Мальчишка. Сборник рассказов

Потрясенный увиденным, Лешка молчал. С места, где они стояли, не было видно, куда уходят дороги – противоположный склон был укрыт перелеском, пересекать который сейчас очень не хотелось.

– Медведи обычно ходят в деревню, – серьезно размышляла Ольга вслух, и Лешка подивился ее выдержке.

Сам он помышлял совсем о другом – как бы обойти опасность.

– Значит, – закончила свою мысль Ольга, – нам надо направо!

И решительно зашагала по тропе. Лешка двинул следом. По свежим следам, хорошо отпечатанным в мелкой песчаной пыли, они дошагали до перелеска и минут пять шли среди густого кустарника и елок. След вел их уверенно, прямо посреди тропы. Лешка шел быстро, опасливо оглядываясь, и вздохнул с облегчением только тогда, когда они вышли из леса и увидели, наконец, деревню. Удивительно, но медвежий след довел их впритык к крайнему дому – старой нежилой развалине – и только тогда резко свернул в густую и высокую траву.

Как их встретили, он уже не помнил. Запомнились только сияющие глаза Нины, взгляд которых уносил Лешку куда-то очень высоко, ее руки, которые он никак не хотел отпускать.

Толком пообщаться с Ниной в первый день так и не удалось. Во-первых, остаться наедине в маленьком деревенском домике было трудно, а во-вторых, рядом всегда была Ольга, у которой была куча новостей. Ольга постоянно куда-то утаскивала подругу, висела у неё на руке, и вообще, ты слышишь, что я тебе говорю? Нина слышала и только виновато улыбалась Лешке, который как телок бродил за ними следом.

Только раз они с Ниной столкнулись в тёмных сенях, и Лешкина рука, протянутая к дверной ручке, попала девушке прямо в грудь.

– Больно? – спросил он, страшно смутившись.

– Нет, приятно – шепнула Нина Лешке прямо в ухо, коснувшись губами, отчего парня бросило в жар.

– Эй, вы чего там делаете? – поинтересовалась вездесущая Ольга, заглядывая в дверной проем. – Ну, прямо на минуту нельзя оставить этих голубков!

Девушки засмеялись. Красный как рак, Лешка выбежал во двор. Остаток дня прошел как в тумане. Вечером, за ужином, Лешку пытали старики: кто, откуда, зачем здесь. Выручила Нина, сочинив убедительную историю про троюродного брата Ольги, которого она взяла в попутчики. И стреляла голубыми глазищами в Лешку так, что у того замирало сердце.

Лешку положили в середине избы, на пол, подстелив старый тулуп. Хозяева легли на печь. Ольгу определили на лавку рядом с печью. Затушили, наконец, лампу. От пережитого за день глаза закрывались сами собой, и Лешка быстро уснул.

Утром дед Нины, высокий крепкий старик с жилистыми руками, ушел на покос, сказав, что ждёт помощников с обеда.

– А пока можете по малину сходить, раз не одни дак, – добавил он, взглянув на Лешку. – Да возьмите Нырку с собой. Предупредит за медведя, если что.

Нырка, маленькая кудлатая дворняжка, прозвище получила не зря. После того, как мать Нырки ощенилась в последний раз, хозяин твёрдо решил, что больше такой бесполезной в деревне породы во дворе у него не будет, и понес щенят топить на речку. Трое, захлебнувшись, утонули сразу, а один ни за что не хотел умирать и отчаянно боролся за свою жизнь. Еще слепой, щенок раз за разом выныривал и, барахтаясь в воде, упрямо правил к берегу, каким-то чудом угадывая направление.

Сердце человека, только что равнодушно лишившего жизни троих, дрогнуло Зайдя в воду, он подхватил щенка. Придя домой, положил обессиленное мокрое тельце на старый меховой кожух, кинув жене: «Пусть живёт… Нырок».

Потом оказалось, что это вовсе не Нырок, а Нырка, и что в хозяйстве она не так бесполезна, как казалась. Не пустолайка какая-нибудь, а нормальный сторожевой пёс.

Нынче Нырка сама ощенилась, и ни за что не хотела покидать двор, как её ни уговаривали. Даже краюха серого деревенского хлеба, натертая салом, не была аргументом. К малиннику ребята подошли уже без собаки.

Полоса колючих кустарников протянулась вдоль старого просёлка по краю леса, отделяя его от большого заброшенного поля, густо поросшего ароматным разнотравьем. Жужали пчёлы, в воздухе висел малиновый дурман. Девчонки, по-деревенски обвязав головы ситцевыми платками, собирали ягоды, то и дело заливаясь смехом. Руки быстро стали красными от ягодного сока.

Лешка не мог оторвать взгляда от пухлых губ Нины, измазанных малиной. А когда она поднимала на него свои глаза, просто готов был просто взлететь от переполнявших его чувств. Время пролетело мгновенно. Надо было собираться на покос, помогать деду. На обратном пути ребят напугала Нырка, внезапно выскочив из-за кустов. Расхохотавшись, девушки побежали по тропе, обгоняя друг дружку. Лешка молча трусил следом.

Покос находится неподалёку, всего в километре от деревни. Лешка нес грабли и вилы, Нина корзину с обедом для деда, Ольга – бутылку с колодезной водой. Бабушка Нины осталась дома. «Вас много, куда мне», – сказала она.

На сей раз за ними увязалась и Нырка, сама, без всякой приманки, чему ребята были очень рады. Пока дед обедал, они ворошили скошенную утром траву. Затем Лешка с дедом скирдовали высушенное сено, вилами собирая его в большие кучи. Нырка вскоре куда-то исчезла, наверное, убежала к своим щенкам.

Нина, в простеньком цветастом платьице, была хороша необыкновенно. Лешка глаз не мог отвести от девушки. На груди Нины, на шее, на лице выступили капельки пота, полные руки мелькали, к ногам прилипли травинки. Раскрасневшаяся от работы и жары, она работала с удовольствием, самозабвенно, позабыв, казалось, обо всем на свете. Даже не очень вслушиваясь в то, что говорит ей подруга – Ольга не замолкала даже во время тяжелой работы. На Лешку она не смотрела – с ним все ясно. Слишком нерешительный, даже трусоват, похоже.

Когда Нина пила воду из бутылки, озорно поглядывая на Лешку, тонкая струйка вода потекла по шее вниз к ложбинке на груди. Лешка вдруг впервые подумал о Нине как о женщине. Он покраснел, а быстроглазая Ольга, заметив смущение парня, засмеялась.

Солнце присело над лесом, когда работа, наконец, была закончена. Усталые, они стали собираться домой. У скирды, где была оставлена корзина с остатками обеда, они застали полный беспорядок, как будто вещи раскидали специально. Корзина и бутыль лежали в стороне, платок, в который было завернуто сало и хлеб, был разорван.

– Нырка? – удивился Лешка.

– Михаила баловал, – покачал головой дед, показывая клочок чёрной шерсти.

Дошли уже по сумеркам. Их ждали простой деревенский ужин и баня. Быстро расправившись с большой тарелкой молодой вареной картошки и стаканом холодного молока, Лешка выскочил на улицу.

Быстро холодало. Августовское небо сияло торжественно, напоказ выставляя все свое богатство, предлагая за так рассыпанные по черному бархату сверкающие бриллианты. Полная луна с девичьим лицом с любопытством наблюдала за человеком. Со стороны бани слышались веселые девичьи голоса, в маленьком оконце мелькали тени.

Так и подмывало подойти заглянуть, но Лешка побоялся, что из дома выйдет кто-то из стариков и застанет его за этим постыдным занятием. Да и не представлял он, если честно, Нину голой. Даже не хотел представлять. Максимум, чего он хотел, так это просто поцеловать, дальше его фантазии с Ниной не заносили. Про других девчонок он представлял, да, разные там ситуации. Но это другие, не Нина.

Легли. В доме быстро стало тихо. Слышны были только тиканье ходиков да шуршанье тараканов у печи. Изредка вздыхал во сне дед, да кошка возилась в углу, видимо, охотясь на мышь.

Пролежав в напряженной тишине почти час, Лешка решился. Кровать Нины была совсем рядом – в двух шагах, но как только он встал со своей постели, половицы предательски заскрипели. Лешка замер.

Он заранее придумал что сказать, если его застукают: в туалет, а что. Убедившись, что никто не проснулся, встав на цыпочки, он сделал еще шаг. Половица под ногой снова скрипнула, но уже глуше, как будто приняв давая разрещение на проход.

Лешка присел на край кровати Нины. Девушка лежала на спине, и лунный свет, пробиваясь сквозь лёгкую занавеску, освещал её лицо. Оно было спокойно, и по нему нельзя было понять, спит Нина или притворяется.

Минуту Лешка любовался любимыми чертами, затем легонько дотронулся до руки, лежавшей поверх одеяла. Вздрогнув, девушка открыла глаза. Узнав, улыбнулась, прошептала сонно: «Ты чего, Леш?».

Наклонившись к её лицу близко-близко, так, что их губы почти прикоснулись, он произнёс: «Я люблю тебя». «Что? Что ты сказал?» – она повернула голову, подставив его губам своё ухо. «Я люблю тебя», – повторил Лешка. «Щекотно», – зашептала Нина, но он не слышал, вдыхая теплый банный аромат её кожи.

На лавке напротив завозилась Ольга, и Лешка прижался к Нине, вдавив свою голову в подушку, как будто так его будет меньше видно.

– Иди к себе, – попросила Нина. – Увидят.

– Не могу, ответил Лешка. Я завтра уеду и снова год тебя не увижу. А я знаешь, как соскучился! – с жаром зашептал Лешка.

Знаю, был ответ. Лешка увидел губы Нины так близко, что, наклонившись, быстро поцеловал девушку. И сразу же отпрянул, зажмурившись, ожидая отпора, возмущения. Но ничего не произошло – девушка дышала ровно, глядя на Лешку из под прикрытых век.

Тогда Лешка поцеловал её второй раз, уже решительно и долго не открывался от её мягких, тёплых губ. Они пахли малиной.

Она улыбнулась и прошептала: «Леша, давай спать, а?». Окрыленный, он только помотал головой: «Не могу. Ты спи, а я тихонько посижу, ладно?» Не ответив, она прикрыла глаза.

Было тихо. Даже тараканы закончили свои дела и больше не шуршали по стенам. Полная луна так яростно светила в окно, освещая Лешку, как будто кричала: вот он, жених, хватайте его!

Всю ночь Лешка просидел на кровати рядом с любимой, держа ее за руку, с удовольствием вдыхая запахи Нины. Волосы девушки пахли сеном, кожа -баней и молоком. Касался губами щеки тихо-тихо, боясь разбудить. Гладил волосы. Нина временами просыпалась, улыбалась ему и снова проваливалась в сон. Под утро Лешка уснул и сам, приткнувшись рядом, не выпуская Нининой руки.

Его разбудила Ольга. Она склонилась над ними, шепча: «Леша, пора!» В сумеречном утреннем свете в вырезе ночной рубахи белела грудь с темным соском.

Он шел по дороге, поеживаясь от прохладного ветерка. На полях лежал густое покрывало тумана. Сонные лесные птицы только начинали пробовать голос. Трава блестела от росы. Лешка шел и думал о том, что, наверное, больше никогда не увидит Нину. Даже если увидит, то никогда не повторится это счастье, которое он испытал прошедшей ночью. Он шел, понимая, что прощается сейчас со своей любовью, самой лучшей, самой сильной и последней в его жизни.

Осознание внезапной потери самого дорогого, ради которого только и стоит жить, оглушило Лешку, ошеломило, комком стояло в горле, мешало дышать. Он удалялся все дальше, чувствуя только то, что жизнь кончилась, и дальше нет ничего, кроме пустоты.

Даже плакать Лешка не мог. Как не думал, о каких-то опасностях, подстерегавщих его в утреннем лесу. Накануне дед Нины предупредил: встретишь мишку – не беги! Бесполезно.

Утром медведи кормились на овсах. Выходили из леса без страха, не боясь никого. Они тут были хозяева. И когда Лешка увидел четыре черные фигуры посреди белого поля, он даже не испугался. Продолжая по инерции идти вперед, он думал только о том, что Нина, возможно, никогда не узнает о его смерти. Ему было уже все равно. И только когда отступать было поздно, его заметили. Тихим ржанием кони – а это оказались четыре стреноженных лошади – приветствовали одинокого путника…