Холодный путь к старости

Как Воровань смог выйти из тюрьмы и вернуться на должность начальника налоговой полиции? Тут помогли связи. Бывшего руководителя и друга Семеныча по ОБХСС, Закоулкина, поставили начальником Управления налоговой полиции округа, а их связывало богатое прошлое. В прошлом они сообща уже опустошали карманы, кошельки и денежные пояса продавцов и спекулянтов на широких просторах советских толкучек, покрытых людьми, как голодными муравьями. Как не сдружиться, если после рейдов на толкучку они собирались в своем кабинете в здании исполкома и делили конфискованные импортные джинсы, куртки и другие престижные и нужные в хозяйстве вещи? Закоулкин, как принято, подбирал в свою структуру близких людей. В маленьком нефтяном городе у Закоулкина не было никого, кроме Ворованя. Вот и весь секрет.

НА ПУТИ К ВЕРШИНЕ

«Крепкое словечко порой толкает, как реактивный выхлоп»

Примерно в это же время в трехкомнатной квартире в окружении жены, пятерых детей, собаки и кошки корпел Семен Петрович Хамовский, или попросту Сеня Хамовский для некоторых Хам, генеральный директор ООО «Нефть на ягель», хотя генеральный – слишком громко для его небольшой бедняцкой конторы. Он вынужденно много трудился, выискивая деньги для прокорма многочисленного семейства и, надо сказать, еле сводил концы с концами. До Генерала ему было, как тайгу – из конца в конец. За квартиру платил так редко, что не покидал список злостных должников. Сидел на крепком крючке у налоговой полиции и с ностальгией вспоминал то время, когда занимал должность главного инженера нефтегазодобывающего управления.

Выперли его из нефтяной структуры по дикой случайности: за приверженность одному распространенному средь начальства хобби: более всего любил Хамовский наорать на подчиненного и нахамить. У него настроение и потенция улучшались, когда кто-либо после его нецензурной брани в больницу попадал с сердечком или повышенным давлением или серел и бледнел на глазах и уходил, понурив голову, мелкой быстрой рысью, как испуганное животное, причем уходил, втянув зад так, будто сзади влачится поджатый хвост. Как только дверь в кабинет закрывалась за очередным посетителем, опущенным в болото дурных громкоголосых выражений, Хамовский доставал перочинный ножик из ящика стола и делал маленькую зарубку на внутренней стороне столешницы, той, что ближе к полу. Потом он с любовью проводил указательным пальцем по всем зарубкам, белевшим, как выбоины на асфальте, прикрывал глаза и внимательно прислушивался всею осязательной способностью своего пальца к его вибрации на изрезанной поверхности. Эта странная любовь, которая многими подчиненными воспринималась обыденной жесткой системой руководства, вполне нормально адаптировалась и среди рядовых жителей маленького нефтяного города. Никто не осуждал, наоборот, ставили в пример, но только до случая.

На прием пришла женщина, не отрекомендовалась, кто такая, и давай настойчиво просить его перенести отпуск. Хамовский неприязненно смотрел на нее минуту-другую и думал. На таких, он знал, есть одна управа: хорошенько наорать, желательно с грубыми выражениями, что Хамовский и сделал. Обычно нежданные просители убегали с глаз долой и больше не показывались, а эта нервная попалась, еще и беременная. У нее открылось кровотечение, и она чуть не родила у Хамовского в кабинете. Пришлось вертолет санитарной авиации вызывать и срочно отправлять ее в роддом соседнего района, поскольку в маленьком нефтяном городе хирургов сложно было застать трезвыми. Но самым неприятным оказалось то, что женщина эта являлась женой секретаря профкома. Шуму было. Пришлось уйти с должности по собственному желанию, хотя желания не было никакого.

С того времени Хамовский цеплялся за жизнь, как мог, им овладела яркая, как румянец мстительного человечишки, ненависть к существующему строю, вознесшая его вначале в кресло депутата невысокого уровня, затем к руководству созданным им самим же дискуссионным клубом, затем – в кресло депутата рангом повыше и, наконец, – в кресло, о котором мы расскажем позднее.

***

Примерно в это же время Генерал, Станислав Тихомирович Бороздилов изобретательно и артистично боролся за власть, за место генерального директора на бывшем государственном Сибирском нефтегазодобывающем предприятии (СНГ), загнанном им самим же в весьма сложные условия, чрезвычайно похожие на банкротство. И винить Генерала в бесхозяйственности сложно: пока предприятие имело государственный и общенародный статус, оно пребывало ничейным, а к ничейному и отношение соответствующее. Но наступили времена, на которые надеялся Семеныч, когда заключал контракт на подарки, – наступило акционирование, списывающее кражи государственного имущества, и открывающее путь к настоящей власти и обладанию.

Путь к власти над «СНГ» пролегал через собирательство акций, частью розданных народу, частью оставленных у государства. «Играть с государством в азартные игры опасно», – эту фразу Генерал хорошо заучил и никогда не покупал лотерейные билеты, поэтому он полностью сосредоточился на народе.

Очереди темными траурными лентами волновались у главной нефтяной конторы края, словно возле ленинского мавзолея в советскую эпоху. Генерал проезжал мимо на своем редком в те времена джипе, темно-синем «Мицубиси», и радостно посматривал на усталых, безрадостных людей. Он отменно позавтракал, пребывал в добром расположении духа, смотрел на голодные очереди продавцов акций и беседовал.

– Хороший ажиотаж, – сказал он водителю, бывшему в курсе всех его дел и входившему в семейный круг.

– Люди сутками стоят, Станислав Тихомирович. Записываются – кто за кем. Ставят номера на ладонях. Многие не уверены, что получат деньги за акции, – откликнулся водитель.

– Пусть не боятся. Все купим. Надо предприятие взять в свои, рабочие руки, – произнес Генерал и потер ладони. – А что ты думаешь? Я тоже вкалывал. Знаю рабочих. Зачем им акция? Будут думать, как ее применить. Деньги проще: на них водку сразу дают. Пусть продают ак¬ции, на кой они им. Того и гляди не в те руки отдадут. А это наша власть. Моя власть. Да и куда им деваться? Будут продавать. Будут мне продавать: жить на что-то надо…

– Говорят, без еды человек живет не больше месяца, – откликнулся водитель. – Зарплаты уже несколько месяцев не выплачивают. Врет наука.

– Сложная обстановка. Запустили предприятие до предела, – безадресно обвинил Генерал, потому как на самом деле задержка зарплат была его идеей.

– Плюс к тому открылся сезон отпусков, а северяне в смысле отдыха все равно что гуси: они инстинктивно разлетаются, разъезжаются по южным направлениям, – продолжил рассуждения водитель. – Мало кто желает отдыхать средь сосновых лесов и гнуса, средь болот и обедненного кислородом воздуха, но чтобы выехать с Севера, опять же нужны деньги.

– Правильно рассуждаешь, – живо согласился Генерал. – Но что я могу? Надо мной тоже начальство. Они кашу заварили – нам расхлебывать. Вот уволили тысячи рабочих, трудившихся в нашем «СНГ» наездами – вахтами. Вахтовики, оставшись без работы, собрали рюкзачки и отправились по своим далеким домам. Ты думаешь, мне это приятно?

Генерал внимательно посмотрел на водителя, чтобы определить меру воздействия театрально разыгранной краткой тирады. Вахтовиков он сократил всех лично, но не хотел, чтобы на него показывали пальцем.

– Какое приятно!? Что вы, Станислав Тихомирович?! – слегка испугался водитель. – Я просто о том, что продавцов акций теперь, как пчел на пасеке.

– Это верно, – смягчился Генерал. – Хорошо, когда события происходят сами собой, но так как выгодно нам …

Основным конкурентом Генерала по скупке акций «СНГ» являлась московская компания. Борьба с Москвой и стала популярным куплетом Станислава Тихомировича Бороздилова на собраниях акционеров.

***

Народ на собрания свозили автобусами, примерно по той схеме, как собираются в лесной тиши грибочки в корзину: никто не спрашивал согласия, а элементарно снимали с мест. Перед речью Генерала выступили местные артисты с собственными стихами и песнями о маленьком нефтяном городе и безумной любви к нему, несколько надуманной, поскольку никто из переселенцев в хантыйской тайге не родился, но стихи на местные темы настраивали кворум на патриотический лад. Генерал их с удовольствием использовал. Выступали и дети, и как-то со стихотворением Жени Рифмоплетова:

Я вновь приближаюсь к суровым краям,

Где многие годы прошли,

Туда, где живут дорогие друзья,

Где родину вновь мы нашли.

Уже показался и дома фасад.

Как радостно, что говорить:

Раз в год уезжать, возвращаясь назад,

Знакомую дверь отворить.

Родимые стены обняли меня.

Душа от разлук отойдет.

Осталось недолго: всего лишь три дня –

И жизнь снова в русло войдет.

Туманы, работа, седые болота,

Тайга, трассы словно стекло.

Прекрасны зарницы и счастья крупицы,

Раздольных снегов серебро…

Затем Генерал энергично поднимался на сцену под общие рукоплескания и травил прозаические агитационные басни:

– Доверьте мне ваши акции и не волнуйтесь за будущее. Что зарплата? – копейки. Регулярные дивиденды позволят вам есть не только макароны, но и… (в этом месте возникла пауза. Генерал думал, что же будут кушать эти люди. Он глянул в зал, и головы, кругленькие и мелкие с трибуны, напомнили…) гороховую кашу… Шучу! Ну, конечно, нет (исправился Генерал), вы сможете каждый день есть лобстеров, таких жирных морских раков, каждый год бывать на курортах, это такие места, где можно не мыть посуду и плевать на пол, в ваши квартиры придет чудо-ремонт… Нефть в трубу – людям рагу. Вот наш девиз. Амбиции Москвы растут, столица ненасытна. Если столичные чиновники станут во главе сибирского нефтяного предприятия, то сюда не вернется ни копейки. Вы сейчас не получаете зарплаты и не будете получать, вы сейчас не видите лобстеров и не увидите, если…

Как показало будущее, слова Генерала оказались пророческими.

***

В это же время верхушка городской администрации маленького нефтяного города тратила деньги роскошно. Чиновники нефтегазодобывающей провинции России ездили в Южную Африку для обучения управлению городами Крайнего Севера Западной Сибири, строили и распределяли между собой квартиры в Подмосковье, дома в Краснодарском крае, растаскивали беспроцентные кредиты, воровали бюджетные деньги через специально созданные предприятия. Даже самые рьяные профсоюзные борцы не чурались на время забыть о социальной справедливости ради собственной выгоды. И обо всем этом Алик почти ничего не знал, его интересовали другие моменты жизни. И счастье незнания было велико. Он имел интересную работу и экспериментировал.

ПСЕВДОНИМ

«Когда нет лица, и ударить не во что»

Псевдоним как уютная мышиная норка, куда автор, стащив скандальный кусок сыра с чужого стола, может спрятаться и безбоязненно наблюдать за реакцией на его выходку. Ни один человек, даже самый обиженный, в чьей тарелке побывал этот автор, не будет знать, на ком выместить злость, если, конечно, ему кто-нибудь не расскажет. Псевдоним как вполне реальная шапка-невидимка, надев которую автор может безбоязненно здороваться за руку с тем, кого критиковал, и даже по-дружески разговаривать, почти не ощущая в глубине души или где-то за пазухой тяжесть хорошего кирпича. Сравнений можно придумать много, но все они будут сводиться к тому, что псевдоним делает автора неизвестным.

Выбор псевдонима – штука тонкая. Это тайное имя на долгие годы. Замужние женщины иногда берут в качестве псевдонима девическую фамилию. Распространены в качестве псевдонима названия города и поселка, в которых автор родился, или названия водоема или реки, в водах которых автор любил полоскать юное тело. Бывает, что в качестве псевдонима применяют фамилии дальних родственников, любовь к которым не иссякла за давностью лет. Бывают и изощренные псевдонимы, составленные из первых букв имени, отчества и фамилии. Бывают изящные абстракции или броские слова. Бывают и простые – фамилии знаменитых людей. По последнему пути и пошел Алик, взяв себе в качестве псевдонима фамилию последнего Российского императора – Романов. «Как назовешься, так и отзовешься», – так посчитал он, надеясь на высокий титул, а не расстрел.

***