой – нечего ходить, как на праздник. Вкалывать надо, а не одежки демонстрировать…

В цехе стол трещал от ударов. Народ забивал козла. Жора ринулся в гущу трудовых будней.