Му-му. Кровавая линия

– Ничего, лучшие экземпляры все равно у меня остались в Москве, – как бы сам себе пробормотал он, но, взглянув на Настю, вдруг добавил: – Правда, Настя?

– Что «правда»? – переспросила та.

– Ну, что лучшие наши с тобой муравьи-комарики остались в Москве, в той замечательной чудо-баночке, которую я привез из Китая…

– Подождите, Леонид Прокофьевич, но вы же сами вчера сказали, чтобы я забрала эту чудо-баночку с собой… – удивилась Настя.

– Когда?! Когда я мог тебе такое сказать?! – возмутился профессор.

– Да вы вчера вечером выпили свою порцию виски, может, чуть больше, чем обычно, и сказали мне, чтобы я не забыла взять с собой китайскую чудо-баночку…

– Может, я хотел, чтобы ты взяла ее пустую. Чтобы мы отсюда каких-нибудь букашек привезли…

– Откуда я знаю, что вы имели в виду, – пожала плечами Настя. – Я сделала то, что вы меня попросили.

– И что, ты, значит, привезла сюда комариков?

– Да, получается, привезла.

– И где они?

– У меня в чемодане.

– Никому не говори, – чуть понизив голос, прошипел профессор и метнул испытующий взгляд на Балта.

Весь разговор происходил в фойе второго этажа. Настя с профессором стояли у окна. А Балт присел в кресло и сделал вид, что задремал.

Убедившись, что Балт не проявляет к их разговору никакого интереса, профессор заговорил:

– Настя, я вас очень прошу, сберегите этот материал. Вы же знаете, я здесь задерживаться не могу. Мне завтра придется лететь в Москву на Международную научную конференцию. Вы здесь останетесь одна. Очень вас прошу, сберегите этот материал. Я вернусь и скажу, что будем с ним делать. Что-то я не верю этому, как он теперь просит себя называть, Эмиру. Когда-то он был одним из лучших учеников профессора Чижикова. Его, кажется, Эдуардом звали. Да-да, вспомнил. Эдуард Мирзоев. Он из этих мест. Мама русская. А отец местный. Мне профессор Чижиков о нем рассказывал. Он когда-то отдыхал в этих местах. И, гуляя, нашел этих летучих кровососущих муравьев. Нескольких взял с собой в Москву. Но сохранить удалось всего одного. У женщины, что работала в санатории, был толковый сын, который интересовался биологией, и за летучими муравьями они наблюдали вместе с ним. Профессор написал письмо, попросил, чтобы, когда будет ехать в Москву (парень как раз поступать в университет собирался), захватил для него нескольких особей. Но парень приехал ни с чем. Муравьи исчезли из тех мест. Вообще-то, что там произошло – неизвестно. Больше нигде в мире такие муравьи-комарики не встречаются. Уникальный вид. Эдуард поступил учиться. И мы все вместе проводили опыты, мозговали, как их размножить. Ты пришла ко мне, когда этих комаров уже было достаточно. И этот Эмир, когда после смерти Чижикова решил уехать из Москвы на родину, думаю, захватил с собой этих комаров. Я слышал, что он потом за границей изучал микробиологию, гематологией, кровью занимался. В общем, специалист широкого профиля. Я таких, знаете ли, милочка, побаиваюсь… Не доверяю я таким. Поэтому и прошу: то, что у вас в чемодане, берегите как зеницу ока. Лучше достаньте и спрячьте куда-нибудь. Потому что вещички наши в наше отсутствие как пить дать прошерстят.

Балт понял, что профессор не соизмерял громкость своей речи с гулявшим по коридорам эхом. Ему казалось, что он делится информацией лишь с Настей. Похоже, Балта он вообще не брал в расчет.

Наконец дежурная вернулась и молча подала Насте и профессору ключи от их номеров.

– А может, Настенька, все-таки в одном номере поселимся? – попытался пошутить профессор и, взяв девушку за руку, окинул ее сальным взглядом.

Настя покраснела и вырвала руку.

Тут к ним неслышно подошел Эмир.

– Ну как устроились? – спросил он у профессора.

– Да вот только идем устраиваться, – сказал тот.

– Ну, располагайтесь, отдыхайте, а я вот человека провожу и вернусь.

– Имейте в виду, мне завтра в Москву лететь нужно, на конференцию. Так что, если хотите у меня о чем-то спросить, посоветоваться, у вас не так уж много времени… – заметил профессор.

– Я знаю, – кивнул Эмир, – вернусь и все вам покажу.

– Ой, а можно, мне этот молодой человек вещи в номер отнесет? – вдруг заигрывая с Балтом, проворковала Настя.

– Пусть отнесет, – пожал плечами Эмир и, очевидно заметив, что Настя флиртует, добавил: – Только какой же он молодой, это я молодой, а он-то постарше. И, в отличие от меня, семейный.

Балт сделал вид, что не услышал или не понял, о чем речь. Но про себя отметил, что Эмир знает о нем довольно много. Иметь не одну, а несколько легенд, быть человеком с двойным дном очень сложно. Но, как убедился Балт, это безопаснее, чем вступать в игру лишь в одной ипостаси. И теперь, когда он устраивался сюда охранником, через Интернет от его имени, конечно же, была послана его биография. Максимально нейтральная. Женат. Есть дети. Владеет русским, литовским, латышским, английским языками и всеми видами оружия. Силен, вынослив. Принимал участие в боевых действиях на стороне чеченских борцов за свободу. Зарекомендовал себя как отличный боец.

Но кто-то здесь воспринимал его и как посланца Москвы, агента, способного помочь в осуществлении какой-то конкретно поставленной задачи, никак не связанной с существованием лаборатории и опытами. И этот кто-то должен выйти на него обязательно.

Балт понимал, что главная задача, которую он должен здесь выполнить, – это выяснить суть проводимых здесь экспериментов и связь лаборатории и ее сотрудников с Москвой. Надо начать копать траншею с двух концов. А для этого в Москве должны как можно скорее узнать местонахождение лаборатории и имя профессора, который приехал сюда с юной помощницей. Хотя и с ней, этой Настей, стоит быть предельно осторожным. Ведь даже в ГРУ разные отделы, случается, ставят перед собой разные задачи.

Тем временем они с Эмиром вышли из главного здания и по асфальтированной дорожке подошли к стоящему поодаль, у самого забора, длинному, похожему на барак, одноэтажному, недавно отштукатуренному и выкрашенному в желтый цвет дому.

– Ты молчун. Это хорошо, – вдруг отозвался Эмир. – Я не люблю болтунов. Потому попросил, чтобы мне в качестве охранников присылали прибалтов.

Двери были заперты на ключ. Он отпер их, и они вошли в здание, которое действительно было похоже на барак или казарму, где вдоль длинного коридора располагалась целая вереница дверей.

– Сейчас все на дежурстве или в отгуле, поэтому никого нет, – опередил возможный вопрос Эмир. – Вот в этом отсеке еще никто не живет. Так что выбирай любую койку. Удобства на улице. Баня раз в неделю. Кормежка три раза в столовой. Она сбоку за главным зданием. Через какое-то время приедут еще несколько человек. А пока что можешь жить в комнате один. Ты со всеми хочешь или один?

– Один, – кивнул Балт, осматривая комнату с десятью незастеленными железными кроватями со свернутыми тюфяками.

– Белье возьми в шкафу, отдыхай. Надо будет заступить в ночь. Я скажу, сменишь пост номер один.

Балт кивнул.

Оставшись один, он присел на кровать и задумался. Спать не хотелось. Хотя, если предстояло ночное дежурство, нужно обязательно отдохнуть. Ночь была идеальным временем исследовать все, что расположено на территории базы. То, что Эмир сразу ставит его на ночное дежурство, можно расценить как знак доверия или, во всяком случае, свидетельство того, что на базе не хватает бойцов. Но не стоило исключать и тот вариант, что за ним будут наблюдать. Ночь для проверки тоже ведь идеальный вариант. Поэтому стоит быть предельно осторожным. Сейчас необходимо передать в Москву ту информацию, какой уже владел. И здесь без Насти не обойтись.

И тут, будто по мановению волшебной палочки, Настя собственной персоной появилась на пороге его комнаты. Уже войдя, девушка вежливо постучала и тихо спросила:

– Можно войти?

Балт кивнул и встал ей навстречу.

– Я сейчас буду показывать концерт с истерикой. В общем, для того, чтобы якобы маме, которая к новому хахалю жить перебралась, послать телеграмму. Думайте, что и как писать. Шифруйте. Буду бить на жалость. Чтобы нас выпустили на почту. Но если не получится, хотя бы текст им отдам, – вполголоса сказала Настя и протянула Балту тетрадь и ручку: – Вы напишите, а я перепишу. Да, и еще. Я буду к вам клеиться. Вы не смущайтесь. Подыграйте мне. Так надо.

Балт на минуту задумался, а потом, надеясь на то, что Муму сможет «считать» информацию, написал свой домашний адрес, где должен жить или хотя бы бывать Муму, и несколько строк: «Мамочка. В пути меня не тошнило. Ленины таблетки помогли. Санаторий советский. Торгуют здесь всем. Так что не голодаю. Профессор Леонид Прокофьевич со мной вежлив. Не пристает. Занимаемся муравьями-комарами и микробиологией. Живем в горах. Твоя Настя».

Настя перечитала и, покраснев, спросила:

– А может, о том, что профессор не пристает, не стоит?

– Это, моя дорогая, как говорят киношники, десять метров бегущей собачки.

– Как это? – не поняла Настя.

– Ну, в брежневские времена, когда важные дяденьки из Министерства и ЦК приходили принимать фильм, они по долгу службы должны были что-то вырезать из фильма. Ну вот, смотрят они смотрят фильм, а там вдруг ни к селу ни к городу собачка бежит. Они и спрашивают у автора: «А собачка здесь к чему?» Режиссер с готовностью отвечает: «Собачка? Хорошо, вырежем». А остальное же остается! И если твоя телеграмма попадет им в руки и они вырежут про горы, профессора, начало-то останется. Только ты не требуй, чтобы слово в слово передали. Тогда, глядишь, и передадут слово в слово.

Настя аккуратно переписала текст, а Балт, когда она ушла, сжег свой черновик, а пепел высыпал в окно.