Адам Кодман, или Заговор близнецов

– Ничего. Я и так долго спала. А что до услуг, я с удовольствием ими воспользуюсь через сорок минут. Если вас это устраивает.

– Тогда я жду в баре.

У Сергея было два свободных дня после командировки. Потом начинались выходные. Впервые за несколько месяцев Анна почувствовала, что ей повезло.

Романа, правда, не получилось. Сергей ждал Анну в баре со своей женой Ольгой.

– Мне захотелось вас познакомить, – словно извиняясь за что-то, начал Сергей, – как раз сейчас Оля пытается создать журнал, и я самым бессовестным образом решил вас использовать.

Оля была милейшей девочкой лет двадцати пяти с чудными белокурыми кудрями, богемными манерами, изумительной красоты кистями рук и очень пристойным английским. Она сумела раздобыть деньги для издания англо-украинского синхронного журнала, что-то наподобие National Geographic.

Анне Ольга понравилась сразу и во всех смыслах. Даже больше, чем Сергей. Поэтому она не стала строго судить своего нового друга за желание похвастать таким сокровищем.

– Начнем с осмотра достопримечательностей, – предложил после завтрака Сергей.

– Нет, если вы не против, с какой-нибудь хорошей библиотеки. Вы заинтриговали меня историей Алатая-Горовица. Гулять будем потом.

На поиски информации о загадочном летчике были брошены все ресурсы, доступные семье Дубин. Результат оказался скромным. Не чета ресурсам.

Кроме того, что Сергей уже рассказал американке, было найдено несколько ссылок на литературу, где упоминались политические контакты Алатая с Мухаммедом Бен Юсуфом[28 - Мухаммед Бен Юсуф – Мухаммед V (1909–1961) король Марокко. В 1927 наследовал трон. После трехлетнего регентства стал султаном. Организовал движение за национальное освобождение. В 1956 Марокко получило независимость от Франции. В 1957 Мухаммед отказался от титула султана и стал именоваться королем Мухаммедом V.] (еще до воцарения последнего на марокканском престоле в августе 1957 года) и будущим президентом независимого Туниса Хабибой Бурибой[29 - Хабиб Буриба – первый президент независимого (с 1957г) Туниса, отличившийся демократическими реформами – возглавил официальную кампанию против поста в месяц Рамазан и против хаджа, способствовал переводу Корана на национальные языки.]. Контакты эти в большей мере сводились к маджахедскому движению периода освободительной войны.

Судя по всему, Алатай проявил себя незаурядным военным стратегом и дерзким политическим мыслителем. Особенно заметным его влияние на арабских лидеров было в период войны с французами.

После обретения независимости Тунисом и Марокко, имя Алатая вспоминается все реже. Несколько раз он упоминается в исторических трудах в связи с попыткой возродить виноградарство в Алжире после изгнания оттуда итальянских колонистов и идеями строительства Алжирского исламского социализма. Последний раз имя Алатая звучит в конце 1976 года в одном из публичных выступлений Хуари Бумедьена[30 - Хуари Бумедьен – в 1965 году возглавил военный переворот в Алжире, в результате которого был свергнут президент Бен Белла. С этого времени и до смерти в 1979 году – фактический руководитель Алжира. С 1976 года – в статусе президента. Один из самых активных «объединителей» Магриба, национализировал нефтяные и газовые месторождения, создал сельхозкооперативы, реформировал армию.] на заседании Организации “Исламская конференция” в Джидде в связи с идеей объединения стран Магриба в единое исламское конфедеративное государство с представительским центром в Триполи. Но тогда Бумедьен говорил про Алатая как про классика, очевидно, уже покинувшего сей суетный мир.

Работ самого Алатая, похоже, не сохранилось нигде. Из всех его фантастических идей наибольшую популярность получила идея естественного синтеза рекомендаций Корана и теоретических основ марксизма. Самым вульгарным образом часть этих идей претворились в государственном управлении Ливией рубежа 70–80-х годов известным всему миру любителем белых верблюдов М. Каддафи[31 - Муамар Каддафи (р.1942г) – глава «революционного руководства» Ливии, автор «Зеленой книги», где ратует за восстановление «естественного» закона (закона религии), не признающего социального деления. Известен нежной дружбой с руководством Советского Союза и Китая и непримиримой враждой с США, а так же экзальтированностью и решительностью в вопросах внутренней политики.].

Ничего о личной жизни мудреца неизвестно. Даже где и когда он умер. Будто бы его и не было вовсе. Равно, как и его идеи глобального объединения мусульман от Пакистана до Марокко. Именно таким видел Новый Магриб Алатай.

Сергей, умница и наверняка гордость своих учителей, вспомнил даже, что был некий документ, осуждающий алатизм, так и не принятый Организацией Африканского Единства…

Анну огорчило другое – они не нашли даже намека на то, что легендарный Алатай и советский летчик А. Горовиц одно и то же лицо. А этого так хотелось!

Вечер компания провела у Сергея дома. Анна от души набаловалась с потешным хозяйским таксом по имени Примус, наслушалась интереснейших планов Оли по созданию журнала и разбила чашку из сервиза «Мадонна», когда помогала хозяйке мыть посуду.

Поскольку по части расследования истории Алатая были использованы практически все видимые возможности, приниматься следовало за геройского летчика. Было решено, что прямо с завтрашнего утра Ольга и Анна (Сергей по долгу службы оставался в Киеве) отбудут на украино-молдавскую границу, точнее в город Могилев-Подольский, где попытаются установить хоть какую-то связь между Горовицем и Алатаем. В их распоряжении был автомобиль семьи Дубин, Сережины связи и неделя до истечения срока визы Анны Шоу в Украине.

11. Распределение грешников

Обман, который всем сердцам знаком,

Приносит вред и тем, кто доверяет,

И тем, кто не доверился ни в чем.

AD.XI.52

Жолда Красноглазый, в маргинальности которого мог усомниться лишь тот, кто не знает значения этого слова, на самом деле был, как сказали бы теперь, убежденным идейным борцом. Он не был Робином Гудом, его идея не была столь узкой. Грабил и убивал он не из чувства справедливости, не из желания помочь, хоть таким способом, своей несчастной, раздираемой на части родине, не из алчности, не из чувства мести. Просто он относился к категории тех людей, которые знают, как надо. Без особых объяснений.

Всю непутевую разбойничью жизнь Жолды можно разделить на три неравные как по продолжительности, так и по содержанию части. Причем, уловить взаимосвязь между ними, не зная, что относятся они к одному и тому же человеку, практически невозможно.

К первой части относились неразумное детство, отрочество и юность, вплоть до вполне успешной службы в реестровом казачестве. Вся эта часть жизни, самая продолжительная во времени, но и самая беспомощная в понимании происходящего внутри и снаружи, выглядела, как разлитая по вареникам сметана. Вроде ее много, но, вроде, она и не главная.

Никаких других образов, заставляющих оглянуться, в той жизни не осталось. Старый рыбак, тянущий из реки пустой невод, разрубленный пополам поросенок у сгоревшего сарая, высохшая трава, торчащая соломой из-под снежного наста, мать, плачущая над раздавленным куриным яйцом, из которого ожидался цыпленок, старый хромой пес, умеющий по команде вытирать морду, будто умывается. Вот, пожалуй, и все.

Потом к этому добавились серый жупан, пахнущий квашеной капустой, запах клинка и пороха, и, наконец, чавкающая плоть стареющей вдовы (очень похожей на мать) в хлеву, среди запахов свежего навоза и сбруи. Вдовьи ласки никак не осели в памяти Жолды, потому и первый опыт обладания со временем стерся в пыль.

Образы второй части жизни были конкретнее и холоднее. Их было больше, и они были ближе. Пожалуй, самым значимым из этих образов был образ ушедшего страха. На его месте образовалась пустота, которая требовала заполнения. Замену страху и искал Жолда с того момента, когда он, тридцатитрехлетний казак, поднял бунт в Шаргородском имении сотника Ланскоронского.

Бунт был обычным. Свирепым и отчаянным. Ни масштабами разграбления, ни обилием крови он не выделялся из ряда других. Единственное, что спасало это восстание от звания среднестатистического, было то, что поднял его реестровый казак, человек, состоявший на службе короля.

Жолда почувствовал, что страх покинул его на рассвете, когда оглянулся с соседнего холма на пожарище. Сперва гайдамак не придал этому значения, хотя отметил про себя утрату. Все затмевала усталость и спокойное чувство свободы. Бессмысленной и унылой. И уже тогда показавшейся тяжелым бременем, заменившим сытую и спокойную жизнь.

Прошло еще два года, прежде чем Жолда залатал брешь в душе. Отсутствие страха пугало и мучило. Ни одной живой душе не позволено не иметь страха. Страх, как надежда – последнее, что остается у человека, если человек еще жив.

Только к тридцати пяти годам, поселившись в Рахмановых пещерах вместе со своей шайкой, гайдамак обрел некое подобие покоя. Именно с этой поры и начинается третий, самый короткий и самый важный период жизни Жолды Красноглазого. Именно с этого времени он стал тем, кто грабит городки и обозы не просто так, а во имя некой идеи. Именно тогда слава о злодеяниях днестровского разбойника разлетелась от Черкасс до Кракова, и имя его стало синонимом самого изощренного зверства на всех языках, какие слышало Подолье в те годы.

То, что выросло на месте страха в душе гайдамака, можно было бы назвать Служением. Служением Дырам, получившим впоследствии жолдино имя.

Случилось это так. В одном из захваченных отрядом Жолды купеческих обозов, шедших в Валахию из Крыма, среди прочих, оказался римский миссионер, монах-францисканец, выкуп за которого был назначен в размере его веса табаком.

То, что за монаха заплатят, с самого начала выглядело неправдоподобным. Это понимали все. Потому святой отец и не переживал относительно своей участи. Близкую смерть он воспринимал спокойно, с тихим достоинством обреченного. Жолде это нравилось.

Против установившихся правил, ватажек приглашал монаха к своему столу, вел беседы о смысле бытия, расспрашивал о дальних странах. Капуцин был учтив, разговоров не избегал, даже шутил временами.

Как-то разбойник спросил своего пленника о природе дыр в Рахмановых пещерах. Дыр было девять, и каждая имела свой уклон и глубину. Большинство из них резко уходили вглубь горы, сужаясь от входа. Но две, самая мелкая, не больше десяти человеческих ростов, и самая глубокая, до дна которой не долетал горящим факел, имели форму вертикального колодца или кувшина с узким горлышком.

Поначалу монах рассуждал о мягкой породе горы и о водных потоках, пробивающих себе путь. Он говорил, что подземные воды сильнее наземных, а подземные камни мягче тех, что на поверхности. Это происходит оттого, что Земля в середине наполнена замерзшей водой, стекающей из океанов. Чем дальше от поверхности, а значит, от солнечного света и тепла, тем свирепее холод, придающий воде твердости, а породе хрупкости.

Потом он рассказал Жолде про некоего флорентийца, который спускался в ад в поисках своей возлюбленной. Там тоже были пещеры и дыры, но не такие, как во владениях Жолды. Те дыры были духовными, иносказательными, в которых обитали души земных грешников. Грешники, исходя из тяжести совершенных преступлений, селились под землей по мере удаления от поверхности, то есть от солнечного света, а стало быть, и света Божественного, которым несчастные пренебрегли в земной жизни.

Числом тех дыр, которые каноник называл кругами, тоже было девять. На дне самой глубокой сидел Сатана и жевал своими пастями самых страшных грешников: Иуду Искариота, предавшего Спасителя, Брута, который зарезал своего названного отца – римского императора Цезаря, и Кассия, который помогал Бруту совершить злодейство. Сатана наполовину был закован в лед подземного озера Коцит и был отвратителен во всех отношениях. Из трех пастей его безобразной морды текли кровавые слюни, а дыхание так воняло, что замораживало воду. Правда, над головой чудища удивительным образом находилась дыра в небо, так что карабкаясь по сатанинской шкуре, можно было выбраться к свету. Самая глубокая яма оказывалась самой близкой к выходу. Это вызывало в личностной философско-этической системе ценностей Жолды необратимые разрушительные процессы.

Еще капуцин рассказал о странных людях – катарах, которые много лет тому назад прятали в похожих пещерах свою реликвию, называемую Грааль.

Толком объяснить, что такое Грааль, монах не смог. Единственное, что понял Жолда – это такой волшебный камень, которым катары очень дорожили и который может исполнять желания. На этот камень капала кровь распятого Христа. Другие считают, по словам обреченного миссионера, что Грааль – это чаша, куда ученики собрали кровь Учителя. Но в это совсем нельзя поверить, ибо ни в Евангелиях, ни в Деяниях, ни в Посланиях про подобное не говорится. Посему такое предположение считается еретическим, как и все катары.

И еще Жолда узнал, что когда враги окружили пещеры катаров, царица этого народа взяла Грааль, поднялась на вершину горы, превратилась в белую голубку и полетела на Восток. И, кто знает, может здесь, в Жолдиных владениях, она нашла подходящее место, чтобы сохранить реликвию.

Именно тогда Жолда почувствовал странную зависимость от пещер, которые с недавнего времени стали его домом. Эта зависимость не была похожа ни на что, до сего часа пережитое разбойником. Поэтому он не мог сравнить новое чувство с родительской любовью или сыновним долгом. Но что-то такое шевелилось внутри его организма.

Ни флорентиец со своим Сатаной, ни катарская царица со свом Граалем не были главными в этом чувстве. Но и они сыграли свою роль в том, что пещеры для Жолды стали живыми.

Монаха Красноглазый велел сбросить в самую неглубокую дыру, чтобы тот был подальше от Сатаны и поближе к Свету. В отличие от своих товарищей по несчастью, принявшим смерть практически сразу, потому что были принесены в жертву более глубоким пещерам, разговорчивый капуцин еще неделю подавал признаки жизни.

Недоверчивый разбойник так и не смог себе представить какой глубины должна быть яма, чтобы опускаясь в нее, ты бы двигался в направлении неба.

12. Насильники над ближним