Школьный бунт

Пантелеймоныч, когда понял, что потерял над классом контроль, сделал то, что ему только и оставалось – пошёл за Тамарой Максимовной, ибо только она могла нас усмирить.

Как раз к его уходу прозвенел звонок, и мы продолжили бумажную битву уже с новой силой, к чему прибавились также побегушки и приставания к одноклассницам. В кабинете царил настоящий хаос, анархия! Мы развлекались как могли, а проходящие мимо нашего кабинета буквально сторонились происходящего, лишь бы не задели. Странно, что всю мебель мы там тогда не поломали и стёкла не побили. В этом повезло.

Наши же приставания к девочкам превратились в настоящие догонялки, где те от нас просто убегали чуть ли не в страхе. Так одна из одноклассниц Надя Алексеева во время догонялок сбежала из класса. Мой тогдашний приятель Андрей Волчак, увидев это, заявил мне:

– Я кое-что придумал…

– Что? – полюбопытствовал я.

– Короче, я сейчас с мокрой тряпкой для доски встаю у двери. Когда Надька зайдёт в класс, дай мне сигнал, а я забрызгаю её!

У меня глаза загорелись огнём от этой шалости.

– Давай! – соглашаюсь я.

Встаём на своих позициях. Дрюня притаился около двери в кабинет, я встал напротив, чтобы увидеть, кто зайдёт. Дверь открывается, заходит Максим Бубнов. Я даю Андрею сигнал, чтобы тот стоял смирно. Следом дверь открывается снова, а за ней… Кто бы вы думали? Тамара Максимовна! Я начинаю смеяться и пытаюсь сказать Дрюне, чтобы тот остановился, но через смех не могу. Он эти мои телодвижения посчитал сигналом к действию.

И вот Тамара Максимовна перед входом в класс, а перед ней мокрой тряпкой трясут, и все брызги прямо в лицо. Она сморщилась вся, будто съела лимон, покраснела как помидор, только и пытается рукой прикрыться. А я стараюсь найти в себе силы и сказать Андрею: «Стой!» – но ситуация была столь нелепая и забавная, что я буквально по полу покатился от смеха, стараясь предупредить его между вздохами. Всё было тщетно. Остановился он только тогда, когда Тамара Максимовна что есть мочи воскликнула:

– Да сколько это ещё будет продолжаться?!

У Дрюни от изумления челюсть отвисла! У него, наверное, вся жизнь перед глазами пролетела, как понял, какими последствиями для него это может закончиться. Он резким движением откидывает тряпку в раковину и неловко и скромно, будто пингвин, отходит к своей парте, стараясь сделать с помощью языка тела вид, будто бы это сделал кто-то другой.

Тамара Максимовна врывается в класс и кричит:

– А ну успокоились быстро!!!

Мы резко умолкаем и садимся за парты.

Далее уже было не смешно. Она минут двадцать нас отчитывала за то, что мы Пантелеймонычу урок сорвали, и никакие уже наши аргументы про то, что он трудовик, не работали. Буквальными криками, называя нас умственно-отсталыми, Тамара Максимовна требовала в классе дисциплины, тут же назначила дату родительского собрания и напомнила всем про хвосты по учёбе.

Короче, за акцию гражданского неповиновения получили мы тогда по всей строгости школьного закона…

***

А потом мы привыкли. Привыкли к неуклюжести и слабохарактерности Пантелеймоныча, привыкли к его лекциям, и до самого девятого класса тот остался нашим классным руководителем. Да, по большей части у нас вошло в привычку прогуливать классные часы, но мы привыкли… И он привык тоже.

Про то, как я его унизил с халатом, он даже и не вспоминал потом. Наоборот, когда возникла неприятная ситуация с учительницей английского Натальей Ильиничной, заставлявшей меня на уроках сидеть без обуви, именно он тогда и стал посредником между мной с родителями и учительницей, поспособствовав завершению конфликта в нашу пользу.

При всей своей мягкости и нерешительности он всё-таки обладал ещё и добротой удивительной к тем, за кого был в ответе, стараясь по возможности во всех конфликтах встать на нашу сторону, поддержать нас на всех конкурсах и соревнованиях, куда мог прийти, устраивал утренники, а также походы на природу. Пусть и неуклюже, но он хотя бы старался что-то делать, а ведь это уже немало!

Выпустив наш класс, он в итоге из школы уволился. Пантелеймоныч и до этого то не был хорошим учителем, ведь до нас он преподавал в хабзайке. А потом, видимо, понял, что заставлять юношей ПТУшных считать дроби и степени без калькулятора – это одно, а с детей и отроков глаз не спускать, лишь бы не сломали себе ничего – уже другое.

Да и если он был честным с самим собой, то ещё с момента нашего бунта понял, что с классным руководством не справится. Тамара Максимовна была опытнее. Она нас по именам звала, ведь знала с самого первого класса каждого. Пантелеймоныч же имя моей одноклассницы Нины Артищенко даже запомнить не мог, называя её Наталкой, отчего та от него чуть ли не в слезах убегала, лишь бы не тот раздражал (с учётом того, что Нину вывести из себя традиционно было проще простого). Что уж говорить о том, как он родителей учеников из себя выводил. У нас же класс золотой был – родители детей в подавляющем большинстве своём мещане – средний класс с большими зарплатами от 50 тысяч и выше, что по меркам тех лет довольно много (а мы – их дети с соответствующим самолюбием и самомнением), а Пантелеймоныч на их фоне нищим дурачком и простачком смотрелся, у которого даже денег на новую оправу для очков нету. Потому с самого седьмого и по девятый класс Тамара Максимовна негласно продолжала оставаться нашим классным руководителем, принимая ключевые решения.

А Пантелеймоныч… А что Пантелеймоныч? Последний раз я его видел в 2012 году, когда уже в универе учился, а он из школы ушёл. Тогда же вспомнил нашу старую забаву принижать его авторитет, стараясь поздороваться с ним за руку. И он, наконец, пожал мне! Как своему! Как взрослому! Не забыв при этом сказать фирменное:

– Ах, ты разгильдяй! – и машет указательным пальцем перед лицом.

А потом уехал в Белоруссию, и след его там окончательно простыл.

Мораль же сей басни такова, что классу, что считается золотым, назначать в классные руководители трудовика – не к добру. Приведёт это и к скандалам, и к смешным нелепостям и даже к самому настоящему школьному бунту, где вместо камней использовались кусочки бумаги от тетрадок. Не хочешь, чтобы этого произошло – назначай классным того, кто умеет и может, а не того, кто только пришёл, амбиций имеет массу, а по факту на такую ответственную работу претендовать не мог.

Вот так.