На рокадном направлении

Курт молча кивнул.

– Ох уж это наша немецкая сентиментальность, – вздохнул герр Ульрих, – она когда-нибудь нас погубит. А ты не думал, что это был обычный вор, который, оставшись один в комнате, стал просто везде шарить в поисках денег? Ну да ладно, сейчас это не имеет значения. Когда пойдём к Гемппу, про фотографию лучше не упоминать.

Утром, когда они направились к набережной Тирпиц

, Курт заметил, что отец волнуется. Он всю дорогу вытирал со лба испарину и, проходя мимо канала Ландвер, выбросил в мутные воды Шпрее потухшую сигару, чего раньше никогда себе не позволял.

Герр Ульрих, озабоченно качнув головой, сделал сыну знак подождать и, толкнув высокую оббитую чёрной кожей дверь, вошёл в кабинет. Время тянулось бесконечно долго, наконец, слегка скрипнув, створка приоткрылась, и когда отец с лёгкой улыбкой энергичным взмахом руки пригласил его войти, Курт сразу понял, что всё уладилось. Войдя, он представился и застыл, внимательно разглядывая сидевшего за широким столом человека в хорошо сшитом сером костюме.

– Прошу вас, герр Фельзенмайер, – хозяин кабинета указал на стул: – Расскажите подробно о своей деятельности в Советской России.

Гемпп внимательно слушал, задавая вопросы и делая пометки в большом блокноте. Когда Курт закончил, он долго молчал, перечитывая свои записи, и, пригладив аккуратные усы, наконец задумчиво произнёс:

– Сейчас мы находимся в стадии становления, и у меня, дорогой Ульрих, нет достойной должности для вашего сына. Безусловно, мы не можем разбрасываться сотрудниками, в совершенстве владеющими русским языком и имеющими опыт ассимиляции в России. Сегодня я могу предложить место в общем отделе. Он будет заниматься входящей корреспонденцией и готовить аналитические справки по материалам советской прессы и агентурных донесений, но, даю вам слово, при первой же возможности переведу его на оперативную работу.

Молодой Фельзенмайер прекрасно проявил себя, и когда в абвере был создан отдел «Заграница», его назначили заместителем руководителя группы VIII по линии обработки развединформации на основании трофейных документов.

В канун 1934 года, на рождественской вечеринке новый начальник абвера капитан цур зее Конрад Патциг

закурил ароматную манильскую сигару и, выпустив облако сизого дыма, взял его под руку:

– Вам предстоит большая работа, дорогой Курт. Сегодня разведчики, знающие Россию, в большой цене, – он повернулся к присутствующим: – Хершафты!

Позвольте сообщить вам приятную новость! Работа нашего коллеги герра Фельзенмайера высоко оценена руководством, и ему присвоено звание полковника!

Курту поручили восточное направление, и он активно принялся за работу. Однажды агент из белоэмигрантов, таксист, сообщил, что подвозил клиента, очень похожего на его однокашника по Николаевскому училищу, некоего Омельченко. Он рассказал о некоторых фактах его биографии и лютой ненависти к большевикам. Фельзенмайер поблагодарил, подробно расспросил обо всём и выдал положенные двадцать пять марок, не забыв взять расписку.

Собрав за три дня всю необходимую информацию, он отправился к Святославу Петровичу на обед.

***

Лавр сидел у Александра Петровича в маленькой кухне и рассказывал о проведенных занятиях.

– Вы знаете, пару лет назад я сказал бы вам: чем учить сыщиков метать гранаты и снимать часовых, лучше проведите дополнительные занятия по ведению служебной документации или, в крайнем случае, отведите их на стрельбище, но сейчас, – он покачал головой, – нам надо быть готовыми к самому худшему. Я всерьез задумался об этом после встречи Нового года, где имел удовольствие лицезреть дорогого Викентия Леонтьевича, а к его мнению стоит прислушаться.

Пришельцев, вздохнув, поднялся, снял с примуса закипевший чайник и, наполнив чашки, пододвинул к Лавру вазочку с вареньем:

– Попробуйте, это крыжовенное, супруга большая мастерица по этой части.

Некоторое время они молча пили чай, думая каждый о своем.

– Я очень боюсь, что война неизбежна, – тихо произнёс Александр Петрович. – Вы знаете, у меня возникают мысли отправить семью подальше.

Лавр удивлённо поднял глаза:

– Неужели вы полагаете, что если начнется война, то немцы дойдут до Краснодара? Я уверен, что всё ограничится пограничным конфликтом, это в худшем случае!

Александр Петрович покачал головой:

– С начала апреля они оккупировали Данию, юг Норвегии и подмяли под себя всю Европу. Вы же знаете этих колбасников

: они не остановятся!

– Возможно, вы и правы, – с наигранной бодростью произнес Лавр. – Но у нас сильная, хорошо обученная армия, да и территорию не сравнить с европейскими странами.

– Да, да, конечно… – рассеянно пробормотал Пришельцев и вдруг, улыбнувшись, поднял голову: – Конечно, вы правы! У немцев не хватит сил поработить Россию. Я вот о чём хотел спросить. Если война все же случится, то на нас будут возложены новые задачи. Криминальный элемент, безусловно, активизируется. Появятся дезертиры, мародёры и паникеры, ещё мы будем исполнять приказы военных властей. Вы отразили это в своих лекциях?

– О взаимодействии с военными комиссариатами я рассказывал, а вот про мародёров и паникеров как-то запамятовал! Спасибо, что напомнили! Я делал упор на оперативные дисциплины: явки, резидентура, обнаружение слежки, – в общем, по нашему направлению…

Александр Петрович удовлетворенно кивнул:

– Обязательно расскажите о способах маскировки! Хорошо одетый мужчина с букетом цветов и тортиком не вызывает подозрений, а женщина, тем более с ребёнком, – идеальный вариант для прикрытия!

Лавр согласно кивал, подбирая ложечкой остатки варенья, и даже не мог представить, с какими нелюдями ему предстоит скоро столкнуться.

Часть 2

– Лавр, просыпайся! Ты обещал на рынок со мной сходить, – Людмила потрясла его за плечо.

– Так воскресенье! Дай ещё поспать, твой рынок не убежит.

– Рынок не убежит, а самый свежий товар разойдется! Давай вставай!

Умывшись, он быстро оделся и уже собрался открыть входную дверь, как та распахнулась ему навстречу. На пороге стоял Александр Сидорович, руки его тряслись, а на лице не было ни кровинки. Подбежавшая Людмила схватила соседа за руку:

– Что с Маргаритой? – и обернулась к мужу: – Звони в скорую!

Сосед отрицательно махнул рукой и потёр грудь. Лавр подал ему кружку с водой, щедро сдобренную валерьянкой. Александр Сидорович залпом выпил и, вытерев губы, взглянул Лавру в глаза:

– Война началась! Немцы ночью Киев и Севастополь бомбили…

Людмила побелела и, схватившись за сердце, медленно осела на пол. Лавр метнулся на кухню, плеснул в кружку полфлакона валерианы, чуть разбавив водой, насильно влил в супругу и обернулся к Александру Сидоровичу:

– Откуда известно?

– Внучка сказала, у них выпускной сегодня, всю ночь гуляли, – он тяжело опустился на табурет. – В полдень по радио официальное сообщение будет, – и, закрыв лицо руками, зачем-то растерянно добавил: – А ведь сегодня День всех святых, в земле Российской просиявших.

Ермаков взглянул на ходики:

– Ещё почти полтора часа ждать.

Он подошёл к окну и выглянул на улицу. На первый взгляд, город жил обычной жизнью: доносились привычные, хорошо знакомые звуки, слышался лязг трамвая и чириканье воробьев, купавшихся в пыли, но что-то было не так. Приглядевшись, он понял: люди стекаются к репродуктору, висевшему на углу. Лавр подошёл к телефону и позвонил Виктору, который сразу снял трубку.

– Здравствуй, Витя, – осторожно начал он, – тут говорят…

– Правду говорят, Лавр Павлович, ждём двенадцатичасового сообщения – перебил его Виктор. – Больше ничего не знаю. Полный отдел народу, нас подняли по тревоге.

– Да, конечно… – Лавр попрощался, положил трубку и обернулся. Людмила и Александр Сидорович молча смотрели на него.